Полюс вечного холода

Первого сентября вышли из Якутска. Генриетта не разочаровала – на коне держалась как влитая, многочасовые переходы были ей нипочем. А когда наперерез отряду выскочил из леса злобный волчара с ощеренной пастью, она, не моргнув глазом, срезала его наповал из «фроловки». Огонь-баба! Если еще и Юргэн окажется таким же боевым, то нечистая сила не страшна…

Увы, Юргэн оказался отнюдь не силачом и храбрецом. Непонятно, за какие заслуги отмечал его Полуяхтов. В Томторе – крохотном селеньице, где проживало не более сотни человек, – перед Вадимом предстал тщедушный малый, одетый в распашной кафтан из оленьей замши, на котором болталась перевязь с ножом в чехле и небольшой сумкой с табаком, трубкой и огнивом. Юргэну было около сорока, но выглядел он гораздо старше – суровая жизнь в тундре не способствовала сохранению цветущего внешнего вида. Вадим заметил, что и остальные жители Томтора не отличаются здоровьем и свежестью.

Юргэн не посмел ослушаться приказа, полученного от Полуяхтова, однако дал понять, что не горит желанием совершить экскурсию к проклятому озеру.

– Моя Лабынкыр целый год не ходила, – сознался он, начищая допотопное кремневое ружьецо, которому более приличествовало находиться в музейной экспозиции. – И твоя не надо туда ходить.

– Почему? – Вадим присел на пенек, согнав с него гревшуюся на солнышке ящерицу. – Что там такого, в этом озере?

– Улу Тойон свои слуги поселила. И сама прилетай.

– Улу Тойон? Кто это?

Вадим был слегка знаком с фольклором финно-угорских народов, но о мифологии сибиряков имел крайне смутное представление. А быть может, именно в тундровых легендах кроется разгадка всей этой дьявольщины.

– Улу Тойон – злой абас. Дух. – Юргэн не смотрел на собеседника и слова выцеживал без охоты. – Все нехорошее от него.

Больше Вадим, как ни бился, ничего не смог из него вытянуть и отложил расспросы на потом. Возможно, Юргэн не доверяет чужакам, присматривается к ним, потому и избегает лишних слов. Небось через денек-другой попривыкнет и разговорится. Обнадежив себя таким образом, Вадим скомандовал выступать. Юргэн посопел недовольно, но подчинился. Прочие же двинулись к озеру без понуканий. Арбеля подзуживало хотение поскорее столкнуться с неведомым и заповедным. Фризе воспринимал любые перемены с философским самообладанием, а Генриетта не верила ни в духов, ни в абасов, поэтому никого не боялась.

Двое суток продирались сквозь невысокий, но чрезвычайно густой и цепкий березняк. Местами его сменяли купы елей и лиственниц, но это не облегчало пути – наоборот, колкая хвоя расцарапывала открытые участки кожи, впивалась в одежду почище репейника. Подошвы грузли в мяклом, напитанном осенними дождями лишайнике. Надсадно стрекотали сороки, где-то хрустели ветки под лапами крупного зверя. А Вадим слышал еще и то, чего не улавливали другие: шелест опадающей листвы, плеск рыбы в ручьях, сторожкие прыжки белок… Якутская тундра обладала своей особенной, неповторимой прелестью, завораживала, очаровывала в мгновение ока.

Юргэн ехал во главе процессии на белом олене, увешанном поклажей. Олень, могучий и неутомимый, проламывал березовую поросль, словно тонкие соломинки, шел без устали мерным шагом. Можно было разжиться в селе такими же геркулесами и для всего отряда, однако Вадим посчитал, что одного будет достаточно. Олень – хорошо, но приглядывать за целым стадом – ненужная морока. Опять же пыхтят, топают – создают лишний шум, а кто знает, не придется ли проявлять скрытность, выслеживая вражье племя…

Когда на лес опустились сумерки, сделали привал. Юргэн тщательно выбрал поляну для ночевки, обложил ее лапником, а в середине развел большой костер. Условились, что будут попеременно дежурить до утра. На ужин Генриетта со свойственной ей сноровкой подстрелила жирного рябчика. Фризе, оказавшийся еще и знатным кулинаром, испек его в углях, приговаривая:

– Эс золь гут шмэкен… Это есть ошень фкусно! Когда я биль кляйне киндер, ми запекайт фляйш в огонь. Облизаль пальшик!

