Страница 4 из 12
Федя Зайцев продолжает хмуриться и недовольно басит:
– Ржёте! А про то не думаете, что нам пора вылетать! Так и война без нас кончится. Ночи с каждым днём становятся всё короче, а лётчикам она длинная ох, как необходима!
– Самолёты и днём вовсю летают, даже спать мешают, – вставляет Иван Притыкин, считающий сон лучшим отдыхом.
– Так то, истребители и штурмовики, а нашим почти беззащитным транспортным тихоходам нужна ночь, чтобы успеть затемно перелететь обратно линию фронта, пока их днём не сбили фашисты. Сбрасывать нас будут за тридевять земель и без подскока.
Зайцев видит удивление в глазах Притыкина и поясняет:
– Подскок – это посадка на промежуточном аэродроме возле линии фронта, чтобы сэкономить ночное время, – Федя на минуту замолкает, потом вновь вспыливает: – и сухари мне ваши надоели, как пареная редька, у меня от них икота возникает, а от «второго фронта» изжога мучает.
Наши союзники по войне с фашистами англичане и американцы второй год затягивали высадку своих войск во Франции, и солдатский юмор назвал американские консервы с тушёнкой и колбасой, присылаемые нам по лендлизу, «вторым фронтом».
Раз Феде Зайцеву надоели даже мясные консервы, то безусловно, только по одному этому, наступило время вылетать. Мы все знаем слабость Феди к еде. Запасов он не терпел. Бывало выдадут паёк сахару и чаю на полмесяца вперёд – на перевалах с подвозом было сложновато – он пересыплет сразу все в котелок, зальёт горячей водой и выпивает этот сироп. При этом мрачно смотрел из-под нависших густых чёрные бровей и приговаривал: «не ждите, сахару вам не достанется». И всем вспоминался минёр, подорвавшийся при разминировании танкового прохода. В его вещмешке в блиндаже нашли большую торбу с сахарным песком. Обычно у нас, если кто не ел чего-нибудь, были такие оригиналы, или не курил, таких было больше, то отдавали свою порцию товарищам. Просто отдавали. С этим минёром был непонятный случай, домой отправить посылку он не мог – родные его были в оккупации – хотел «обменять» на деньги? Так они нам были не нужны, да и как в нашем положении можно знать, что будет завтра? Шли тяжёлые бои и каждый час уносил солдатские жизни. Вот и Федя съедал все сегодня, что можно было не оставлять на другой день.
– Братишки, надо передать по рации в штаб, что просим поскорее отправить на задание, но это вторым моментом, а то они обидятся, что мы им вроде даём указание. Первым пунктиком для вескости сказать, что паёк съеден, появилась слабость в теле. Заодно попросить разрешение начать заготовку продуктов в посёлке среди туземцев. Это как семибалльный шторм должен подействовать на начальство. Оно страх как «любят» такую самодеятельность! – без тени улыбки выдал Николай Жилкин, шутник и балагур, как все одесситы.
– Слишком длинно, врежут за засорение эфира, – отозвался Павел Киселёв, тоже минёр, высокий голубоглазый гимнаст из Саратова, молчаливый, спокойный, невозмутимый и хладнокровный до крайности, до удивления.
Своей репликой Павел поддержал идею Николая, и она была с восторгом принята всеми. Над текстом радиограммы долго спорили и смеялись. Отметали десятки всевозможных вариантов, как неподходящих.
– Пришлите провиант для тыла отряду Сороки, – наконец предложил Лёша Крылов, молоденький, но уже бывалый партизан, рыжеватый паренёк с коноплятинами на носу и щеках, общий любимец, запевала и кладезь ФРОНТОВЫХ И ЛИрических песен.
– Во здорово, ай да Лёха! Своё дело знает ЛИХо, – скаламбурил Жилкин, – не то, что вы ушами хлопаете. Наверху всполошатся! Почему прислать, зачем прислать? Что у них уже отряд? А ведь они хлопцы боевые, в рот палец не клали, в тыл могут уйти и сами, ищи тогда ветра в поле.
Прислушивавшийся к разговору Михаил Котов, молчаливо единогласно выбранный нами старшим группы, сказал:
– Правильно, радиограмма классическая, короче и лучше не выразишься, провиант просим для тыла – это естественно, а насчет отряда, так мы считаем себя будущим отрядом. Старомодное «провиант» заставит их призадуматься, всё ли у нас в порядке, и все ли здоровы, – Михаил выразительно повертел пальцем у головы и равнодушным тоном добавил: – только когда прибудет начальство или интендант, надо вовремя успеть спрятать Жилкина и Притыкина на чердаке на мансарде и запереть их на висячий замок на всякий случай.
