Страница 3 из 14
– Ты об этом Холще сказал? – с неким неприятным оттенком в голосе осведомилась Марви, когда резко отбросила зубочистку в сторону. Взгляд у неё был крайне цепкий и сквозил непонятным для меня подозрением.
– Нет, он меня об этом не спросил. А что?
– Он так радостно рванул под навес, а сказанное не очень-то воодушевляет.
– Разве? – пришла очередь и мне удивляться. – Без моей поддержки было бы в разы хуже. Ты же и сама мои зелья пьёшь. Плохие разве?
– Нет, с этим всё в порядке. Да и приятнее знать, когда это не сомнения в голове гуляют, а действительно пора тикать. Я же не хочу превращаться в жареную лепёшку!
– Так в чём дело?
– Рассчитывала на более существенную поддержку.
Сказав это холодным презрительным голосом, она отвернулась и ушла к Данко, с которым втихаря делила ложе. К чему они скрывались, я не понимал. Язык жестов выдавал их похоть с головой.
Тем временем худой и долговязый князь Ирвин пришёл к соглашению с Данрадом, ибо, довольно улыбаясь, вышел из-под навеса и, легко взбираясь на коня, зычно попрощался с нашим главарём. Стражники заторопились покинуть место событий вслед за ним, но кто-то из гостей зачем-то остался. На одну из лошадок никто не стремился садиться, даже когда отряд князя выдвинулся к городу. Моё любопытство заставило мои ноги подойди ближе к навесу.
… Ох, и зачем вы, ножки мои, это сделали?
***
– Вот зад собачий! Треклятье вечной Тьмы! Какого лешего шкуру здесь трёшь, волчара тряпочный?! – во весь голос ругнулся я, мгновенно собирая на себе донельзя удивлённые взгляды Стаи.
Изумление вызвало обстоятельство, что несмотря на то, что из-за речей окружения я даже мыслил только матерными выражениями, однако вслух хулительных слов практически не произносил. А если и произносил, то они больше подходили для какой‑нибудь девчушки из благородного пансионата нежели магу-наёмнику. Тут же… Ну, не сдержался!
– Опаньки! – узнал меня человек под навесом и просиял. – Не уж то мой мальчик собственной персоной?
– Я абсолютно не твой, ты – куча навоза! И не мальчик, – тон моего голоса оказался неприятно пискляв и выдавал, насколько я чувствовал себя не в своей тарелке. – Не смей так со мной трепло вести!
– Прости. Каждый раз забываю, насколько ты нервный тип.
– Я абсолютно спокоен. Нечего тут хулить и молоть поганку! – бесполезно пытаясь взять в себя в руки, агрессивно возразил я. Следовало бы уже перестать использовать сленг и вести себя более прилично.
– Чего? Знаком тебе этот уродец, что ли? А, Наполторы? – тут же постарался прояснить для себя ситуацию Данрад, и на этот раз я не стал придираться к кличке.
– Знаком.
– И что? Считаешь, что он стрижёт поляну? Лучше расстелить?
Несмотря на жаргон, под «расстелить» у Данрада имелось своё понятие. Была у него излюбленная забава, и давшая ему второе имя – Холща. Совершенно случайно я даже узнал, что истоком развлечения послужило то, что отец нашего главаря видел сына портным (ха, весело бы такой верзила смотрелся за штопкой и выкройкой!). Но это сейчас не важно. Речь идёт о том, что у него всегда под рукой имелся отмер холста. Идеальный отмер. Когда Данраду было скучно, то некто сильно провинившийся из своих или так кто из попавшихся под горячую руку, укладывался на это полотно. Если какие-либо части тела выходили за границы ткани, то их отсекали. Если, напротив, человек был меньше, то Данрад молотом плющил конечности, чтобы рост подошёл под размер…
Я слышал, что некогда попался на идеальный отмер идеальный человек. Но что с ним приключилось, все говорили по-разному. Кто-то уверял, что Холща его отпустил. Кто‑то клялся, как если бы был очевидцем, что тело порубили на кусочки и в той же тряпке после захоронили, а Данрад вырезал себе новый идеал полотна…
– Нет. С ним всё в порядке, – вздохнул я. Всё равно казнь могла быть только временным решением. Бог запросто бы воскрес. – Только чего он здесь остался?
– Бард. Говорит, что хочет наш подвиг прославить, – пожал плечами Данрад. – Брешет собака?
– Нет. Сочинять и петь он действительно умеет… на вполне так сносном уровне.
