Страница 3 из 12
— Ваше высочество, — вот это неожиданность. Вопреки моим ожиданиям, он говорил на жутко ломанном русском, а не на немецком, и к счастью, я его хотя бы понимал. — Надо ехать. — Я молчал, глядя на него, хлопая глазами. — Я помогу вам одеться. И нужно тренировать язык. Понимаю, что не хочется, но так надо. Тетя будет недовольна, если вы не сможете с ней общаться на этом варварском языке. Она чтит память отца и в вашем лице видит ему замену. Поэтому на ее решение может повлиять ваша неприязнь, которую вы испытываете к ее стране и языку. Мне это тоже не нравится, но ваш дядя все равно не подпустил бы вас к шведскому трону. Боюсь, если бы мы не уехали, он решился бы пойти на подлость. Нужно смириться и принять этот удар судьбы. — Я понимал слова, каждое отдельное слово, но абсолютно не понимал, что он имеет в виду, и от этого хотелось забиться куда-нибудь в уголок и поскулить, потому что даже русский язык, который я, оказывается, должен тренировать, не добавлял мне понимания происходящего. Но Румберг ждал ответа, и я, откашлявшись, потому что у меня жутко пересохло в глотке, произнес.
— Хорошо, — Румберг кивнул, явно довольный тем, что я ответил именно что по-русски, и принялся вытаскивать откуда-то, я так и не понял откуда, камзол, парик, шляпу, сапоги… Нырнул куда-то под кровать и вытащил здоровенный горшок. Невольно нахмурился, глядя в него, затем решительно протянул его мне. Я сначала не понял, что Румбергу надо, но, когда до меня дошло… Первым порывом было полное отрицание, потом пришел гнев, вот только справлять нужду все равно пришлось, мы куда-то едем, и у меня сложилось впечатление, что ради меня никто особо останавливаться не намерен, несмотря на «Высочество», так что все остальные стадии пролетели мимо, остановившись на принятии. Под пристальным взглядом слуги, а ни кем иным этот дюжий Румберг, таскающий ночные горшки и помогающий одеваться, просто быть не мог, делать это было неуютно, хорошо еще, что тело отреагировала вполне адекватно, видимо, это было для него нормальным процессом.
К тому же справление нужды, помогло мне понять несколько моментов. Ничто не укажет на возраст мужчины лучше, чем развитие его самых важных и бережно охраняемых частей тела. Если, конечно, нет никаких физических отклонений. У меня никаких отклонений не было. Судя по всему, я — подросток, вполне развитый, вот только общее физическое развитие оставляет желать лучшего. По-моему, я в восьмом-девятом классе покрепче был, чем это хрупкое тело с тонкими костями. Заправив свое хозяйство куда надо и затянув все веревочки и шнурки, специально развязывал все это очень медленно, чтобы запомнить, как потом вернуть назад, огляделся в поисках какого-нибудь тазика с водой, чтобы руки сполоснуть. Шиш, не было здесь ничего похожего, и я с брезгливостью посмотрел на свои тонкокостные лапки, покрытые тонкой бледной кожей, которые были грязными еще с того момента, когда я завалился на пол.
Румберг невозмутимо выплеснул содержимое горшка прямо в окно, открыв которое, впустил немного свежего морозного воздуха в комнату. Хоть в комнате и не было жарко, только после того, как я глотнул этот уличный воздух, понял, что здесь он был чудовищно спертый, да еще и воняло чем-то кислым и протухшим. Словно недалеко особо ароматный бомж расположился. Румберг же просто поставил горшок обратно под кровать, не удосужившись унести и сполоснуть, если уж в комнате воды не было. Ясно, почему здесь воняет, посудину-то, похоже, никто никогда не мыл и мыть не собирается. Как-то запоздало до меня дошла информация про то, куда именно было вылито содержимое ночной вазы.
Румберг тем временем подошел ко мне, неся в руках ворох одежды. Долго глядя на парик, с истеричным хохотом внутри отмечая, что именно эти предметы туалета почему-то вызывают у меня какую-то не совсем здоровую реакцию, я покачал головой, дотронувшись до головы.
