Страница 6 из 10
Волга
Фиделия вздохнула поглубже, улыбнулась далёким воспоминаниям, которые теперь казались по-настоящему счастливыми, встала с бревна и отправилась обратно.
Несколько часов она фотографировала картины и зарисовки, чтобы показать их директору кафе и, если повезёт, договориться с ним о выставке. Фида так и видела привычные серые стены, украшенные её картинами. Пейзажи соседствуют с натюрмортами, скетчи уживаются с крупными работами, везде царит гармония и покой. Пьяные перестают дебоширить, даже самые неотёсанные и грубые из них восхищаются кистью художника. «Но кто же это сотворил?» – спрашивают они. «Наша Фиделия, наш талант», – гордо отвечает директор, а Фида смущается, кивает и думает, что мир наконец принял её.
Мечты целиком поглотили Фиделию, но стоило закончить со снимками, как беспокойные мысли вернулись с новой силой.
– Я ведь его не знаю, – говорила она вслух, расхаживая от кровати до ванны. – Киндяков, как же! Не то псих, не то маньяк, вот он кто, – Фида кивнула отражению, припомнив первое впечатление и ночные кошмары. – Лучше бы сбежала, как тогда. И зачем приспичило меняться? – спросила она у фотографии родителей. – Это всё вы. Если бы жили нормально, у меня бы не начались все эти бзики. Ты, – Фида ткнула пальцем на отца, – оставил нас с матерью из-за какой-то художницы. А ты сошла с ума из-за этого. Будь вы нормальными, я бы училась в художке и давно выставляла картины. Но вы всё загубили. Вы всё испортили, – Фида покачала головой и повесила фотографию обратно. – Господи, да что со мной не так?! – вопросила она, глядя в потолок. – Почему у всех всё нормально, а я даже на свидание не могу пойти? Я проклята, что ли?!
После этого монолога у Фиды ещё сильнее разболелась голова, так что она пошла заваривать очередную порцию душицы. От травы её бросило в жар и стало клонить в сон. Фиделия задремала и проснулась в четыре. Ровно через час она стояла у входа.
Из такси поспешно выходили люди. Женщины выглядели так, словно надели всё лучшее, что оказалось под рукой. Девушки и юноши делились на две категории: одни носили вечерние наряды, другие же приходили в рваных джинсах и футболках. Мужчины в основном носили деловые костюмы, и всё бы ничего, если бы не их цвета. Напротив Фиды стоял мужчина в фиолетовом пиджаке и таком же галстуке, в кислотно-розовой рубашке и, конечно же, в джинсах. Поблизости бродил старичок в тёмном пальто и дачной шляпке в красно-чёрную полоску. За спиной у него висел походный рюкзак. Казалось, он никак не мог определиться, куда хочет пойти: в театр или на пикник, оттого подготовился и туда, и туда.
Конечно, такие эстеты встречались и на работе, и в маршрутках, но театр отчего-то кишел ими, и Фида с детским любопытством разглядывала этих людей, стараясь ни о чём не думать.
Она представляла, что вот сейчас придёт Дмитрий в своём фраке, возьмёт её под руку, и они войдут внутрь, а Фида будет смущаться и опускать глаза, когда в гардеробе спросят: «Вам на одну вешалку можно повесить?»
Раздался третий звонок. Постановка началась, все зашли внутрь, а Фида осталась зябнуть на улице. Ветер насквозь продувал тонкую ткань материнского платья, и ноги, едва защищённые капроновыми колготками, чувствовали каждое его прикосновение. По телу бежали мурашки. «Похоже, что я простыну», – подумала Фиделия, согревая дыханием ледяные пальцы.
Глава 8. Лето начала двадцатого века
Мария Петровна и Василий Фёдорович приехали в Симбирск, чтобы обвенчаться. Мари говорила: «Мне думается, что так мы будем счастливее, ведь это город, где мы оба появились на свет божий, он сделает наш брак robuste et fort4». Она действительно так думала, однако не менее важной причиной была холера, подступавшая всё ближе к Москве, в которой они жили. Именно поэтому оба приехали сразу же, как получили приглашение Льва Васильевича Киндякова, дядюшки Мари, который звал их, чтобы они позабыли тоску, нашедшую после смерти Петра Васильевича, папеньки Мари.
