Страница 63 из 64
«Господин-то тебе, конечно же, никогда ничего не подарит!» – хотела было добавить пухленькая красотка, одна из любимых жен Хидаяс-бека, да передумала. Не то чтоб постеснялась обидеть эту тощую драную кошку – в восточных гаремах всегда царили нравы самых гнусных коммуналок, не стеснялись там вообще ничего – а вот только… мало ли, еще пригодится эта дурнушка Элен. Ведь не соперница! Худа – ребра прощупать можно, груди, считай, что и нет, лицо – одни глаза, да и еще и порченая – сколько уже в наложницах у господина, а все никак понести не может. И какой же мужчина на такую польстится? Ой, зря она надеется из наложниц в жены младшие перейти. А вот отталкивать эту дурнушку не стоит – в борьбе против этих крыс, Харисы и Айшаль, все средства хороши.
Поблагодарив за монетку, Элена поднялась на ноги:
– Пойду я, госпожа моя. Наши как раз на базар собрались. Может, чего-то велишь купить?
Алияз замахала руками:
– Что ты, Элена, что ты. Мне досточтимый господин супруг все подарит!
– Подарит, подарит, – легко согласилась Елена (так уж лучше ее называть), и, оглянувшись на пороге, словно между прочим, добавила: – Вот и дурище Харисе он вчера гребень златой подарил, с изумрудами.
– Мхх!!! – встрепенувшись, Алияз гнусно выругалась и, закусив губу, прошипела: – Ты, Элена, все мне про дур этих докладывай, а я уж тебя не обижу, словечко пред господином нашим за тебя замолвлю… Может, и станешь еще младшей женой.
Поклонившись, красавица-златовласка покинула покои пухленькой Алияз, однако ни на какой базар не пошла, вообще из гарема не вышла. Выскользнув на крытую галерею, она направилась в конец женской половины, и, остановившись перед плотной, зеленого бархата, шторой, тихонько покашляла.
– Это ты, Элена-а-а? – тотчас раздался томный женский голос.
– Да, моя госпожа.
– Ну, заходи, заходи, не стой. Только – тсс! Не шуми, младшего сына разбудишь.
Черноокая Хариса – тоже одна из любимых жен Хидаяс-бека, такая же дородная, как и Алияз, только малость посмазливее и не с такой арбузной грудью – специально так и говорила всегда – «младший сын», подчеркивая, что он у нее – в отличие от злодейки Айшаль – не единственный. Ха! А у глупой улитки Алияз вообще пока одни дочки рождались. Ой, прогонит ее господин в наложницы, ой, прогонит. Так ей, дурище, и надо!
– Проходи, проходи, Элена, садись вот, на ковре… тсс… колыбель не задень. Ага… Шербету хочешь?
– Не откажусь.
– На, пей, – черноокая Хариса самолично подала гостье чашу, тем самым оказывая наложнице великую милость. А что? Не конкурентка ведь! Так что можно и приблизить, вроде как бы подруги – все равно больше поболтать не с кем, не с этими же змеищами, Алияз и Айшаль.
– Вкусный шербет. Благодарю, госпожа моя.
– Ладно, не стоит. – Оглянувшись на колыбель со спящим младенцем, Хариса, заговорщически подмигнув, зашептала: – Ну, что там та глупая улитка? Ты ей про подаренный гребень сказала?
– Как ты и велела, моя госпожа.
– И что эта дура?
Елена прищурилась:
– Едва от зависти не издохла! Губищу искусала всю.
– Х-ха!!! – Хариса от восторга хлопнула в ладоши, но тут же опомнилась, покачала колыбель. – Шшш. Губищу, говоришь, искусала? Вот змеища! А что сказала?
– Пожелала тебе этим гребнем уколоться, да так, чтоб сдохла в корчах, – пожав плечами, выдала Елена.
– Ай, сука! – женщина злобно ощерилась. – Ладно, придумаем еще, как ей досадить. А старая курица? Ты у нее еще сегодня не была?
– Нет. Только сейчас собираюсь.
– Тоже про гребень скажи, не забудь. Посмотрим, как ее скривит.
– Не перекосило б совсем!
– Х-ха! Перекосило. Ну, ты скажешь же, Элена! – Хариса довольно захихикала и потерла руки. – Так этой твари и надо бы. Ладно, ладно, попей вот шербету еще да иди – потом расскажешь, как там старая кобыла Айшаль. Все никак не подохнет, бабушка.
С поклоном выйдя, Елена вновь прошмыгнула на галерею, не обратив особого внимания на скользнувшую мимо темную тень. Горбатая Имрун, служанка… Недавно, кстати, купили… надо бы ее задобрить – лишние глаза да уши не помешают.
Немного пройдя, златовласка вновь вошла в дом и негромко постучала.
– Кто? – грубым хрипловатым голосом спросили за дверью.
– Я, госпожа Айшаль. Элена.
– А-а-а, ну, заходи, коли пришла.
Войдя в богато обставленные покои – золоченые светильники, широкая софа под синим шелковым балдахином, роскошные ковры, подушки, столики – юная наложница поклонилась высокой осанистой женщине, чем-то похожей на цыганку: смуглоликой, с рыжеватыми, уложенными в изысканную прическу волосами и пронзительным взглядом зеленых, сильно вытянутых к вискам, глаз.
Айшаль, официальная старшая жена достопочтенного господина Хидаяс-бека, и по возрасту своему была намного старше других – не шестнадцать-двадцать лет, как Алияз или Харриса… да та же Елена – хорошо за тридцать. Но красива, ничего не скажешь, и даже не так уж толста, к тому же умна – уж не отнимешь, с этой женщиной приходилось ухо держать востро.
