Трамвай её желания

В один из дней, когда сеанс позирования был закончен, Лиза молвила:

– Маэстро Леонардо, я вижу, как вы стараетесь ради меня, дабы не допустить моего томления, но я попросила бы вас больше не устраивать подобных забав.

– Почему, донна Лиза? Вам не нравится музыка, или поэзия? А, быть может, вас раздражают рассказчики? – расстроился он, не понимая, как ему развеселить его «музу Молчания».

– Нет, маэстро Леонардо. ЭТИ люди мне не нужны… Мне не может быть скучно в ВАШЕМ присутствии!..

* * *

Шёл третий год их знакомства и отношения между ними день ото дня становились всё более доверительными. Лиза поведала Леонардо, что происходит она из некогда богатого рода, который во время французского нашествия в 1495 году разорился. У отца её, бывшего вельможи, росли большие долги и семье грозила потеря единственного, что у них оставалось – родового дома. Одним лишь выходом было выгодное замужество дочери, только оно могло спасти семью от полного разорения.

– Я должна была заботиться о семье, поддерживать её, ожидая кого-то, кто решит мою судьбу. Ночи напролет я молилась, чтобы меня не заставили выйти замуж за того, кого я даже не знаю… Но в шестнадцать лет мне пришлось отдать себя Франческо дель Джокондо, невзирая на слишком большую разницу в возрасте. Так повелел отец, а я не смела ему перечить, – сегодня она была особенно открытой и уже не прятала своих мокрых глаз.

– Не плачьте, прошу вас, – Леонардо всеми силами пытался утешить её уныние. – Судьба всегда преподносит нам испытания… – он протянул ей фарфоровую чашу с ключевой водой.

– Вы правы, маэстро, и нужно уметь смиренно принять свои обязательства. Некоторые из них более важные, чем любовь. Брак для меня – это священное таинство. Оно превратило меня в смиренную католичку, знающую своё место в супружеском союзе… Помилуйте меня за то, что я надоедаю вам такими пустяками.

Он снова попытался приступить к работе, сосредоточившись на портрете.

– Сидите так, как сидите, донна Лиза. Не шевелитесь, прошу вас…

– Расскажите что-нибудь, – вдруг произнесла она, сменив позу наперекор его просьбе, и Леонардо понял, что сегодня он не продвинется ни на шаг. – Ну же, прошу вас, маэстро.

– Что бы вы хотели услышать сегодня?

Немного подумав, она произнесла:

– Что-нибудь из ваших сказок. В каждой из них – сама мудрость!

Она любила его поучительные притчи, и он умел их рассказывать своим приятным голосом, простыми, почти детскими, словами, под звуки тихой музыки. И сейчас он был полон готовности развлечь её:

– В таком случае, донна Лиза, я расскажу вам о фиговом дереве. Только прошу вас не перебивать, договорились?

«Дерево это стояло в соседстве с вязом, и, видя, что на ветвях у него нет плодов, и горя желанием заполучить солнце для кислых своих фиг, с попрёком сказало ему:

— О вяз, неужели же тебе не стыдно заслонять меня?.. Но погоди, пусть дети мои достигнут зрелости, тогда увидишь, где ты окажешься!

Когда эти дети созрели, то проходивший отряд солдат, дабы оборвать фиги, всего его изодрал и сломал. И когда так стояло оно, лишённое своих ветвей, задал ему вяз вопрос, говоря:

— О фиговое древо, не много ли лучше было стоять без детей, нежели из-за них прийти в такое злосчастное состояние?

Фиговое дерево ещё долго сокрушалось, залечивая свои раны, а добрый вяз продолжал разрастаться, никому не завидуя и не желая худого…».

Бледность вновь вернулась на лицо Лизы и она тихо заплакала. Леонардо не понимал причины её слез.

– Я хочу попросить у вас прощения, донна Лиза, за то, что расстроил вас. Не надо так печалиться, это всего лишь сказка!

– Здесь нет вашей вины, Леонардо, – негромко сказала она, вытирая глаза краешком белоснежного платка. – Это мне следует просить у вас снисхождения.

