Подчинись нам

— Я прилетел помешать наследникам правящей ветви провести ритуал призыва силы с недостойной кандидаткой на роль сэ-авин, — чётко произносит Сэтору и улыбается с ехидцей. — Я ведь искренне беспокоюсь о судьбе правящего дома и нашей империи.

— Не сомневаемся, — не менее ехидно оскаливается Са-оир.

А дальше Сэтору приходится отвечать на вполне ожидаемы вопросы. Где-то он увиливает, не имея возможности солгать. Где-то отвечает чётко и по существу. Но в любом случае вынужден признать, что ритуал был проведён по всем правилам, сэ-авин наследников в круг вошла по доброй воле и без принуждения. И с круга меня вынесли вполне живую и не похожую на умирающую.

Правда, ехидно отмечает, что кровью от меня несло за версту.

На что А-атон самодовольно усмехается:

— Наша сэ-авин до ритуала была нетронута и чиста. Кровь в первый раз для её расы обычное явление, — и, когда советники опять удивлённо начинают галдеть, интересуется равнодушно: — До сих пор считаешь, что твоя сестра более достойна?

— Думаете, я не понимаю, почему вы сделали такой выбор? — цинично прищуривается Сэтору. — Вы выбрали низшую самку, неспособную зачерпнуть силу Абсолюта, чтобы не делиться властью. Будь на месте этой жалкой землянки моя сестра, или любая из высших, она бы взошла на трон вместе с вами.

— И её дом бы возвеличился над остальными, наравне с правящим, — согласно кивает А-атон, даже не думая отрицать то, что сказал сын его врага. — Именно на это рассчитывал твой отец, когда устранил сначала нашего отца, а потом всех кандидаток, конкурирующих с Танатрис. Разве не так?

Ну вот и главное обвинение выдвинуто.

О-о-о, что тут начинается.

Сэтору это обвинение не удивляет. И он с достоинством отвечает, что не поверит, пока не получит доказательств. Зато Менетнаш чуть ли не на пену исходит, вопя об оскорблении его честного имени и дома. Немало яда прилетает и сыну. Мол, спелся с наследниками правящего дома и предал свой.

Интересно, а как Сэтору должен был поступить по мнению Менетнаша?

Я вижу, как тень пробегает по лицу красноволосого жреца. Он не подаёт виду, но его явно задевают обвинения отца. Мне на миг даже немного жалко его становится. Глупо, наверное.

Весь этот галдёж обрывают близнецы-императоры, слаженно гаркнув так, что даже у меня, смотрящей это всё в записи, волосы дыбом поднимаются.

После чего правители официально предъявляют главе рода Просвещённых обвинение в убийстве их отца императора Этельчи.

Совет, само собой, требует доказательств… Начинается долгое разбирательство со взаимными обвинениями, ядом, грязью… Жутко становится и тяжело на душе. Как в этом всём выжить?

Залипнув в происходящее, я даже не замечаю, как у меня начинает урчать в животе от голода. Времени прошло уже немало.

Зато всё замечает мой хранитель-надзиратель.

Перегнувшись через меня, Чотжар внезапно всё выключает. И выводит на голографический экран другое окно, принимаясь там что-то сосредоточенно набирать. Периодически открывая окошки с изображениями блюд, чтобы выбрать вариант подачи.

— Почему ты выключил? — оборачиваюсь я к нему. — Чем там всё закончилось? Его признали виновным? Взяли под стражу?

Змей пожимает плечами, мол «не знаю».

— Голоса Совета разделились почти поровну, — заставляет меня испуганно подпрыгнуть на диванчике неожиданно раздавшийся позади нас голос А-атона. — Этого оказалось мало, чтобы признать виновным. Но достаточно, чтобы отстранить от обязанностей главы рода и взять под стражу. Пока не будет доказана его вина, либо наоборот невиновность.

Змей, нажав ещё несколько значков, выпрямляется. Бесстрастный с виду. Но мне почему-то чудится в его позе напряжение. И даже опасение.

Боясь дышать, я поворачиваю голову на голос.

Оба мои сэ-аран стоят у входа, буравя меня тяжёлыми взглядами.

