Страница 2 из 12
Враз вспомнились женины предостережения: и про тихие омуты, и про бесовщину, витающую над Царским Селом, и про возмездие за прегрешения… Яков дернулся что было силы, лягнул врага костистой пяткой. И – вырвался.
Взметая брызги и скользя по илистому дну, он в три прыжка достиг берега, выскочил как ужаленный и обернулся. Молодой утопленник стоял в воде по пояс, облепленный кружочками ряски, и грозил ему пальцем. Яков схватил валявшиеся в траве портки с рубахой и пустился прочь от берега.
По-лосиному раздувая бока, он добежал до проволочного заграждения. Лоскут на бедрах размотался, того и гляди свалится. Яков прихватил его рукой и принялся заталкивать мокрые ступни в штанины. Кое-как натянув портки, он взялся за рубаху, но ивняк закачался, и над ним всплыла лохматая голова утопленника. Яков бросил рубаху, прошмыгнул ужом под проволокой и, как был, с обнаженным мосластым торсом, припустил к своей хибаре.
Там он с порога повалился в ноги своей старухе, стал лепетать что-то невразумительное, каяться и биться лбом о половицы. Прасковья смотрела на него, как на сумасшедшего, и капала ему на макушку пахучее миро из склянки. А Яков, выговорившись, кинулся к божнице, вынул из-за нее все семейные сбережения, заботливо увязанные в кожаный кисет, и объявил, что завтра же надобно уезжать из Царского. Прасковья впала в ступор, гадая, радоваться ли ей исполнению заветного желания или причитать над мужем, который явно не в себе. Она достала из погреба бутыль самогона и робко подсунула Якову, как проверенное лекарство от нервов. Однако он самогон отринул, сказав, что рассудок нужен тверезый и вообще некогда рассиживаться. Пусть жена укладывает скарб, а он пойдет искать покупателей.
Дела были устроены с курьерской быстротой: дом и скотина проданы, вещи собраны, и вскоре под непонимающими взглядами знакомцев подвода увезла Якова с Прасковьей из Царского Села. Куда они делись, где осели и как сложилась их дальнейшая судьба, история умалчивает. В нашем скромном повествовании их присутствие больше не требуется.
Глава I,
в которой Вадиму Арсеньеву выпадает дальняя дорога по казенной надобности
Ровно через двадцать три года после описанных выше событий, в августе 1926-го, новенький шведский паровоз марки «Эш» волочил по рельсам на восток состав из пяти вагонов. Позади остались Москва, Пермь, Казань, а впереди, в розовой дымке, вырисовывались очертания Уральских гор. В вагонах размещалась вперемешку всякая всячина: книги, переданные из столицы для отдаленных изб-читален, школьные учебники, агитационные материалы, корреспонденция. Помимо прочего имелись мешки с ассигнациями в бронированных ящиках – зарплата для рабочих с заводов Каменного Пояса. Все это добро стерегли четверо красноармейцев, вооруженных винтовками и пулеметом «Шош». Они дремали в переднем вагоне, балагурили и нюхали табак (курить в поезде, по причине обилия бумажной продукции, строжайше возбранялось).
Кроме них присутствовали еще два пассажира, оба ехали из Москвы. Один – высокий брюнет лет тридцати, одетый в комиссарскую кожанку, чисто изъяснялся по-русски, лишь слегка раскатывая звук «р-р» в начале слов. Второй – пожилой немец, кутавшийся, несмотря на теплую погоду, в длиннополое пальтишко и насвистывавший баварские народные песенки. Брюнета звали Вадимом Арсеньевым, он являлся сотрудником особой группы при Специальном отделе Объединенного главполитуправления. Немец по фамилии Фризе состоял при той же группе в должности врача. В почтово-багажный поезд они попали благодаря личному распоряжению наркома путей сообщения товарища Рудзутака. Велено было отвести им персональный закут и не чинить никаких неудобств.
Пассажиры оказались нетребовательными. Они выбрали себе угол в теплушке, отгородились рулонами агитплакатов и негромко переговаривались, никого не тревожа и ни о чем не прося. У них были свои торбы с пайками, чайник, водились, наверное, и деньги.
Куда и зачем они ехали? Красноармейцев-охранников этот вопрос интересовал слабо. Они бы очень подивились, узнав, что и сами особисты не осведомлены о конечной цели своего путешествия.