Рябчик, сдобренный солью и лесными травами, которые насобирал Юргэн, действительно оказался превосходным на вкус. Его уплели за обе щеки, после чего проводник вскипятил в котелке ключевую воду, бросил туда для запаха горсть морошки и пригласил всех на чаепитие. Так закончился день. Вадим не ощущал усталости, равно как и обеспокоенности. Опасения, связанные с лабынкырской нечистью, покамест не оправдывались.

Перед сном кинули жребий – первым выпало нести вахту Вадиму. Он дождался, пока все улягутся, завернулся в шинель, выданную в Якутске, и прикорнул под стволом елки, больше похожей на шатер. Зарядил «ТК», сунул в карман, а меж колен пристроил «фроловку». Пусть теперь кто-нибудь сунется!

Фризе захрапел, едва уронив голову на рюкзак. Минут через пять и Генриетта принялась выводить фистулой сонную арию. Со стороны Арбеля слышалось лишь неровное дыхание, изредка прерываемое покашливанием недолечившегося туберкулезника. Юргэн ворочался, раза два подскакивал, чем-то встревоженный, но наконец улегся и вроде бы уснул.

Вадим подбросил в угасающий костер припасенный с вечера хворост. Дни в Якутии в начале сентября были еще довольно теплыми, а вот ночами уже подмораживало, без обогрева задубеешь, а простывать сейчас нельзя.

Близилась полночь. Вадим видел желтобокую луну, выглянувшую из-за черных облаков. Ясная погода здесь, как он уже знал, – редкое явление. Недаром Якутск называют самым пасмурным городом страны. Похоже, Улу Тойон не шибко осердился на вторгшихся в его пределы иноверцев – вон и с погодой пока везет. Что-то будет дальше!

В лесу зашуршало, Вадим тряхнул головой, избавился от отвлеченных мыслей, приподнялся. Шуршало не животное, не птица. Где-то невдалеке шел человек, мелко переставляя ноги – опасался быть обнаруженным.

Вадим встал и сжал в руках «фроловку». Он обладал навыком передвигаться практически беззвучно – как могиканин из романов Фенимора Купера. Перекатывая ступню с пятки на носок, он углубился в кущи, ограждавшие поляну. Ориентировался на шуршание, которое делалось все громче. До его источника – метров пятьдесят, не больше.

На стороне Вадима были все преимущества: он и слышал, как будто к ушам приставили два громадных рупора, и видел в темноте по-совиному. Сделав еще два-три шага, он затаился за сосной, и взял ружье на изготовку. Ну-ка, поглядим, что за фрукт сюда чешет.

Шуршание приближалось. Теперь не было ни малейших сомнений, что целью незнакомца является лагерь, в котором безмятежно спят четверо путников.

Ан нет – Арбель не спал! Он продавил, как олень, завесу из веток и хрипло задышал рядом с Вадимом.

– Вы куда делись? Я проснулся, а вас нет… уф!..

Вадим гневно вскинулся, зажал болтуну рот, но поздно. Из стоявшей на особицу ивовой рощи, где только что раздавалось шебуршание, вылетела стрела с ярко-красным оперением и прошила горе-контролеру голову.

То есть так показалось – на самом деле угодила в шляпу. Арбель инстинктивно нырнул вниз, а Вадим наобум выпалил в кусты. Они закачались, за ними мелькнуло что-то цветастое и умчалось. Догонять не стал – не ровен час напорешься на засаду, себе дороже.

Арбель, удостоверясь, что опасность миновала, воззрился на свою шляпу, пришпиленную к дереву, как жук к картонке энтомолога.

– Это что же, – произнес он потрясенно, – меня сейчас чуть не убили?

– Р-расслабьтесь. – Вадим вытащил стрелу из волглой древесины. – Хотели бы убить, не промазали бы. Насколько я успел понять, стрелки здесь очень меткие. А это предупреждение.

– С чего вы взяли?

– Читайте. – Вадим протянул ему стрелу; к ней был примотан лоскут бересты.

Арбель подоткнул сползшие на кончик носа очки, но это не помогло.

– Ничего не вижу…

– Тут написано, чтобы мы не ходили к озеру. Кириллицей, с ошибками, но человек все-таки знает грамоту.

– Кто этот советчик? Может, Юргэн? Он, помнится, рекомендовал вам то же самое… уф!..

– Исключено. Юргэн был на поляне, когда я услышал шаги… Тс-с! – Вадим приложил палец к губам. – Это бегут наши. Их р-разбудил мой выстрел… Шура, давайте условимся: пусть они об этом не знают. – Вадим бросил стрелу в мшаник, а берестяное послание спрятал в карман. – Наш экскурсовод и без того назад оборачивается. Если ему эту цидульку показать, никакие приказы не помогут.