Страница 88 из 90
Твердой официальной позиции по эпопее Джоан Роулинг не существует ни в католицизме, ни в православии. Кардинал и архиепископ Сиднея Джордж Пелл начал писать эссе о «Гарри Поттере» в своей постоянной колонке издания «Санди телеграф» («Sunday Telegraph») с момента выхода первой книги. Он благодарил Роулинг за отображение ценностей, которые «подлинно совместимы с христианством». А кардинал Йозеф Ратцингер, он же папа Бенедикт XVI, похвалил немецкого критика, разгромившего Роулинг: «…хорошо, что вы просвещаете людей о Гарри Поттере, потому что это один из тех тонких соблазнов, которые действуют незаметно и при этом глубоко в душе искажают понимание христианства до того, как оно сможет взрасти». Примерно в это же время официальное лицо папского совета по культуре, священник Питер Флитвуд выступил в поддержку эпопеи: «…если я правильно понял намерения автора Гарри Поттера, книга помогает детям увидеть разницу между добром и злом. И Роулинг очень ясно выразилась по этому вопросу». Он добавил, что автор — «христианка по убеждениям, христианка по своему образу жизни, даже по манере писать».
Отношение поместных православных церквей к эпопее о Гарри Поттере было более негативным. Критики писали, что эти книги «знакомят людей со злом, колдовством, оккультизмом и демонологией». Также критиковали предполагаемую аналогию между Гарри Поттером и Иисусом Христом. Тем не менее и православие не выступило единодушно. Например, известный русский богослов Андрей Кураев в своей книге «Гарри Поттер в Церкви: Между анафемой и улыбкой» написал: «Его противники — это безнадежно повзрослевшие люди. Знаете, чему на самом деле учат эти книжки? Тому, что материнская любовь защищает лучше любого пистолета. Что мужество и верность хороши. Что друзьям надо помогать. Что бояться зла нельзя и очевидное могущество зла не есть повод к тому, чтобы перейти на его сторону. Что, если настанет время делать выбор между легким и правильным, надо выбирать правильное».
Воздержимся от высказывания какого-либо мнения по поводу творчества Роулинг, наша книга посвящена другой фигуре. Но в этом сравнении игрового проекта «Dante’s Inferno» и эпопеи «Гарри Поттер» прослеживается похожая тенденция. С одной стороны, наше общество действительно приобрело некие черты, позволяющие не только писать подобные книги, но и с легкостью относиться к шедеврам классики. С другой — а действительно ли это показатель «постхристианства» и упадка европейской культуры? Возможно, Роулинг когда-нибудь назовут миссионером, как уже сейчас к ним робко пытаются причислить Толкина и Льюиса. А что касается «надругательства» над шедевром Данте, из которого сделали игрушку на потребу массам, — так ведь были же в Средние века площадные мистерии, показывающие в очень упрощенном виде для неграмотных сюжеты Священного Писания. В любом случае проявление массового интереса к Данте — благодаря мультикам и игрушкам, роману Дэна Брауна — это все-таки признак жизни европейской цивилизации. Было бы хуже, если бы «Божественная комедия» пылилась на витринах музеев в нетронуто-первозданном виде.
Здесь хочется снова вспомнить слова Христа:
«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода.
Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную»[71].
Итак, не стоит печалиться о падении нравов, стоит восхищаться универсальностью гения Данте, способного найти общий язык с людьми, живущими спустя 700 лет после написания его произведения.
Есть еще один интересный момент в восприятии Данте. Как правило, его фигура прежде всего ассоциируется с адом, хотя главной частью, «венцом творения» своей «Божественной комедии» он сам считал рай. На первый взгляд это кажется закономерным, ведь «ужастик» всегда интереснее какой-то абстрактно-красивой истории. Всё не так просто. Даже на коротком отрезке времени тенденции сильно меняются. В СССР второй половины XX века существовал культ интеллигентских пьянок на кухнях, сам факт участия в подобных мероприятиях уже будто мог духовно обогатить человека. Сейчас мало кто поймет сакральность мероприятий подобного рода. Зато советского интеллигента наверняка бы возмутил современный интеллектуал, исповедующий здоровый образ жизни.
