Супермама для вишенки

Сажусь напротив Юдина, достаю из пакета апельсины, а потом слышу, что в окно первого этажа, где и находится палата Глеба кто-то настойчиво стучит. Сначала не пойму, что происходит, а потому вижу его. Стас. Спешу открыть окно и послать его ко всем чертям.

- Что ты здесь делаешь?

В руках у него большая картонная коробка.

При виде меня он открывает ее. Из нее вылетают голуби. Птицы быстро устремляются к голубому небу, по которому медленно плывут пушистые облака.

- Помнишь? Ты мечтала о птицах мира? Вот они. Я их сегодня целый день по площади ловил.

- Ты идиот Стас, - обхватываю голову руками и не знаю, как комментировать этот поступок.

Даже не могу понять, как я с ним жила все это время. К женщине нужно возвращаться в тот момент, пока она не поняла, что ей и без бывшего хорошо. А я уже поняла, что без Стаса прекрасно живу. Мне не нужно гладить рубашки, собирать его носки по всей квартире или просто видеть, как они одиноко стоят в углу и ждут того самого мгновения, когда их отправят в стиральную машину.

Закрываю окно и возвращаюсь к Юдину.

- Кто там? Твой бывший? Упертый мужик. Все надеется, что ты дашь заднюю.

- Замолчи! – говорю приказным тоном. Наливаю в тарелку теплый куриный бульон. - Лучше открывай рот, - беру ложку и сажусь напротив него.

- Замолчи, открывай рот. Крассоткина тебя не поймешь. Определись уже как-то, - говорит, а мне кажется в его словах есть скрытый подтекст.

И в какой-то степени я сама не пойму, что со мной происходит. Гоню того, кого любила, иду к тому, кого ненавижу всей душой.

Глава 29

Подкладываю Юдину еще одну подушку под голову, помогаю удобно расположиться на кровати и начинаю кормить с ложечки, как какого-то маленького мальчика.

- Ложечку за маму, ложечку за папу...

Юдин уплетает бульон за обе щеки. У него хороший аппетит. С одной стороны радуюсь. С таким напором он обязательно пойдет на поправку. А с другой – я до сих пор чувствую себя виноватой.

Глеб утверждает, что на нем все и заживет, как на собаке. Совсем скоро, он даст фору моему бывшему физруку.

Отставляю пустую тарелку в сторону и подхожу к окну. Замечаю, что Стас уходит. Садится в свою, как выразился Юдин: тарантайку, включает на всю катушку Розенбаума и дает по газам, оставляя на асфальте следы от черных шин.

Смотрю на голубое небо, где до недавнего времени парили голуби. Птицы, вылетевшие из коробки, спустились на землю и топчутся у закрытого окна.

Спрашиваю, почему Варечка не ходит в садик. Ей было бы интересно пообщаться со сверстниками. Глеб неохотно отвечает, что обязательно подумает над моим предложением. Но для него детский сад – это неудобные горшки, невкусная манная каша и драка за единственную нормальную игрушку.

Решаюсь задать еще один вопрос:

- Почему ты не общаешься со своим отцом? – скрещиваю руки на груди и отхожу от окна. Глеб продолжает неподвижно лежать. Его иссине-красное лицо, которое в какой-то степени больше похоже на спелый баклажан - озаряется натянутой улыбкой.

- Потому что моя мачеха считает, что я сатана. И убеждает в этом моего родного отца, - раздается его голос с легкой хрипотцой.

- Оу! Весомый аргумент. Хотя с твоим характером – это вполне возможно. Я представляю, что ты ей наговорил, чтобы она так подумала. А твоя бывшая жена тоже так считает?

- Почему интересуешься? Ревнуешь? – ухмыляется.

- Просто до сих пор не понимаю, как можно вот так уйти и бросить маленького ребенка, - грустно отвожу взгляд в сторону.

- Ты не понимаешь, а для кого-то это в порядке вещей. Поэтому Крассоткина, расслабься и получай удовольствие. Не забивай свою светлую головку всякими дурными мыслями.

Собираюсь уходить. Подхожу к входной двери и робко отвечаю:

- Я приеду завтра, сразу после работы.

- Век воли не видать, я не забуду тебя Крассоткина!

- Да иди ты...,- обиженно произношу и покидаю палату.

А дальше еду к Варе. Скупаю лимоны, малиновое варенье.