Глава 49

По венам обжигающей смесью проносится страх, смущение и… странное удовольствие от того, что я их вижу. От того, что они сразу после Совета пришли ко мне. Возможно, чтобы наказать. Но ведь не только. Теперь, когда тело больше не болит, от подбрасываемых памятью картинок нашего соития в круге, дыхание невольно сбивается. И сердце сбоит.

Между нами словно звенящая от напряжения струна натянута. Какая-то тонкая, ощутимая на грани восприятия связь.

Они снова этого хотят? Снова собираются делить меня на двоих? Сейчас?

И почему недовольны? Из-за трансляции с Совета? Мне нельзя было это смотреть?

Поднявшись, осторожно иду к ним. Под скрещёнными взглядами. Чувствуя себя мотыльком, которого неодолимо манит смертельно-опасное пламя.

Замираю в нескольких шагах, не зная, что делать дальше. Подойти? К кому из них?

— Вы же не сердитесь, что я попросила Чотжара показать мне, что происходит на Совете? Господин А-атон? Господин Са-оир? — по очереди заглядываю им в глаза. — Знаю, что нужно было у вас спросить, но я, глупая, сразу не додумалась.

— И почему же тебе захотелось это смотреть? — первым отмирает Са-оир и, протянув руку, притягивает меня к себе.

С облегчением выдохнув, я приникаю к одному из своих мужчин. К своему тёмному сэ-аран. С удовольствием ощущая, как сжимаются вокруг меня его руки. Кажется, лимит выпрошенных мною обнимашек ещё не закончился.

— Чтобы знать в лицо ваших врагов. И чтобы совершать меньше ошибок, — признаюсь я абсолютно честно.

— Меньше? Нас бы больше устроило, если бы ты не совершала их вовсе, — замечает А-атон. И неожиданно подступает к нам, прижимаясь ко мне со спины. Зажимая между собой и братом.

Его руки тисками сжимаются на моих бёдрах.

— Я очень постараюсь. Но обещать, что не буду ошибаться вовсе, не могу. У нас, людей, считается, что это невозможно, не ошибаться. Все иногда хоть в чём-то да ошибаются, — бормочу, закрыв глаза. — Я не смею давать вам невыполнимых обещаний. Это было бы заведомой ложью с моей стороны.

И поворачиваю голову так, чтобы прижаться виском к плечу своего белого сэ-аран. Помню, что ему так нравится. И не только ему.

— Какая честная у нас сэ-авин, — хмыкает Са-оир, зарываясь всей пятернёй в мои волосы. Оттягивает их так, что моя шея изгибается, становясь беззащитно доступной. — Пожалуй, мне это очень нравится. Поэтому нет, мы не сердимся больше, ведь так брат?

— Так. Я принимаю твой аргумент, Лина, — руки А-атона скользят на мой живот и ниже. — Ты ждала нас?

— Да, — выдыхаю с прерывистым стоном, чувствуя, как Са-оир, проводит языком по моей изогнутой шее. Прикусывает чувствительную кожу с тихим рычанием. И по моему телу бегут толпы обжигающих мурашек.

— Это хорошо. Чотжар говорит, ты ничего не ела. Разделишь с нами трапезу, — многозначительно уведомляет мой белый сэ-аран. — А после ты насытишь другой наш голод.

Его ладонь накрывает мою промежность. Пальцы вжимаются в пылающую плоть, откровенно намекая, какой именно голод он имеет в виду. Как будто у меня могут быть какие-либо сомнения?

— Да, мой господин, — всхлипываю, цепляясь за гладкую ткань одеяния Са-оира, чтобы не упасть.

Да только ноги всё равно подгибаются.

От моей пугающе-сладкой беспомощности в их руках. От этих грубовато-властных прикосновений и ласк. От собственного возбуждения, которое волнами жаркого и тянущего тепла плещется внизу живота.

От осознания, что их больше ничего не сдерживает. Что они могут делать со мной всё, что им захочется. Брать, как им только вздумается.

Это реально пугает.

И странным образом заводит одновременно.

Что-то есть в том, чтобы ничего не решать. И просто принимать то, что дают мне мои мужчины. Принимать наслаждение. Даже через боль и страх. Не испытывая стыда и сомнений. Ведь от меня ничего не зависит. Я просто… Подчиняюсь… Я вся для них.

И мои губы сами размыкаются навстречу жалящему поцелую Са-оира. Тело само изгибается, подставляясь под прикосновения А-атона.

В этом есть и моя власть.