Страница 10 из 22
– Так мы же вместе хотели в кино сходить, – наивно напомнил я. Эх, даже стыдно вспомнить. Детская непосредственность. Пора бы и повзрослеть, Дима.
– Ну, я и схожу с Еликом, а ты, как хочешь. – Намёк прозрачен: с братом делиться не в падлу, а со мной – "С хрена ли?".
Квадрат кинул Антона. Зажал в кулачке двенадцать копеек и не захотел отдать долю напарнику, который держал руки белобрысому клоуну, пока Квадрат по карманам шарил.
– Пошёл ты! – разорялся Квадрат.
– Млять. Отдай!
– Отсоси, дипораст.
Антон зашёл со спины. Драки не вышло, получилась борьба стоя. Антон взял тощую шею Квадрата на стальной захват. Неприятная штука: у Антона были сильные руки выходца из деревни, правда, во втором поколении выходца, что несколько уменьшало силу мускульного воздействия плохо тренированного полевыми работами тела. К счастью, оставалась у моего друга широкая крестьянская кость, доставшаяся ему от мамки, а значит, Квадрату пришлось не сладко. Мало. Я болел за Антона и знал, что тому надо было меньше суетиться, а просто дать Квадрату хорошенько в нюх, чтобы из его слабой сопелки хлынули не только зелёные сопли, но и показались бы косички красных ручьев. Упустил друг своё счастье – упрямый Квадрат не сдался. Пришлось Антону уступить. Он вышел из короткой потасовки победителем, но денег так и не получил, а всё потому, что проявил недостаточную твёрдость и излишнюю терпимость.
Стальной зажим разжался, Квадрат отскочил к трубам, матерно залаял, а Антон махнул на него рукой и подошёл ко мне. Остались пять счастливчиков с деньгами и двое – нищих и неловких. Никто из этих рыл ни за чтобы не поделился с нами. Не Еврей же расщедрился бы или то же довольный Елик.
Компания разделилась на хозяев жизни с деньгами – власть имущих и неудачников – нас. Пятёрка «буржуа на день» пошла в "Юность", а мы с Антоном отправились на стеклянную охоту – за бутылками. На душе было паршивенько, как после осеннего дождика, промочившего и простудившего: только болело не горло, а душа.
По улице прямиком до проспекта. Перешли на другую сторону: причём я как законопослушный, напоказ, гражданин заставил Антона дождаться зелёного света. Вообще-то мы хотели пойти на стадион, но неизвестно по чьей прихоти оказались у заводского ДК "Альбатрос". В нём был свой видеосалон на третьем последнем этаже, в убогой комнате-зале на двадцать пять человек, и стоил сеанс не так много – всего восемьдесят копеек, которых у нас не было, но мы всё равно поднялись наверх к салону, чтобы хотя бы полюбоваться сегодняшним расписанием фильмов. И то хлеб!
16:00 – Звёздные войны 5 (фантастика).
18:00 – Охота на двуногих (боевик, ужасы).
20:00 – Ночь страха (ужасы).
22:00 – Черная Эммануэль (эротика).
Я смотрел на название фильмов, слушал доносящиеся крики и выстрелы из-за двери салона, вспоминая последний раз, когда я ходил на видео. Полторы недели назад я вместе с Квадратом насобирал бутылками на визуальное шоу, прикатившее к нам из самой Америки контрабандной кассетой. Пошли мы с ним сюда, в ДК. Во-первых, здесь сеанс дешевле на два гривенника, а во-вторых, шли ужасы “Ночь страха”. Кино про вампиров, любовь, дружбу, предательство и страх. Отличный фильм, смотрелся на одном дыхании. Под самый конец, когда до титров оставалось десять минут, Квадрат засобирался домой. Необычность его поведения в обстоятельствах просмотра увлекательного ужастика была им объяснена тем, что уже поздно (действительно стрелки часов приближались к 20:00) и его дома ждут. На все мои уговоры Квадрат упрямо вертел маленькой головой. Проявив своё фирменное козлиное упорство, он покинул поле боя. Да хрен бы с ним: он не увидел главного. Сколько бы он ни говорил, оправдывая свой побег, что всё ясно, смотреть дальше не интересно, мне было понятно – Квадрат сбежал не к мамочке смотреть “Спокойной ночи малыши”, а по-настоящему струсил. Напугали его разборки с вампирами. Он бы в таком детском малодушии никогда не признался, а я и не собирался его уличать. Внутренне лишь посмеявшись над ним, я углубился в сопереживание событиям, разворачивающимся на экране.
