Страница 2 из 21
Та беспомощно посмотрела по сторонам.
– Может, дров поколешь немного. – Подумав, предложила она.
– Хорошо, – согласился я и вместе с ней отправился в дровяник.
Увидев ржавый колун, я задумчиво засвистел, в результате словив от бабки подзатыльник
– Не свисти! Денег в доме не будет, – сердито пробухтела та. – Взялся за ум, так работай.
Однако сразу к колке приступить не удалось, пришлось искать сухую березовую чурку, чтобы сделать клин. Бабушка же, убедившись в серьезности моих намерений, пошла в дом, готовить обед.
Расколов с трудом десяток чурбаков, я присел передохнуть. Невеселые мысли бродили в голове. Паренек к своему телу относился спустя рукава. Мышц, как таковых почти не было. Выносливости тоже. Легкие забиты смолой от папирос.
А ведь судя по его памяти, среди его друзей и одноклассников он был не из последних.
– Пожалуй, восстановление организма займет гораздо больше времени. – Думал я огорченно, – а впереди еще раскачка искры, притом энергетических каналов в теле практически нет.
Передохнув, вновь принялся за дрова, невзирая на волну эмоций неодобрения от мальчишки, задвинутого в глубины подсознания.
После отдыха работать стало легче, я расколол почти все напиленные чурки, оставив штук двадцать на вечер.
Для обеда было еще рановато, в дом идти не хотелось, и я уселся в дровянике, опершись спиной на поленницу. Под крышей стояла приятная прохлада и я расслабившись начал обдумывать свои действия. Надежды вернуться домой, практически не было. Было вообще сомнительно, существует ли еще мое настоящее тело. Вполне вероятно, что откат от непосильного заклятия его просто-напросто убил.
Сосредоточившись внутренним зрением начал разглядывать искорку Дара, висевшую в солнечном сплетении. Та нисколько не изменилась за пару часов и мерцала, периодически пропадая из вида.
Не меняя позы, я задержал дыхание и затем, как вбили навсегда в мою голову в кадетском училище, сделал глубокий вдох, стараясь представить, как по еле видным каналам, течет сила источника.
Наступившая дурнота и рвотные позывы показали, что все сделано правильно, только не хватило потребного количества силы для такой манипуляции.
Несколько минут прошли в борьбе с тошнотой, когда мне стало лучше, я обнаружил, что на балке дровяника появился заросший кучерявой бородой человечек. Грязный и кудлатый он больше походил на комок волос, чем на живое существо. Но его маленькие глазки сверкали любопытством.
– Ты кто таков? – прозвучал в голове скрипучий голос. – Силой балуешься, когда другим жрать нечего.
– А ты домовой? – потрясенно спросил я, вспоминая толстого вальяжного домового Никандра, живущего в нашем родовом тереме. – Тогда чего такой замызганный?
– Будешь тут замызганным, – с горечью сказал домовой. – Скоро развоплощусь вообще. На всю деревню нас трое осталось. Не заботитесь вы, людишки, о нас, а потом плачете, что болеете тяжко, в доме неустройство, да ссоры.
– Так тебе же бабушка каждый день молока наливает, – неуверенно сказал я.
– Наливает, – согласился тот. – А вежество ее, где? Кошке и то кис-кис скажет, а меня как бы и нет. А ведь хорошо помню, как ее еще девчонкой дед вицей вежеству учил. Уйду я от вас, на фиг вы мне сдались, – сообщил он и выжидающе замолчал.
– Понятно, – подумал я. – Вымогательством занимаешься.
В ответ на мои мысли в эмоциях маленькой нечисти явно проскользнуло недовольство.
– Странно, – отметил я. – Похоже, этот хмырь читает мысли предназначенные для самого индивида. Никандр такого не умеет.
– Поживешь здесь чуток, сам поймешь, почему так происходит, – огрызнулся домовой. – Расскажи лучше, как угораздило в этого шалопута попасть? Вижу ведь человек ты сурьезный.
Заметив мое удивление непонятным словом, он охотно пояснил:
– Лет тому сто назад, когда дом этот построили, попа пригласили, он тут все углы святой водой обрызгал, даже на меня ухитрился попасть. Задницу обжег, зараза! Так он детишек непутевых шалопутами обзывал. Тогда это словечко мне на язык и попало.
