Одна ночь (ЛП)

Она была огромной, как однокомнатная квартира, но не такая богатая, как то, что можно найти в Нью-Йорке. Дощатый пол был покрыт трещинами от времени, на неровных крашенных стенах проступала плесень.

Я выключила свет и снова захлопнула дверь.

Может, на самом деле он вовсе не жил здесь. Или… Кто знает, может, он владелец ресторана?

Комната напротив тоже оказалась не заперта. Ее, видимо, использовали в качестве кладовой. В основном кухонные принадлежности и огромная засаленная фритюрница в углу.

Наконец я поднялась по следующей лестнице. Представив, что увижу пустые комнаты, оказалась потрясена, шагнув в огромное открытое место. Я держала перед собой фонарик, освещая верхнюю ступеньку и оглядываясь вокруг. Весь верхний этаж занимала огромная квартира с кирпичной кладкой и воздуховодами.

Наконец-то есть место, где развернуться.

Но затем я вспомнила… Мне здесь не место. И откуда мне известно, что дома никого нет?

— Привет? — мой голос звучал иначе, как у маленькой кроткой мышки.

В отличие от комнат внизу, заполненных старыми вещами, здесь обстановка была скромнее. Обшарпанный кожаный диван в центре комнаты. На кофейном столике лежала стопка книг.

Комнаты не были разделены. Одна зона плавно перетекала в другую, словно ручей. Я на цыпочках прошла из гостиной в огромную спальню. Высокая постель с золотым каркасом стояла перед двумя окнами. Подкралась к одному из них и приподняла жалюзи. Отсюда я видела улицу перед рестораном, припаркованный у обочины "камаро" трупа.

— Кто же ты, черт возьми? — спросила я, отворачиваясь от окна и глядя на заправленную кровать. Возле нее находилась тумбочка, два обшарпанных деревянных комода и пара помятых домашних тапочек.

С осторожностью начала открывать и закрывать ящики. Как и предполагалось, внутри оказалась сложенная одежда. Белые футболки идеально сложены ровными рядами. Даже нижнее белье, тоже белого цвета, идеально лежало.

Я вышла из спальни в гостиную. Книги были обычной классической литературой. "Неудивительно", — предположила я. Осмотрела красивую кладку стен. Единственная картина висела на стене.

От того, что на нем изображено, мурашки по спине бежали.

На нем изображены две женщины — по началу мне так показалось. Головы и шеи были человеческими, но остальное тело — птичье. Женщина — птица справа выглядит счастливой и яркой, но другая… Волосы и крылья темные, под глазами темные круги, рот приоткрыт, словно она кричит от боли.

Понятия не имею, почему кто-то захотел поместить ее себе на стену.

Но в тоже время было в этом что-то интригующее — свет и тьма, счастье и скорбь. Две наши стороны, которые мы не можем скрывать.

Я отвернулась от картины, направилась на кухню. Но эти женщины — птицы… Я чувствовала, что они словно смотрят мне в спину, пока осматривала кухонную стойку и несколько аккуратных, упорядоченных ящичков.

Ничего. Ни одной гребанной зацепки о том, кто он и почему оказался в моей квартире.

В маленькой нише на кухне я обнаружила ванную комнату. Первое и единственное место, которое имело границу в виде двери.

Здесь я нашла первую зацепку.

Как и остальные комнаты, ванная была чистой и ухоженной. Но полка с лекарствами говорила и о другом. Робин Регал был болен. Он принимал лекарство от рака и тонну обезболивающих и антидепрессантов…

Но на бутылке значилось не имя Робина Регала.

Дрожащими пальцами я взяла пузырек, поднося ближе.

Имя было мне знакомо. Но я не слышала его уже много лет.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Андреа, 1993 год

Филомена Нордстром.

Даже от одного ее имени мне хотелось думать о деньгах.

Новенькая… Если поступившую в среднюю школу Ривербанк два года назад можно считать новенькой.

В школе, где училось менее шестисот человек, Филомене грозило годами оставаться "новенькой".