– Сносном? – всё же обиделся Арнео, но не смог проявить своё недовольство более ярко. Он почти сразу оказался в объятиях Элдри, завизжавшей:
– Лайрэм! Ура! Морьяр, это же Лайрэм!
– А мне он говорил, что его Вильян Боян кличут, – сощурил глаза Данрад.
– Исключительно потому, что ныне имена, от старого языка произошедшие, в опале, сударь. Только очень старым и хорошим знакомым я сообщаю имя, данное мне матерью при рождении, – нашёлся с ответом бог и скорчил такую умильную рожу, что даже нашего Холщу проняло. Главарь грозно потребовал, чтобы Арнео выметался прочь, и на этом остановился. Почти. Мне он наказал за гостем приглядывать.
– Ну-с! – потирая ладони, начал беседу хранитель мира. – Где тут чего-нибудь поесть можно? А то у меня с утра брюхо пустое.
– Везде себе кусок урвать хочешь?
– А то!
– Держи тогда, – сунул я ему в руки чёрствую краюху, которую хотел, но который день забывал скормить своему коню – Опалу.
Аппетит, видимо, у Арнео тут же пропал. Он поморщился и стал выглядеть лишь ещё кислее, когда Элдри жизнерадостно сообщила:
– А у нас здесь все не едят, а жрут!
– В жизни не жрал ничего прекраснее, – трагичным голосом протянул бедолага, всё же откусывая кусок от каменного хлеба. А затем восхитился: – Надо же как ты выросла! А была же такая. От пола локтя три всего!
По чести сказать, Элдри не сильно вытянулась с момента нашей первой встречи. Восьмилетний ребёнок априори должен быть ростом повыше. Но девочка действительно росла. Мне приходилось регулярно заниматься покупкой одежды и обуви для неё. Хотя, то, что покупалось «на вырост», чаще всего становилось не мало, а элементарно снашивалось из-за шкодничества. Недавно вот пришлось совсем новые штаны выкинуть. Эта егоза вздумала потренироваться в лазании по деревьям и донельзя перепачкала их в смоле. Такое ощущение, будто специально изгваздала.
Между тем Арнео продолжал льстить.
– Красавица теперь!
– Да? – смущённо и кокетливо потупила глаза девочка.
… Или мне показалось, что кокетливо?
Не знаю. Но свой недовольный взор я на Арнео скосил.
– Да. И Морьяр твой тоже изменился, – настала очередь комплиментов и для меня. – Из опрятного хорошего мальчика в такое быдло! Стыд и срам!
– Чего?!
– Наполторы! Пф-ф, что это за прозвище такое Наполторы? Тот Морьяр, что я знал, в жизнь бы с таким именем не смирился. И уж точно не позволил бы вшам по своей нечёсаной голове ползать!
– Вшам? Это паучок запутался! – проведя рукой по волосам, рассмотрел вытащенное насекомое я.
– Он там вил свою паутину коварства, – с жуткой интонацией предположил Арнео, глядя на вовсю улыбающуюся Элдри.
– Хватит тебе!
– А что? Со своего наручного арбалета палить в меня начнёшь?
– Рад бы, но ему механизм ещё год назад повредило.
– И до сих пор не починил, что ли?
– Если бы меч не разрубил его напополам, то мне бы отсекло запястье. И я, конечно, рад целой руке, но арбалет понёс непоправимый урон, и его пришлось выкинуть.
– А. О-у. – издал несколько несвязанных между собой гласных Арнео, а затем начал говорить по существу: – Это с тобой тот хмырь бегал о драконе советоваться?
– Со мной. Верно.
– Конечно, верно. Ха, любой другой маг, нормальный, сразу бы всех отговорил.
– Отговорить? Их? Но мне нужна драконья печень и кости!
– Вот-вот. И я о том. Ты псих, – Арнео наклонился ко мне и, рассмеявшись, словно бы тайком сообщил. – Но я тоже немного такой. И мне тоже хочется драконьей выделки.
– Хм?
– Я к тому, что взял себе чужое имя не просто так. Вильян Боян действительно один из жителей моего мира. Реальный и настоящий. Но он воспылал желанием навсегда остаться в Цурканде, постигая бред светоносного короля-жреца, а его освободившаяся личность показалась мне идеальной. Он ведь и бард, и маг… Отвратительный маг! Но всё же об его способностях к магии известно. С такой репутацией уже можно присоединяться к добровольцам-самоубийцам.