В связи с этим можно заключить, что, возможно, мы скоро дорастем до понимания рая. Умберто Эко, например, считал, что просто когда-то критики «низко оценили «Рай», и это проклятие висело над произведением во все последующие века».
На самом деле, «Рай» стали осмысливать уже в XIX веке — и не где-нибудь, а в нашей стране. Такая русская и даже советская фраза: «Из искры возгорится пламя» — на самом деле принадлежит Данте. В I песни «Рая» есть строки «…искра здесь живая, / Чье пламя разрослось, пыланьем став»[72]. В другом дантовском тексте, в трактате «Пир» она звучит еще привычнее нашему уху: «…малая искра разрастается в большое пламя».
Задумаемся: а с какой целью создавалась «Божественная комедия»? Ведь в те времена не существовало массовой литературы, да и вообще литературы в сегодняшнем понимании. Писались ученые трактаты, духовные гимны, песни менестрелей, прославляющие прекрасных дам. Собственно, в шедевре Данте хотя он и замышлял его как памятник своей Даме — Беатриче, есть признаки всех трех жанров. Но, наверное, более всего в «Божественной комедии» проявляется именно энергия гимна, восхваляющего Творца. Ведь только дочитав «Рай» до последней строки, понимаешь величие общего замысла, в котором ад не всеобъемлющ, но строго заключен в свои упорядоченные круги, зато Божие милосердие бесконечно.
Данте воплотил в поэзии философию Фомы Аквинского, который искал общие черты в законах физики, движении планет и людской жизни и нашел лишь одну — любовь, которая движет всем.
Русский поэт и дантовед Ольга Седакова выражает эту «позитивность» Данте как «служение надежде».
«Говоря о Данте, первом поэте европейской цивилизации, delli altripoeti onore e lume, я думаю о поэзии вообще, о том «сообщении», которое она несет в мир. Я думаю о том, что все искусство самым интимным образом связано со «служением надежде»… То освободительное наслаждение, которое мы, читатели, зрители, слушатели, переживаем при встрече с великим произведением искусства, сводится к переживанию некоей таинственной надежды. Оно выводит нас из той глухой, замкнутой — и в каком-то отношении удобной — безнадежности, в которую человека тянет как будто по закону «тепловой смерти». Оно выводит нас из привычки, из жизни вне начала, из забвения о начале…
..привел меня к этой догадке Данте, «верный Надежде», на отлично сдавший экзамен по этому предмету апостолу Иакову (Рай. Песнь XXV) и получивший от него задание: увидав воочию истину Небесного града, Данте будет укреплять надежду на него в себе и в других».
Вот и ответ, почему поэт из запредельно далеких «темных веков» вдруг оказывается удивительно близок человеку XXI столетия, порядком разуверившемуся, но еще не потерявшему надежду.
И очень возможно, что прав Умберто Эко, написавший уже в наши дни в одном из своих эссе «О литературе»: «Рай» Данте может быть сегодня прочитан и распробован лучше. Чтобы поразить воображение молодых читателей или тех, кого не интересует ни Бог, ни разум, добавлю, что «Рай» Данте — это апофеоз виртуальной реальности, в чистом виде нематериальный software, не отягощенный земным и адовым «жестким диском», от которого остаются только обрезки «Чистилища». «Рай» — это даже не современность: для читателя, не очень хорошо разбирающегося в истории, он может стать пугающе прекрасной моделью будущего. Это торжество чистой энергии, какое обещает нам веб-паутина, не способная, однако, его дать. Это воспевание световых потоков, бесплотных тел, поэма, созданная из карликовых звезд и непрерывного Большого взрыва. Это история, события которой тянутся световыми годами; это, если хотите более близкий пример, славная «Космическая одиссея» со счастливым концом. При желании вы можете прочесть «Рай» именно так. Ничего дурного в этом не будет, и он покажется вам увлекательнее стробоскопической дискотеки или экстази. Потому что, в отличие от экстази, третья часть «Божественной комедии» сдерживает свои обещания».
71
Ин. 12:24–25.
72
Рай. Песнь I: 145–146.