– Громадяне, слушай сюда, что это творится на бренной земле, – взъерошился Николай Жилкин, не предполагая подвоха, – или нас не мама родила, что мы с Ванечкой ПОДКИДЫШИ какие-то, что ли? Приедет человек из столицы, с которым можно будет перекинуться приятными словами, не то что с вами, великими молчунами, слова за день не вытянешь! И вы хотите запихать нас на чердак, как ненужную мебель? За какие же такие грехи молодости?
– Резонно, дорогой докер, из уютного города Одессы, – приподнялся из-за стола Федя Зайцев, – если вас двоих увидит приехавший экспедитор, то сорвутся наши продуктовые надежды. Таким луноподобным «фасадам», как ваши миленькие липа, никто, никогда, никаких дополнительных пайков не даст! Версия о «слабости в теле» вылетит в трубу вверх тормашками.
Ребята схватились за животы, кто-то катался по полу, глядя, как лица друзей порозовели и стали похожи на луну на рассвете. На розыгрыши не обижались, шутки были незлобные, перепадало всем по очереди. Мы были молоды и задорны, любили пошутить и посмеяться. Нас объединяла фронтовая дружба.
Лежим на траве, смотрим в небо и ни о чём не думаем. Белыми парусными кораблями и сказочными воздушными замками проплывают облака. Кто-то играет на самодельных, вырезанных из деревяшек шахматах. Некоторые отсыпаются наперёд на будущее, укрывшись с головой шинелью. Выспаться – одна из важных и часто сложных и невыполнимых проблем фронтовой жизни. Как-то после удачного трёхсуточного поиска зимой возвращаемся с «языком» к себе, сваливаемся в окопы и видим одного нашего нет. Пo следам идём обратно. Метрах в ста на нейтральной полосе несколько одиноких берёзок, уцелевших от артогня, возле одной из НИХ, опёршись плечом и держа наизготовку автомат спит «потерявшийся». Трогаем за плечо, он как ни в чём не бывало идёт вперёд. Только в окопах очухался: «ребята, а где же пленный?».
На площадке разгорячённые Николай Жилкин и Михаил Котов отрабатывают болевые приёмы джиу-джитсу. Павел Киселёв на длинной веревке привесил на сук дерева толстое полено, раскачал его и без промаху издали метает в него десантный нож. За домом Алексей Крылов тренируется в стрельбе из пистолета ТТ, всаживая пулю за пулей в американскую кон¬сервную банку, подвешенную на гвоздь в стене дома.
Только эта одиночная стрельба и рокот барражирующих вдали самолётов напоминают тревожно, что где-то на западе громыхает война, идут непрерывные бои, и льётся кровь наших сол¬дат. Многие никогда не вернутся домой, останутся вдовы, сироты-дети и безутешные матери…
Солнце зашло за берёзы, смеркается. К вечеру все собираемся на полянке возле дачи. Поём песни. С Кавказа мы привезли «Лизавету»: «одержим победу, к тебе я приеду на горячем боевом коне…» и особо полюбившуюся «медсестру АНЮТУ»: «был я ранен, и капля за каплей кровь горячая стыла в снегу… медсестра дорогая Анюта подползла, прошептала: «Живой…». История этой песни интересна: её не исполняли по радио, не была она записана и на пластинку, исполнил её эстрадный оркестр в осаждённом Севастополе и потом через госпитали, через возвращающихся раненых она зазвучала на всех фронтах.
Алексей Крылов, до войны участник детского оперного хора, пел нам грустную и печальную, тревожную и набатную песню про Зою Космодемьянскую:
Село с рассветом вышло из тумана
Стоял суровый утренник мороз,
Схватили немцы девушку Татьяну
И потащили в хату на допрос…
В её глазах бесстрашие сияло,
…..
Вспомнился тяжёлый тысяча девятьсот сорок первый. Воинская часть, родная нам по выполнению заданий в тылу, «Полевая почта 9903», где командиром был легендарный майор Артур Карлович Спрогис, вспомнились его ученики и воспитанники Герои, отдавшие свою жизнь за Родину: Зоя Космодемьянская, Вера Волошина, Елена Колесова, Константин Заслонов…