Страница 7 из 54
Я так и думала, что он меня не коснется. Думала, что он пойдет обратно, поэтому я не могла сдержать легкого стона, вырвавшегося из моих уст, когда его руки обернули мой торс. Теплые ладони поджигают кожу, особенно под лопатками. Кончики пальца задевают по бокам мои груди. Прикосновение просто заставляет пылать кожу, от чего я закрываю глаза, пытаюсь не придавать этому смысл. Я не на фотосъемке. Я не в платье от Dior и никому не позирую. Я вообще не разумное существо. Прикосновение превращает меня в кучу покалывающих ощущений, пульсирующих потребностей, связанных с адреналином и похотью. Его прикосновение - единственное, что имеет значение. Мне нравится эта разница: крепкие, мозолистые руки на фоне мягкой и гладкой кожи. Руки, которые практически полностью обернуты вокруг моего тела.
— Ты чувствуешь это, Чарли?
Я ничего не чувствую. Ни пол под ногами, ни огни, освещающие мою кожу. Только его прикосновение.
Когда я не отвечаю, Джуд скользит вниз руками вдоль туловища, посылая восхитительную дрожь по позвоночнику.
— Да, — шепчу я так мягко, что даже не уверена, было ли слышно.
Я прочищаю горло, пытаясь собрать остатки разума по кусочкам. Руки нежно сжимают мою талию, требуя ответа.
— Да, — бормочу я, на этот раз уже громче.
— Покажи камере, что ты чувствуешь, — говорит он мне на ухо перед тем, как опустить руки и отойти. Когда Джуд лишает меня прикосновений, все окружение накатывается на меня словно цунами. Тело хнычет в знак протеста, после чего глаза широко раскрываются, и воздух потоком наполняет мои легкие. Я что, все это время задерживала дыхание?
ГЛАВА 4
Чарли
Сегодня утром квартира ужасно тихая. Обычно голоса из пекарни на углу по соседству оккупируют комнату, но я проснулась раньше обычного. Сомневаюсь, что пекарня вообще открыла свои дружелюбненькие желтые двери.
Я живу в Гринвич-Виллидж уже в течение двух лет. Здесь я чувствую себя как дома больше, чем где бы то ни было, включая развалившийся городской особняк на Верхнем Уест-Сайде, который я делила с родителями восемнадцать лет. Это место уже не может считаться домом. Больше нет.
Квартира, или точнее узенькая комнатка, представляет собой открытое пространство, в которое «напиханы» спальня, ванная комната и кухня. Нет места для творческого разгулья, но я могу это устроить. Апартаменты находятся в старом особняке, который домоправительница, миссис Дженкинс, реконструировала после кончины мужа. Также на нижних этажах располагаются еще четыре квартиры.
Миссис Дженкинс немногословна в разговорах о своей жизни. Она - приятная женщина, и множество раз, когда я, будучи голодной, возвращалась домой ночью, она стучала в дверь с оставшейся после ужина пастой или запеканкой.
Не то, чтобы я намеренно забываю поесть. Я потеряла аппетит четыре года назад, и большую часть времени мне приходиться напоминать себе, что нужно покормить тело. Я должна лучше заботиться о себе. Обычно я теряюсь в атмосфере творчества и не могу о чем-то беспокоиться, поэтому и не чувствую голода.
Странная вещь, ведь независимо от того, как мало я ем, у тела все еще есть энергия для пробежки. Оно жаждет этого. Каждое утро я встаю и пересекаю улицы квартала. У меня строгий маршрут, и я все время придерживаюсь его, будто от этого зависит моя жизнь.
Не учитывая утренних суббот.
Каждую субботу я таскаю Наоми в Центральный Парк, и мы утопаем в красивом пейзаже, словно делаем это на еженедельной совместной пробежке. Отмечу то, что мне обычно приходиться ее убеждать, но она быстро сдается.
Через час или два я встречаюсь с ней, и мы пойдем к метро по 60-той улице. Затем выскочим на зеленые просторы как овечки, порастягиваемся и начнем пробежку.
Единственная проблема в том, что я не знаю, чем занять себя до этого.
У меня два часа на то, чтобы бесстрастно оценить пустую квартиру.