И не важно, что она миленькая… и богатая. В наш маленький городок Лафайетт перебралась новая компания кабельного телевидения, а вместе с ней — семья Нордстром. Компания принадлежала отцу Филомены. Она была милой, темноволосой девочкой, единственной дочерью. Ее мать — домохозяйка, которая выглядела лет на десять старше своей сногсшибательной дочери.

Я была ее полной противоположностью: волосы цвета грязной посуды, кожа шершавая, словно овсянка, семья неизвестная. Бедная.

Я слышала, как люди говорили о "древних душах". Полагаю, что я обладала одной из них… На самом деле я старше своих четырнадцатилетних сверстников, потому что в десять лет потеряла родителей и с тех пор воспитывалась своим не таким уж добрым дядюшкой. Он работал на фабрике по производству зубной пасты и зарабатывал очень мало. Большую часть ночи я копалась в шкафчиках, чтобы найти еду.

Его часто не было — либо работал, либо пил, — и я считала это положительной стороной. Но промозглый трейлер, в котором мы жили, — я на диване, а он в своей спальне — иногда казался одиноким.

Но не сегодня.

Здесь была Филомена Нордстром. Мне это нравилось, но не нравилась ее компания: Мэнди Биллингсворт и Тамара Томпсон, ближайшие соратницы Филомены. Они не были рады возможности устроить вечеринку в трейлере моего дяди, но Филомена не возражала.

— Тебе нравится этот цвет, Андреа? — Мы сидели рядом на постели, касаясь друг друга коленями, моя рука покоилась на ее бедре. Ноги были загорелыми и блестящими, и вблизи она была милее, если честно.

— Да, он идеален.

Тамара и Мэнди хихикали, сидя на ковре. Вероятно, они смеялись надо мной, но меня это не волновало. Я не смотрела на них, уставившись на блестящие слои лака, темно — фиолетового, как свежий и красивый синяк.

Они пили и курили травку. Я знала, что рано или поздно мне придется либо стать одной из них, либо оказаться изгоем, какой я и была. Но Филомена не пила, как я заметила. Она нежно держала мою руку на своем бедре, нанося лак на мои ногти, используя ловкие линии, как опытный художник.

— Вы такие милые, — Тамара хмыкнула, высунула язык и показала нам обоим.

— Не обращай внимания. У них куриные мозги, — сказала Филомена. осторожно поворачивая мой мизинец, чтобы добраться до труднодоступных уголков.

Я посмотрела на нее. Наши взгляды встретились на миг. У нее была широкая и озорная улыбка.

— Который час? Я хочу быть следующей, — проскулила Мэнди с пола.

— Уже почти десять часов, — сказала я, чувствуя, как к горлу подступает комок. Я бросаю взгляд на Филомену, но она сосредоточилась на большом пальце моей левой руки.

Если бы она только знала, что как только наступит полночь, друзья убьют ее.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ДО…

Хорошо, что Делани снова под моей крышей. Она все еще немного не в себе, но причина того, что она заперта в своей комнате, не в этом.

Единственная причина, по которой сегодня она здесь в том, что я звонила и уговаривала Майкла, пока он не согласился. Делани больна, вероятно не успевает с учебой. Ей нужен перерыв от игры в няньку — сиделку для Саманты и братьев.

Когда Делани злилась, ее сложно было сломить… Но единственное, перед чем она не могла устоять, это дешевая китайская еда из "Дабл дрэгон".

Пока я расставляла бумажные тарелки и открывала картонные коробки с едой, уже слышала, как она шаркает по комнате.

— О, привет, Пэм, — Я поднесла телефон к уху. — Я перезвоню позже? Просто доставили "Дабл дрэгона", а я голодна…

Я положила трубку, закончив поддельный разговор — жалкий маневр, если быть честной, — и отодвинула стул. Я накладывала рис с жареной курицей и крабовые пельмени на белые тарелки, когда дверь в комнату Делани распахнулась.

Очевидно, ее настроение не изменилось, но она изобразила радушную улыбку. Села за стол напротив меня, затем начала наполнять свою тарелку едой.

— Ты нарочно притворялась, что разговариваешь по телефону? — Она вопросительно посмотрела на меня.

Я подавилась скользким кусочком курицы, прыснув от смеха.