Страница 7 из 38
(Из «Евы Луны»)
С этого вечера Елена взглянула на Берналя совершенно иначе. Она забыла, что ненавидит его бриллиантин, зубочистки и высокомерие, и когда видела мимоходом либо слышала, как он в разговоре вспоминает песни с того наскоро организованного праздника, то снова ощущала, как горит её кожа, а в душе зарождается смятение — похожее на лихорадку состояние, однако почти не поддающееся описанию словами. Она украдкой наблюдала за ним издалека, и таким способом поняла то, что ранее не сумела прочувствовать: его плечи, широкую и сильную шею, чувственный изгиб знакомых толстых губ, идеальные зубы, изящество длинных утончённых рук. Девушку мучило невыносимое желание подойти к нему и уткнуться лицом в смуглую грудь, услышать движение воздуха в лёгких и шум от биения сердца, вдохнуть его запах — чего-то сухого и острого наподобие аромата дублёной кожи или табака. Она воображала себе, как играет с его волосами, ощупывает мышцы спины и ног, попутно запоминая форму ступней, а сама между тем становится дымом, постепенно проникающим в его горло и распространяющимся целиком по всему телу. Но стоило лишь мужчине поднять голову и встретиться взглядом глаза в глаза, как Елена, вся дрожа, тут же бежала прятаться в самые дальние кусты внутреннего двора.
Берналь завладел всеми её мыслями, девушка больше не могла выносить, казалось бы, застывшее время этой разлуки. В школе она передвигалась точно в кошмаре, слепая и глухая ко всему, за исключением собственной внутренней жизни, в которой присутствовал только он один. А чем в настоящий момент занимался он?
Возможно, лёжа на животе, он спал в кровати при закрытых жалюзи — в комнате стоял полумрак, от лопастей вентилятора шёл горячий воздух, по позвоночнику текла струйка пота, а лицо уткнулось в подушку.
Как только раздавался последний школьный звонок, девушка бежала домой, молясь, чтобы он всё ещё спал. А она бы пока умылась, надела чистое платье и в таком виде села и ждала бы его на кухне, притворяясь, что занята домашними делами, давая понять матери, что не следует докучать ей остальной домашней работой. А позже, когда девушка слышала, как он, насвистывая, выходит из ванной, она сгорала от нетерпения и страха, уверенная, что вот-вот умрёт от удовольствия, как только он невзначай прикоснётся или заговорит, чего она ожидала с нетерпением. Хотя в то же время, наступи нужный момент, она была готова затеряться среди мебели, поскольку и не могла без него жить, и была не в силах устоять в его отдававшем страстным пылом присутствии.
Она тактично следовала за ним повсюду, старалась услужить по любой мелочи, предугадывать желания, чтобы предложить необходимое ещё до просьбы об этом Берналя, и в то же время всегда двигалась, точно тень, чтобы не выдать своего присутствия рядом.
По ночам Елена не могла заснуть, потому что его не было дома. Она вылезала из своего гамака и призраком бродила по первому этажу, набираясь смелости под конец тихонько войти в комнату Берналя. Она закрывала за собой дверь и немного приоткрывала ставни, чтобы впустить отражение улицы, которое осветило бы церемонии, придуманные, чтобы как-то повлиять на частички души мужчины, слишком уж зацикленного на своих целях. В лунное зеркало, чёрное и светящееся, точно грязная лужа, смотреть можно было долго, потому что туда смотрел и он, а при объятии очертания двух изображений неизбежно переплетутся. Она близко вглядывалась в его поверхность широко открытыми глазами, видя себя как бы его глазами, а он целовал её губы холодным и жёстким поцелуем, который она воображала горячим, как и рот любимого человека. Она ощущала прижатую к телу поверхность зеркала, и на груди шевелились мельчайшие мурашки, вызывая тупую боль, убегающую всё ниже и ниже и останавливающуюся точно между ног. Она искала эту боль снова и снова.