Не люблю такие пробелы во времени. Я всегда придерживаюсь графика, заполненного до краев мероприятиями, и тщательно планирую каждый час дня. Эти непредсказуемые тихие моменты, когда мысли дрейфуют по темноте, которую я так пытаюсь оставить позади. Фраза «незанятый ум - это мастерская дьявола» всплывает в голове, когда я гляжу на время - пятнадцать минут шестого.
Я знаю, что проснулась так рано из-за него. Из-за Джуда. Вчера вечером я едва ли могла заснуть. Каждый момент дня прокручивался у меня перед глазами, заставляя чувства трепетать, а разум содрогаться.
После «инцидента» с платьем, он практически игнорировал меня. Миссис Харт больше руководила последней частью фотосъемок, которые закончились намного раньше, чем я ожидала. Ей так понравились первые фотографии, что на остальные ушло несколько минут. К тому времени, когда я снимала макияж и переодевалась, съемочная площадка превратилась в пустыню. Ассистенты Джуда кружили вокруг, снимая свет и убирая диффузоры; самого Джуда я нигде не видела.
Его работа была сделана.
Со вздохом я перевернулась на бок, чтобы рассмотреть утренние светлые тени, протягивающиеся вдоль комнаты. Я бы попыталась забыть его полностью, но съемки возобновятся в понедельник после того, как миссис Харт со своей командой закончат работать над образцами осенней коллекции, которые они так хотят показать. Будет ли он в понедельник?
Правда мне стало грустно от осознания того, что его больше нет.
Но чего я ожидала? Он работает с моделями весь день, каждый день. Ясно, как небо, что любое внимание было строго односторонним. Я провожу руками по волосам, снимая постыдную правду. Достаточно.
Перед тем, как мой разум запротестовал, я вскакиваю и втискиваюсь в черные капри-леггенсы с голубым пуловером, после завязываю кроссовки. Мне нужно выбраться наружу. Я проверяю почту и вижу пробудившуюся миссис Дженкинс. Она всегда жаждет поболтать, особенно когда я соглашаюсь съесть немного кофейного пирога с ней.
Красная линия пуста, когда мы садимся на остановку Гринвич-Виллидж. Мы с Наоми присаживаемся рядом друг с другом на парочку оранжевых пластиковых стульев. Она всегда позволяет мне сидеть у окна, чтобы я могла наблюдать за темным туннелем.
— Я тебе уже говорила, что ненавижу тебя?
Нарушая свою пассивность, я улыбаюсь ей и притворяюсь, что разглядываю искореженную металлическую крышу метро в раздумьях.
— Хм,.. однажды, когда я стащила твою задницу с кровати. Затем снова, когда мне буквально пришлось завязать тебе кроссовки, и в третий раз, когда с крошечной слезой на щеке ты осознала, что сегодня нам нужно пробежать лишнюю милю, чтобы компенсировать прошлую неделю.
У Наоми немалая тяга все драматизировать. Я даже подумываю, что ей приходится играть нормальную на работе в офисе, где она сдерживает все свое сумасшествие, и выплескивает все во время наших встреч.
Нахальный список заставляет ее рот растянуться в улыбке, после чего она обнимает меня за плечи, пододвигая к себе ближе для объятий.
— Я думаю, этого должно быть достаточно, — насмехается она, жалея себя.
— Я просто должна позволить тебе растолстеть, — дразню я, убирая голову с ее плеч.
— Не получится. Моя мама — англичанка, а отец — наполовину швейцарец и нигериец, и поэтому из-за отсутствия американских генов, у меня будет убийственно прекрасное тело до конца моих дней.
Я грустно покачиваю головой, ведь она права. Наоми до тошноты великолепна. Слегка загорелая кожа и теплые, карие глаза именно то, по чему страдает каждая девушка.
— Попридержи это для швейцарца, чтобы нарожать таких же милых детишек, как и ты, — снова раздразниваю я ее, щипая за щечку.
Она бросает на меня игривый взгляд, и я вздыхаю, счастливая, что являюсь некой ее частичкой. Наоми дает мне чувство легкости, будто ничего плохо не произошло или даже не случится. Я впитываю ее счастье, как губка, надеясь, что его мне хватит надолго после того, как мы разойдемся.