Вадим незадолго до отъезда завершил весьма сложную и опасную операцию, вернулся из Ленинграда в Москву и планировал немного отдохнуть, прийти в себя[1]. Тем более что очнулась после продолжительной болезни его невеста – лопарка Аннеке, приехавшая с Крайнего Севера. Не тут-то было. Распоряжением председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского его отправили в новую командировку – едва дали время нехитрый багаж в вещмешок утоптать.
Вадим подозревал, что такая срочность неспроста. Не исключено, что он чем-то мешает вышестоящему руководству, и оно намерено поскорее сплавить его куда-нибудь в глухомань, откуда он не факт что возвратится. Догадку подтвердил его непосредственный начальник, шеф особой группы Александр Васильевич Барченко. Он встретился со своим подопечным и переговорил с ним накоротке, пока тот у себя в коммуналке в Нагатино лихорадочно соображал, что из первоочередного взять в поездку, которая затянется неизвестно на сколько.
– Вы, Вадим Сергеевич, в щекотливые сферы вторглись. Недосуг мне нынче мыслию по древу растекаться, изреку одно: ваше рвение в расследованиях кое-кого припугнуло. Вот и хотят отправить вас в края отдаленные, дабы ретивость вашу поумерить… ну и чтобы в Москве лишний раз не светились.
– Александр Васильевич, в чем я виноват?
– Ни в чем. Политика – область тонкая… Закулисные игрища, подводные течения. И есмь человецы влиятельные, противу чьих решений аз бессилен. Так что придется вам смириться. Авось обойдется, и вернетесь в целости и сохранности…
Единственное, чем сумел порадеть Барченко своему любимцу – взять на временное попечение Аннеке и дать ему в компаньоны Фризе. Отправил бы четверых-пятерых, но и на одного-то высокие инстанции согласились со скрипом.
Фризе Вадим выбрал сам. Сперва держал на примете Макара Чубатюка, матроса-великана, способного в одиночку одолеть целый взвод, но передумал. Макар при Александре Васильевиче – и шофер, и телохранитель, един во многих лицах. Нельзя его с шефом разлучать, тем более надолго. Прочие сослуживцы тоже были как на подбор, каждый со своей сверхспособностью: кто босиком по углям расхаживал, кто будущее предсказывал не хуже Нострадамуса, кто из оков и цепей высвобождался. Бери любого – не пожалеешь. Но Вадим остановил выбор именно на Фризе. Коренной мюнхенец, попавший в русский плен в мировую войну, хоть и не переставал считать себя истым бюргером, давно уже свыкся с нравами и обычаями новой родины. Способный врач, он умел лечить пациентов как лекарствами, так и пассами – водил рукой над больным местом, что-то пришептывал, и иногда случалось чудо, боль отступала. В общении он был вполне комфортен: в меру молчалив, в меру разговорчив, в душу не лез, позволял себе философствовать, но в пределах разумного. Такой спутник никогда не утомит и не вызовет раздражения, что немаловажно в экспедиции, от которой не знаешь, чего ожидать.
Сейчас Вадима больше всего нервировала неопределенность. Он был в пути уже несколько суток, успел отлежать бока на жестких полках, но до сих пор не представлял себе, куда и для чего направлен. Маршрут состава заканчивался в Тюмени, до нее Вадиму и выдали предписание. Однако присовокупили, что это не есть конечный пункт. Далее поступят новые инструкции по телеграфу.
Что за дурацкая секретность! Неужто там, в Сибири, где один глаз на тысячу квадратных километров, есть что достойное внимания специалистов из особой группы и следует обставлять с таким пафосом? Вадим, естественно, понимал, что жизнь за окраиной Москвы не заканчивается, но знать бы, к чему готовиться!
Своими терзаниями он делился с Фризе. Тот, степенный и невозмутимый, гудел в ответ:
– Зашем волновайся? Провиант есть, колеса есть… Зер гут! Ихь райзе… я думайт, что я путешественник. Красота! – Он показывал на окно теплушки, за которым промелькивали кривые елки. – Получайт удовольствий и не загружайт голофа!
1
Подробнее об этой истории читайте в романе Александра Ружа «Охота на черного короля».