Из шкафа она достала рубашку и обувь Берналя, которые и надела. По комнате Елена крайне осторожно сделала несколько шагов, чтобы не шуметь. В таком виде она порылась в ящиках, расчесалась его расчёской, пососала зубную щётку, слизала крем для бритья, ласково провела рукой по его грязной одежде. Чуть позже, поступая скорее неосознанно, Елена сняла блузку, обувь и ночную рубашку. Обнажённая, она растянулась на кровати Берналя, жадно вдыхая его запах, вызываемый его же теплом, чтобы целиком окутать себя им. Она касалась всего тела, начав со странной формы черепа молодого человека, полупрозрачных хрящей ушей, с глазных впадин, выемки рта. А дальше всё ниже и ниже, мысленно обрисовывая кости, изгибы, углы и кривые ничего не значащего целого, кем она и была, желая стать огромной, тяжёлой и плотной, точно самка кита. И воображала себе, что вся полна напоминавшей мёд липкой и сладкой жидкости, которая расширялась и выросла до размера огромной куклы, пока не заполнила собственным распухшим телом всю кровать, всю комнату и весь дом. Вымотанная и вся в слезах, она иногда засыпала на несколько минут.
Как-то субботним утром Елена из окна увидела Берналя, который подходил сзади к своей матери, когда та стирала одежду, склонившись над корытом. Мужчина положил руку на талию женщины, а она не двигалась, словно бы вес его руки стал частью её тела. Уже на расстоянии Елена ощутила жест его одержимости, привязанность к матери, близость двоих — это течение, объединявшее их страшной тайной. Девушка почувствовала, как прилив потливости омыл её целиком, она не могла дышать, а сердце стало испуганной, спрятавшейся за рёбрами птицей. У неё чесались ладони и ступни, кровь закипала так, что разрывала пальцы. С этого дня она начала шпионить за его матерью.
Одна за другой становились ясными искомые очевидные вещи, поначалу только взгляды, слишком затянутое приветствие, подозрение, что под столом встречались их ноги и что придумывались любые предлоги, лишь бы остаться наедине. В конце концов, ночью, по возвращении из комнаты Берналя, где она отправляла обряды возлюбленной, Елена слышала шум подземных вод, шедший из комнаты его матери. И тогда понимала, что всё это время, пока сама думала, что Берналь зарабатывает на жизнь, распевая по ночам песни, он, на самом деле, находился в другом конце коридора. И пока она целовала своё воспоминание о мужчине в зеркале и вдыхала с простыней ещё живший на них его аромат, он составлял компанию своей матери.
Благодаря мастерски выученному за столькие годы умению становиться невидимой, она проникла за закрытую дверь и увидела парочку, предающуюся удовольствию. Закрывающий лампу абажур с бахромой рассеивал тёплый свет, который обрисовывал контуры возлюбленных на кровати. Мать превратилась в некое создание округлой формы, вся розовая, стонущая, роскошная. Она напоминала такую волнообразную морскую актинию — ничего, кроме щупалец и бесформенности, только рот, руки, ноги и отверстия. И прилипла, окружив собой огромное тело Берналя, который, являясь противоположностью, казался суровым, неуклюжим, со спастическими движениями, неким куском дерева, сотрясаемым необъяснимым ветерком. До этого момента девушка не видела обнажённого мужчину, и её поразили бросающиеся в глаза отличия. Мужская природа показалась настолько жестокой, что ей понадобилось немало времени, чтобы преодолеть ужас и вынудить себя на него посмотреть. И всё же в скором времени очарование сценой взяло вверх, отчего она наблюдала за происходящим крайне внимательно. Так, она училась от матери жестам, которыми женщине удаётся выманить у неё Берналя, жестам, гораздо могущественнее всей её любви, всех её молитв, снов и тихих призывов, всех волшебных действий, чтобы привлечь его ближе к себе. Она была уверена, что в этих ласке и шёпоте кроется ключ от тайны, и, если бы удалось ими овладеть, Хуан Хосе Берналь спал бы с ней в гамаке, который каждую ночь подвешивали бы на два крючка в комнате со шкафами.