— Нет.
— Но, ваше высочество…
— Нет, — и я еще интенсивнее закачал головой, думая, что никогда в жизни не надену эту гадость, в которой скорее всего полно вшей. От одной только мысли об этом зачесалась голова и только осознание того, что руки грязные, не позволило мне запустить их в голову, чтобы интенсивно почесать зудящееся место. Румберг тяжело вздохнул и как ребенку быстро и ловко напялил на меня сапоги, поднял, засунул в камзол, и… в общем-то все. Ни тебе умыться, ни даже сменить рубашку, учитывая, что в этой я на постели, полной клопов спал, а потом на грязном полу валялся. Но как-то реагировать еще и на это у меня просто не было сил, и я покорно позволял ему наряжать меня, как девчонки наряжают кукол, вертя при этом из стороны в сторону.
— Очень хорошо. А теперь спустимся к завтраку и поедем дальше. И не забудьте, что вы не Карл Петер Ульрих владетельный герцог Гольштейн-Готторпский, а граф Дюкер.
Я слегка завис, услышав, наконец, свое имя. Это имя, не граф Дюкер, а Карл Петер и так далее я знаю, учил в школе, и в последнем просмотренном сериале, добрую половину которого я проспал, так звали одного из главных героев. Это был сериал про Екатерину, которая в то время еще не была Великой, а всего лишь сперва невестой, а потом женой вот этого Карла Петера, которого звали Петр Федорович, и он являлся наследником престола, у своей тетки императрицы Российской империи Елизаветы Петровны. Вот знал бы, что это мне когда-нибудь пригодится, не спал бы, делая вид, что смотрю, в угоду Таньке, а смотрел бы на самом деле, да еще и пересматривал бы, пытаясь запомнить какие-нибудь детали. Вот только знание, что меня почему-то называют этим самым Карлом Петером, помогло не так чтобы сильно в осознании происходящего. К тому же по имени меня никто не называл, предпочитая «Ваше высочество».
Завтракать полагалось в зале куда спустились по шаткой деревянной лестнице, настолько неудобной, что я не смог пересилить настоятельную потребность вцепиться в перила, чтобы не навернуться с этого шедевра неизвестного зодчего и не свернуть шею.
Стол был, не то чтобы грязный, но с толстым слоем въевшегося в дерево жира, пива и хрен знает, чего еще. Ну это и понятно, я покосился на грудастую служанку, у которой грудь едва не вываливалась из выреза, которая возюкала тряпкой, намоченной обычной водой по соседнему столу. Конечно, без химии тут не слишком-то обойдешься. Но можно же не ждать, когда слой всякой дряни нарастет, а вон, как тот паренек постоянно поступать, который скоблит сейчас стол у окна ножом. Наверное, там из-за наросты уже структура дерева не просматривается, вот и заставили все соскоблить.
Разум продолжал цепляться за какие-то несущественные детали, чтобы не сильно акцентироваться на внешних раздражителях, из-за чего я никак не мог понять, почему моя рука, например, такая узкая, бледная, на которой хоть и имеются подушечки мозолей, но они какие-то мягкие, вялые, как и вся эта рука. Ведь по идее Карл Петер должен был как минимум уметь ездить на лошади, да и фехтованию его должны были учить, или не должны были? Герцогов учили этому, или нет? Я что-то запутался. Захотелось обхватить голову руками, сдавить ее посильнее и… проснуться, мать вашу! Проснуться хоть где в знакомом мне мире, пускай в сугробе наполовину обмороженным, ничего, прорвемся. Мне, чтобы инженером при нефтеперекачивающей установке сидеть, все конечности в целостности не нужны, а протезы сейчас делают очень качественные. Я даже к этому готов, только, чтобы вот этот кошмар, наполненный немецкой речью, которую я не понимаю, наконец, прекратился.
К счастью, общаться со служанкой мне не пришлось, иначе, сопровождающие меня лица уже поняли бы, что я не понимаю ни слова, о чем мне говорят, обращаясь ко мне или хотя бы к той же служанке. За столом мы сидели втроем: я, Корф и тот второй, который позвал Румберга.