А спустя некоторое время, придя в себя, она открылась ему:

– Через год после венчания у нас родилась дочь, чудесная кроха, маленький ангелочек, которая… – ее губы задрожали, – которая покинула меня навсегда… С тех пор я больше не смеюсь, не бываю на празднествах, почти не выхожу из дому, живя в величайшей озабоченности и страхе…

– Не плачьте, бога ради…

– Человек должен плакать по тем, кого он любит. Если он этого не делает, то он не человек. Или не любит…

– Я сердечно сопереживаю вам, донна Лиза.

– Простите, простите же меня, что я обременяю вас мирскими делами, над которыми так высоко воспаряет ваш дух…

– Не позволяйте горю сломить вас…

– Я одинока, маэстро Леонардо, хоть и живу в достатке. Мой супруг – обыкновенный человек со своими слабостями. Не патриций, но, как говорят у нас в Италии, ему многое позволено. Я кажусь ему самым пристойным украшением в доме. Но душа моя и сердце ему не ведомы. Он намного лучше разбирается в быках, овцах, тканях и таможенных пошлинах. Однако же, он мой супруг, и я ему верна.

– Мессер Джокондо питает к вам любовь… Это заметно… – Леонардо был тронут её вспышкой доверительности.

– Но не я… Однако же, будучи воспитанной в правилах нравственности, я научена ценить и уважать супруга вопреки своим чувствам.

– Человек одинок, донна Лиза, Он рождается один и умирает один. Всё остальное приходит и уходит. Мечты. Опыт. Привязанности. Попутчики в определённые моменты жизни. Разочарование…

– Всегда один, – задумчиво повторила она, отвернув голову и остановив тоскливый взгляд на одной точке на стекле в оконной раме… – Вот и вы тоже один. Одинокая жизнь достойна такого мудреца, как вы, маэстро. Но всё же я полагаю, что безбрачие – обет и привилегия тех, кто носит сутану.

– Судьба живописца – это судьба странника и бродяги…

– А мне страшно, очень страшно быть одной…

– В то же время мы есть часть всего. Не забывайте об этом, моя донна Лиза!

– «Mado

– Но это ещё не портрет, донна Лиза…

– Хотела бы заметить, что вы однажды назвали меня Моной Лизой! Так продолжайте же величать меня именно так, когда мы одни! Пусть это будет нашей маленькой тайной! А теперь… теперь дайте мне взглянуть на то, что отняло у вас более двух лет… Я этого жажду всем сердцем… – произнесла она с капризностью ребёнка. И, не дожидаясь ответа, медленно поднялась со своего кресла и подошла к мольберту, внимательно всматриваясь в черты лица той, что должна была стать её рукотворным образом в исполнении знаменитого маэстро да Винчи.

– Это я? – с пытливостью спросила она, слегка сощурив глаза. – Значит, вот так я выгляжу со стороны глазами великого живописца?

– Да… – пробормотал он, растерявшись. – Вам не нравится? Вы сердитесь?

– Неужели я и вправду могу быть такой… – она замялась, словно подбирала нужное слово, – такой… невинной? Мне кажется, я смотрю на женщину, какой хотела бы быть.

Он внимательно рассматривал её лицо, его тонкие черты. В огненных лучах заходящего за окном солнца они представились ему в ином, поразившем его виде. Потоки света просачивались сквозь листья и ветви кустарника, их блики блуждали по лицу и плечам Лизы. Ему показалось, что она на мгновенье задумалась. Не сердится ли она на него? Но за что?

– А куда же вы дели мои морщины, друг мой?

– У вас их ещё нет, к счастью.

– Хм, ну что ж. Коли они появятся, то обещайте не скрывать ни единой. Они мне не страшны, я к ним готова… – она улыбнулась, и Леонардо поразила её улыбка – в меру меланхолическая, однако сдержанная, и по-прежнему загадочная. – Кстати, не кажется ли вам, маэстро да Винчи, что вы, рисуя меня, подражаете собственному лицу? Хотя это меня не обижает – у вас благородное и красивое лицо!