Страница 3 из 38
Бюстгальтер на ручке метлы
Волнения в Ливане вынудили отчима отправить меня с братьями обратно в Чили. В очередной раз меня радушно приняли в доме деда, чья строгость не произвела особого впечатления, потому что я привыкла к неволе, в которой жила в Ливане.
В окружении пожилых людей возможности доказать свою любовь сводились к минимуму, но в пятнадцать лет, когда я раздумывала стать монахиней, чтобы скрыть своё реальное положение старой девы, некий молодой человек всё же заметил меня на фоне коврового узора и мне улыбнулся. Возможно, его забавлял мой внешний вид. Я висела на его поясе и никуда не отпускала следующие пять лет, пока, наконец, он не согласился на мне жениться. Молодого человека звали Мигель.
Сегодня девственность считается помехой, тогда как раньше она была добродетелью. Предполагалось, что секс — одержимость мужчин, а романтика — навязчивая идея женщин. Мужчина, по собственному утверждению, пытался получить от женщины «доказательство любви», а она сопротивлялась, потому что не была обязана содействовать соблазнению самой себя. Идея заключалась в девственно чистом браке, и не столько из-за нравственности, сколько из-за благоразумия, поскольку единожды отвергнутую «попытку» женщина записывала в новую категорию, а поклонник исчезал и рассказывал об этом друзьям. К тому же был риск остаться беременной — ужасная судьба для незамужней женщины, в разы хуже самой смерти. Уже изобрели противозачаточные таблетки, но в Чили об этом упоминалось шёпотом, а самого лекарства ещё никто не видел.
Несмотря на риски, я сомневаюсь, что большинство девушек вступало в брак девственницами. Полагаю, что и я ею не была, но не уверена, потому что моё невежество в этих вопросах было столь же глубоким, как и у моего жениха. Я точно не знаю, как у нас появилось двое детей. И тогда случилось то, что мы ждали уже несколько лет: волна сексуальной свободы шестидесятых годов пронеслась по Южной Америке, дойдя, в конце концов, до самого юга континента, где жила я. Поп-арт, мини-юбка, наркотики, бикини и «Битлз». На первых порах мы подражали Ракель Уэлч, её загорелым ногам и жалким блузкам, вот-вот разорвавшимся бы под натиском её женственности, но очень скоро появились хиппи, эстетика которых была совершенно другой. Это было неожиданное потрясение: обладающие пышными формами кинодивы отошли на второй план, всем навязывали модель-англичанку Твигги — некий вид голодного гермафродита с клоунским макияжем. К тому времени у меня выросла грудь, вторичный признак материнства, и так я снова оказалась вне моды.
Говорили об оргиях, менялись партнёрами, порнографией, но я ни в чём таком не участвовала — мне просто не повезло. Некоторые гомосексуалисты выходили из тени; мне исполнилось уже двадцать восемь, а я до сих пор не представляла, как этим заниматься. До нас дошло и феминистское движение — оно упорядочило и дало имя гневу против патриархального уклада, который я ощущала с самого детства. Мы, три-четыре женщины, достали бюстгальтер, намотали на палку метлы и промаршировали по улицам Сантьяго, но поскольку нас никто не преследовал и об этом даже не написали в газетах, мы, мучимые совестью, вернулись домой.
Я в то время подражала хиппи — одеваться так получалось дешевле. В течение нескольких лет я ходила в обносках и индийских бусах и сидела за рулём медного Ситроена, украшенного цветочным узором. В таком виде я вертелась на трёх работах, весь дом был на мне, я растила детей с чувством ответственности, присущим немцам. От хиппи у меня осталась лишь юбка и сандалии. Девизом тех времён были «мир и любовь», в особенности любовь свободная, которая ко мне пришла слишком поздно, потому что в любом случае я была замужем за Мигелем.