Я понятливо кивнул, и сказал:
– Сам не пойму, как такое дело получилось. Миг всего лишь и я уже здесь оказался. В вашем мире, то есть, и в этом теле.
Домовой легко спрыгнул с балки и подошел вплотную. Его глазки неприятно буравили меня.
– Ну, чего, уставился? Говори уже, – не выдержал я.
– Послушай, гость незваный, – всплывали его слова в моей голове. – Вижу, ты источником своим в полной мере владеешь, может, поделишься силой своей а?
В словах домового явно прозвучала мольба. Мне даже стало неловко оттого, что не могу сразу выполнить его просьбу.
Когда сбивчиво начал объяснять, что пока нечем делиться, да и владение источником пока не очень, домовой снисходительно махнул мохнатой трехпалой лапкой.
– Да, вижу я все, человече, – сообщил он. – Но если ты с неделю тратить силушку почем зря не будешь, мне лет на пятьдесят ее хватит.
– Хорошо, – согласился я, – Будет тебе сила, только не за так просто.
– Ну, это и ежу понятно, – обрадовался домовой. – Все, что могу, сделаю, только скажи Ефимке чего тебе надобно.
– А Ефимка это кто? – Тут же переспросил я.
– Да, я это, я, – обиделся домовой.
– Понятно, – сказал я и вздохнул. – А меня Степаном родители нарекли, только теперь, с именем этим расстаться придется.
В это время в дровяник заглянула бабушка.
Ее глаза остановились на мне, не замечая, стоящего прямо перед ней, домового.
– Сережа идем обедать, – предложила она. – У меня все уже на столе.
Я послушно встал и пошел вслед за ней. Домовой проводил нас взглядом и ушел в стену дровяника.
После обеда потянуло в сон. Некоторое время я пытался с ним бороться, но потом решил, что после всех потрясений имею законное право на отдых и, забравшись в кровать, моментально уснул. Долго поспать, однако, не удалось.
Проснуться пришлось после того, как в мне лоб прилетела сосновая шишка. Выглянув в окно, увидел за невысоким тыном двух парней чуть старше моего нового возраста. От Сережки неожиданно пришла эмоция вины и страх.
– Признавайся, что натворил? – спросил я у него, хотя уже вычислил, в чем дело.
Вчерашние похождения парня закончились карточной игрой, в которой он проиграл десять рублей.
Сгоряча он обещал отдать долг на следующий день, запланировав стырить десятку из жестяной коробки от монпасье, в ней бабка Павлина хранила свои скромные накопления. Но мое нечаянное вселение спутало ему все планы, поэтому разбираться с подошедшими кредиторами придется не ему.
Крикнув в окно, что сейчас выйду, я прошел за перегородку, где Павлина Поликарповна, надев очки, читал роман Бальзака. Ее глаза были мокрыми, и она периодически шмыгала носом.
На сообщение, что я ушел гулять, она только махнула рукой, ей сейчас было не до меня.
Когда вышел за ворота, парни уже стояли около них и грозно смотрели на меня.
– Ну, чо Ерема, гони мани-мани, – усмехнувшись сразу сказал Колька Егоров. Именно ему Сережка продул десятку. С Коляном приперся его дружбан Геша Смирнов, видимо для устрашения, тот периодически сплевывал слюну через дырку от выбитого зуба и показательно стучал грязным кулаком о раскрытую ладонь.
– Слышь, пацаны, – сказал я спокойно. – Сегодня у меня не получится вам деньги отдать. Так что извините. Как только они у меня появятся, сразу скажу. Только подождать придется с неделю. Раньше никак.
Видимо, моя речь и поведение были настолько необычны для Сергея, что парни, выслушав меня, даже не пытались возмущаться. Колян ехидно улыбаясь, сказал:
– Харэ, неделю подожду, но смотри Ерема, со следующей недели, если не будет капусты, я тебе счетчик включу. Усек?
Я кивнул и собрался идти в дом. Но тут парни переглянулись, и Геша сказал:
– Ерема, может, отыграться хочешь, и деньги тогда возвращать не надо.
– Отлично! – мысленно воскликнул я. – сейчас я вас научу играть в картишки!
Конечно, я бы мог влегкую не отдавать долг, но не хотелось усложнять жизнь мальчишке, если вдруг мое сознание покинет его тело, так же легко, как вселилось в него.