Мария Петровна горевала три года, однако слёзы ничуть не убавили её красоты, и она по-прежнему очаровывала мужчин грациозной кошачьей походкой, изящной фигурой и необычайным свечением глаз, которые лучились добротой, искренностью и силой духа. К тому же после смерти папеньки она заново открыла свой талант и теперь не расставалась с акварелью. Именно в это время она познакомилась с Василием Фёдоровичем, богатым и красивым офицером. Они влюбились, обручились и прибыли в Симбирск.
Здесь они увидели городок над могучей Волгой, гордые зелёные холмы, поросшие садами с сиренью, они окунулись в то беззаботное время, когда были детьми и жили в Симбирске, увидели все красоты, восхитились богатством природы и вскоре заскучали. Возвышенная поэзия Симбирска обернулась сухой прозой провинции. Город ничуть не изменился за те долгие десять лет, что Мария Петровна провела в Москве, и вскоре Симбирск стал поблекшим и скучным. Мари посещала скромные провинциальные балы, беседовала с дядюшкой, отвергала назойливых местных женихов и рисовала, чтобы хоть как-то занять себя. Даже начала собственный портрет, который увенчал бы коллекцию созданных ею картин. Выбираясь из мастерской, она вместе с женихом прогуливалась по роще, прилегавшей к поместью Киндяковых, чтобы занять себя до назначенного дня свадьбы, после которого они покинут ленивый городок и отправятся куда-нибудь ещё.
Сегодня они хотели посетить старый масонский храм, а после погулять по холму над обрывом.
Этот храм построил предок Марии Петровны, дед по линии отца. Мари видела это громадное каменное сооружение ещё в детстве, потому оно ничуть не впечатляло её теперь.
– Взгляните, Мария Петровна: кто-то написал стихи прямо на храме. Ваш oncle5 не обрадуется.
Мари подошла ближе и увидела знакомые строки:
Не узнавай, куда я пусть склонила,
В какой предел из мира перешла…
– Это ведь Жуковский. Он читал эти стихи, когда бывал у нас в доме в Москве, когда папенька был жив. И Пушкин с ним приходил, и они всё говорили, и всё читали. Не думала, что встречу здесь его poèmes mignons6.
– Отчего вы зовёте его стихи милыми?
Мари улыбнулась и прочла дальше:
…О друг, я все земное совершила;
Я на земле любила и жила.
– Вы чувствуете? Сколько трагизма, романтизма, сколько силы! Только не смейтесь, Василий Фёдорович. Вы не любите романтику, я знаю, но… mon âme7 требует прекрасного, я люблю поэзию, звёздное небо, живопись. Я не могу без них.
– Потому-то я и полюбил вас, Мария Петровна, – сказал Василий Фёдорович и взял её за руку, но Мари осторожно высвободила руку и поглядела на него своими лучистыми глазами.
– Как здесь ни скучно, всё-таки я рада, что мы приехали в Симбирск. Здесь всё такое родное. Я иногда думаю, что этой рощи и старого дома нам бы хватило для счастья.
– Если захотите остаться после свадьбы, я не стану возражать, Мария Петровна. Вы знаете, что я сделаю всё, чтобы вы были счастливы. Я могу даже выслать из Симбирска того Башмакова. Но пойдёмте к холму, вы любите смотреть на Волгу.
С высоты перед Марией Петровной открывалась сказочная картина, которую так хотелось зарисовать, но на которую не хватило бы никакого таланта: ленивые сиреневые облака, время от времени подгоняемые слабым ветром, крик чаек, рассекающих своими хвостами покойное небо, а ниже – сирень, растущая по обрыву, тёмные ели, окаймляющие реку, синяя Волга с судами и зеленеющие леса другого берега, гордые и почти не тронутые рукой человека. Воздух пропитан цветами, весной и умиротворением, и кажется, будто человек тоже часть природы, будто Адама и Еву так и не изгнали из рая, а всё земное – сказочный сон в Эдемском саду.
4
Крепким и сильным (фр.)
5
дядя
6
милые стихи
7
моя душа