Подвинув к себе столик с чернильным прибором, Айшаль выслушала принесенные наложницей новости-сплетни, кое-что записала и с неприятной усмешкой спросила:
– Все у тебя?
– Да, госпожа моя, – низко поклонилась рабыня.
– Вот, получи, – старшая жена Хидаяс-бека швырнула Елене медную монетку. – Будут новости поважней – получишь больше. Ну, ты меня знаешь.
Еще бы…
– Можешь идти. Ты сейчас куда?
– На базар.
– Вот-вот! Все тамошние сплетни послушай. Про всех соседей выспроси… – женщина скривила тонкие губы в улыбке. – Мне, знаешь ли, далеко не все скажут, а вот вам, рабыням… Ну, что встала? Пошла.
– Ухожу, моя госпожа.
Елена вышла, направившись на этот раз уже во двор, широкий, с яблоневым садом, большим благоухающим цветником и беседками вокруг круглого, выложенного изразцами, пруда с плавающими в нем золотистыми китайскими рыбками. Хидаяс-бек отвечал за городские фонтаны, бани и канализацию – и как же у него не будет пруда? Был. И не один даже.
Едва легкие шаги юной наложницы затихли за углом галереи, перед покоями старшей супруги, госпожи Айшаль, вновь возникла тень. Горбатая служанка, темнокожая Имрун крысой поскреблась в дверь.
– Кто?
– Госпожа, ты наказала зайти.
– Имрун? Заходи. Ну? Что скажешь?
– Она заходила и к госпоже Алияз, и к госпоже Харисе, – бухнувшись на колени, доложила служанка. – Подзуживала одну против другой.
– Что про меня говорила?
Имрун замялась:
– Да ничего хорошего, моя госпожа.
– Так я и знала, – госпожа Айшаль поправила на плече невесомое персидское покрывало и злобно скривилась. – Ну, Элена, ну, хитрунья. Самая умная, думаешь? Решила всех стравить? Ладно, посмотрим, как твой ум тебе же боком выйдет!
Елена, конечно, все понимала прекрасно – умна была не хуже Айшаль, – только вот как-то упустила из виду недавно купленную служанку, еще не поговорила с ней по душам, не задобрила – не успела просто, всего ведь не успеть. Прокололась, хотя, в общем-то, златовласая наложница была очень даже собранной девушкой, не какой-нибудь там дурехой, и все свои действия, все свои дни планировала весьма тщательно. Со многими общалась и много чего знала – а иначе б и не выжила в Орде! Беременность свою тоже планировала, точнее – в данный момент вовсе не планировала, прекрасно понимая, что рожать в положении наложницы – даже и сына – дело не особо-то выгодное. Ну, родит господину сына. И что? Из этого вовсе не следует, что положение ее тут же повысится, а вот проблем прибавится: во-первых – ребенок, а во-вторых… жены-то, наконец, сочтут ее за соперницу и тогда, объединившись против нежданной выскочки, просто съедят. Умела кое-что Елена, недаром бабка ее слыла ведуньей, хорошо хоть была знатного рода – не казнили, не сожгли, попробовали бы! А вот гад проклятый Нифонт, дядюшка названый, Дмитрию Васильевичу, заозерскому князю, дальний родич, хитрым оказался… Гад!
О, несмотря на молодость, Елена все знала отлично, за несколько лет в Орде – и в Сарае и здесь, в Бельджамене – много чему научилась, много чего услыхала, запомнила, ориентировалась хорошо – кабы сильно захотела, так могла бы и убежать, только ведь тоже: поймают – кожу с живой сдерут, а ее собакам на растерзание бросят – бывали случаи, сама как-то раз видала, потом неделю трясло всю. Впрочем, и не в этом главное, а в другом – кому она там, на воле, в родной стороне, нужна-то? Знатная женщина в плену – уже не знатная женщина, плен, тем более ордынский, хотя, вообще – любой, это полный провал, позор и унижение, короче – жизненный крах без всякой надежды на хоть какой-то приемлемый выход. Как поступают с пленницами – все прекрасно знали, так же вот поступили (и поступали) с Еленой, чистоту крови уже никто не гарантирует – топтали-то все кому не лень! – даже если удастся сбежать, это пострижение в монахини без вариантов. А ведь еще молода, еще хотелось бы многого! И замуж выйти. И престол для деток будущих у поганого Нифонта отбить, точнее – вернуть назад по праву… По праву? Кто сказал, что у ордынской наложницы есть хоть какие-то права? Даже если освободят, выкупят – разрешения на брак никто из родичей, даже Дмитрий Васильевич, заозерский князь, бывшей пленнице – позорнице, подстилке татарской! – никто давать не будет, всем на ее судьбу глубоко плевать. Сиди в монастыре и не высовывайся, грехи свои отмаливай, может, за всю жизнь и отмолишь. Так. Такое вот будущее, такая судьба. За одним исключением – если бы вдруг… если б вдруг взял ее замуж… хотя бы какой-нибудь татарский князь, а князей в Орде много – только вот женой объявить никто не поспешит, наложница – это да, но не жена… Опозоренная пленница, кому она нужна-то? Мечты, мечты… И все же, может, кто-то и встретится, всегда на лучшее надеяться надо и это лучшее приближать! А пока – улучшать, елико возможно, настоящее – положение свое повысить, толстых коровищ – Хидаясовых жен – стравить. Разделяй и властвуй – про это Елена в детстве еще в книжках латынских читала.