О поведении Квадрата я вспомнил дома, когда мать ушла на работу, а отчим где-то халтурил, в очередной раз, за городом и поэтому дома я остался один на целую ночь. Тут-то ко мне в голову и полезли образы всякой нежити из фильма, казалось, обрастающее мясом прямо у меня под кроватью или под ванной. Меня пугала каждая тень, каждый шорох. За стёклами окон в темноте скрипели деревья, а мне чудилось, что это вампир пробирается на мой балкон. В подъезде хлопнула внизу дверь, моя отозвалась стуком – это они пытаются проникнуть в дом! Живые мертвецы пришли за моей кровью. Без включённого света, лёжа на кровати в одиночестве, вздрагивая от каждого случайного звука, страдал я недолго. Вскочив с кровати, за считанные секунды обегал квартиру, везде зажёг свет, уселся в кресло. Меня трясло, зуб на зуб не попадал. Хитрость со светом не помогла. Окна стали жуткими тёмными провалами; мне постоянно казалось, что на меня снаружи кто-то смотрит. Ещё чуть-чуть и вампиры ворвутся, схватят меня, высосут кровь. Я очень боялся умереть. Темнота. Страх. Душевная болезнь. Так и свихнуться можно.
Вспомнив, как я могу защитить свою шею от клыков вурдалака, пошёл в прихожую к трюмо, в ящичках которого мать хранила свои украшения, косметику и прочие безделушки. Там же, насколько я помнил, у неё хранился крест. Простой деревянный католический крест – две коричневые толстые перекладины, внизу вертикальной белая вставка с надписью на латинице. Найдя крест, зажал в кулаке, вернулся в комнату. С час или два сидел на кресле. Мой страх никуда не делся, крест не смог меня излечить от него. Но боялся я теперь по-другому. У меня появился шанс выжить. Как говорил главный герой фильма, он же древний вампир: “Главное верить, что крест может подействовать”, – в противном случае, он всего лишь кусок мёртвого дерева в руках неудачника. Проверять силу своей веры у меня не возникало ни малейшего желания. Судя по тому, как я страдал, крест мне бы в любом случае не помешал. Так атеисты становятся ревностными верующими. Рецепт – страх и ещё много страха и опять страх, острое желание жить – запекать на протяжении ночи да самого рассвета и на выходе получаем блюдо под названием – ‘’Вера во что хотите’’.
Не выпуская креста из рук, из кресла я переместился на мамину кровать. Лежал, смотрел в потолок, слушал. Дрожал как последний осенний лист на холодном ветру. Иногда, примерно через каждые десять минут, пытался закрывать глаза. Становилось хуже. На меня сразу наваливались образы нежити – вампиры скрипели половицами на кухне, ворочались под моей кроватью, подходили ко мне всё ближе, ближе, ближе… Я не выдерживал и открывал глаза. Со страхом я, опираясь на поддержку ритуального предмета церковных обрядов – креста, пытался бороться. Старался себя убедить, что вампиров, на самом деле, не существует; что всё это морок моей воспалённой фантазии: для этого даже засовывал крест под подушку (далеко от себя я его не рисковал класть, он должен был лежать на расстоянии хвата, в зоне досягаемости, чтобы в любой критический момент я им мог воспользоваться). Ничего не помогало.
Последний раз со мной случилась подобная душевная истерика, когда я впервые посмотрел “Чужой”. Правда, было одно существенное отличие. Тогда, после того как я вернулся с видеосалона, переполненный кипящими впечатлениями и страхами, дома меня встретила мама, которая осталась той ночью со мной, так как не дежурила. Страх меня мучил, мучил и домучил. В тот раз я, как маленький, попросился к маме под бочок. После недолгих препирательств она согласилась пустить меня к себе. Только после этого я смог заснуть. Случай с “Чужим” стал последним рецидивом младенчества, отныне обращаться за помощь к маме, в случаях приступов моей паранойи, я не мог.
Сейчас же я дома остался один, ждать помощи неоткуда. Время замедлило свой бег, его стремительно бегущая река загустела в вязкий сироп. Рассвет приходить не спешил. Тягучую тьму начали сменять предрассветные сумерки тогда, когда я уже вплотную приблизился к мыслям о самоубийстве. Я не понимал этого, но, если бы пытка пульсирующим в моей голове кошмаром наяву продолжилась хотя бы час, всё могло кончиться куда хуже обильной испарины, выступившей под утро по всему моему телу. Став куском скользкого мыла, моя плоть начала источать из всех пор вонь молодого козла с характерным запахом серной отдушки. Зато ужас отступил: когти его, глубоко вошедшие в мою душевную ткань, перестали меня терзать. Факел в руках палача был затушен в холодной родниковой воде пробуждения.