У каких-то из моих замужних подруг были любовники, другие подружки предпочитали вечеринки, где мужчины клали связки ключей в корзину, откуда их чуть погодя женщины с завязанными глазами вытаскивали по одной, намереваясь провести оставшуюся ночь с её обладателем. Времяпрепровождение крайне забавное, но не для меня; во взаимоотношениях я настаивала на верности друг другу.
Я пыталась курить марихуану с мыслью слегка расслабиться, потому что не могла отставать (у нас в Чили все выращивали её в садах или в ваннах), но, попробовав шесть штук и не ощутив последствий, я решила, что это тоже не для меня.
Я накачивала себя кофе и шоколадом. Неверность.
Мой первый репортаж в феминистском журнале, в котором я работала, окончился скандалом. Дело началось так: во время ужина в доме одного знаменитого политика кто-то похвалил меня за несколько юмористических статей, которые я опубликовала, и спросил, планирую ли я написать что-либо серьёзное. Я ответила первое, что мне пришло в голову: да, мне бы хотелось взять интервью у неверной женщины. Над столом повисла ледяная тишина, а тема беседы поменялась, но, когда пришло время пить кофе, хозяйка дома — высшее должностное лицо правительства, стройная женщина тридцати восьми лет в костюме от Шанель — отвела меня в сторону и сказала, что, если я поклянусь сохранить в тайне её имя, она согласится дать интервью.
На следующий день я пришла к ней в офис с диктофоном, и женщина рассказала, что у неё несколько любовников — потому, что после обеда у неё есть свободное время и потому, что это благотворно для души, самоуважения и здоровой кожи, к тому же мужчины не так уж и плохи. Иными словами, по тем же причинам многие мужья, включая и вашего, неверны своей второй половине.
У этой сеньоры было одно укромное местечко, которое она делила со своими двумя подругами, такими же свободными женщинами, как она. Его она любезно предложила и мне, но случай им воспользоваться мне ни разу не подвернулся.
После несложных математических подсчётов вывод из моего очерка можно сделать следующий: женщины столь же неверны, как и мужчины. Если это не так, то с кем тогда мужчины занимаются любовью? Не может быть, чтобы только с мужчиной или группой добровольцев опять-таки исключительно мужского пола.
В Чили тех времён мужчины требовали того, что сами были не в состоянии предложить, а именно: их невесты должны были оставаться непорочными, а супруги верными. Они требуют этого до сих пор, но теперь мало кто прислушивается к подобным заявкам. В годы моей молодости почти все парочки моего возраста переживали кризис, а большинство отношений и вовсе оканчивались разводом. Как такового развода в Чили не существовало до 2004 года, в этой стране его разрешили куда позже, чем в остальном мире. Он значительно упростил жизнь граждан, которые расставались и связывали себя брачными узами без особых бюрократических формальностей. Самый яркий известный мне пример, — моя мама, которая прожила с моим отчимом шестьдесят пять лет без возможности официально пожениться — по мнению католической церкви, их отношения были скандальной внебрачной связью. Лишь когда он, в конце концов, овдовел, девяностолетняя пара смогла узаконить свой союз.
Сегодня более половины чилийских детей рождаются вне брака: он довольно дорогой, а развод — процесс сложный и запутанный.
В католическом, консервативном и лицемерном, обществе шестидесятых годов никто не простил мне небрежного тона репортажа о неверной женщине, несмотря на уже сказанное о том, что подобные вещи случаются нередко и даже происходят с моими друзьями и знакомыми. Если б у женщины, у которой я брала интервью, муж сидел в инвалидной коляске и поэтому она бы любила другого, окружающие, несомненно, сочувствовали бы ей, но заниматься подобными вещами исключительно ради удовольствия и без ощущения за собой вины — это уж ни в какие ворота!
В редакцию журнала приходили сотни возмущённых писем. Был даже получен официальный протест от архиепископа Сантьяго. Напуганная шеф-редактор настойчиво попросила меня написать статью о верной женщине, чтобы немного успокоить вопли народа, но я не нашла ни одной, кто в этом отношении сказал бы нечто интересное.