Девочка встречает меня с лучезарной улыбкой на лице. Крепко обхватывает мои ноги, а затем так наивно произносит:

- Вы пришли! Как я рада. Рада видеть вас.

Спрашиваю о ее самочувствии, но Варя уверяет, что ей гораздо лучше. Идем на кухню. Делаю чай с лимоном, медом и имбирем.

- Я знаю, что папа в больнице. Слышала, как вы говорили с Игоревной. Он же поправится?

- Конечно милая. Обязательно! А хочешь сейчас вместе приготовим ему ужин. Что он любит?

- Мятую картошку. С молоком и сливочным маслом. Я тоже ее очень люблю.

- Отлично! Тогда приготовим несколько порций. Хотя нет, сварим большую кастрюлю. У твоего папы отменный аппетит. Думаю к картошке нужно ещё что-нибудь. Как насчет котлет? Паровых, из куриной грудки?

Варя лишь утвердительно кивает и хлопает в ладоши.

Приготовили ужин, прибрались в комнате. А потом пришла Игоревна и мы, накрывшись теплым пледом, весь вечер смотрели мультфильмы.

- Скажите вы от нас не уйдете? – Варя крепче прижимается ко мне.

- Куда уйду? Ах, нет! Я никуда не уйду, пока твой папа не поправится. Тем более мы с тобой ещё не выучили новый разряд чисел.

- Я все выучу. Я научусь считать до ста, только прошу вас - не уходите.

- Варюша…, - целую ее в макушку, обхватываю ее хрупкие плечики. – Моя хорошая, - и в этот момент чувствую, что Варя - она, как родная душа. Как что-то важное и нужное в моей жизни.

Традиционно читаю сказку на ночь. Обещаю, что завтра постараюсь не задерживаться на работе, и мы пораньше поедем навестить папу.

Вечером, когда Варя сладко спит мне звонит Света. Беспокоится за меня. Спрашивает, где я пропала и тонко намекает, что у меня неофициально появилась семья.

Натка пишет в общем чате, что Юдин теперь должен мне, как Москва колхозу. А потом рассказывает, как вчера вечером, когда она надевала на свои упитанные ноги кружевные чулки, на нее набросился собственный муж. И у них такое было. Это когда искры из глаз, это когда открывается второе дыхание. Когда в квартире запотели все стекла. А чулки, старательно натянутые Наткой лишь до коленок – теперь свисают с люстры, которая изредка покачивается от исходящих в комнате вибраций.

И я рада за Натку. Она достойна счастья. За тот центнер наваренных борщей, за километр выглаженных рубашек или хотя бы за то, что она просто женщина, которая любит своего мужа и хочет подарить ему малыша.

А вот Свете похвастаться особо нечем, как и мне. В личной жизни полный бардак. Я ношу своему врагу бульон, кормлю его с ложечки, а девчонки говорят, что я слишком поторопилась, назвав его врагом.

Неохотно перезваниваю маме, которая просит одуматься пока не поздно.

- Мама! – запираюсь в ванной. - Как ты не поймешь, человек попал в трудную ситуацию. Я не могу остаться в стороне. И девочка… Она же совсем ребенок.

- Все могут, а ты не можешь. Вот посмотришь, твоя доброта тебя погубит.

Глава 30

Глеб

В какой-то степени, чувствую себя Тутанхамоном. Замурованной мумией в бинтах, которая смиренно лежит на твердой больничной кровати. В моем состоянии мне лишь подвластно открывать глаза и шевелить губами.

Самое обидное, что в ее глазах я не хочу казаться таким. Куском разорванного мяса, которому даже сложно взять в руки ложку.

Она не такая, как все. Живой взгляд, легкость, изящность. Хочется смотреть на нее. Изучать. В ней чувствуется энергия, которая заставляет идти вперед, смотреть дальше. Подняться с неудобной кровати, даже когда у тебя сложный перелом.

Вера… Вера – это моя вера в светлое будущее. Что все будет хорошо, не смотря на то, что сейчас у меня полный гейм овер.

А потом приходит врач в сопровождении двух молоденьких медсестричек. Рыжеволосый мужчина в белом халате и с черной папкой в руках. Смотрит на меня исподлобья, кивает. Что-то шепчет на ухо своим спутницам. Вот он повелитель моей гробницы. Собственной персоной.

- О доктор! Как я рад. Скажите, я вылечусь? – хочу встать, но чувствую, как сильно колит в груди. Пока бросаю эту затею и продолжаю смирно лежать.