Страница 52 из 54
— Нет. Он бы этого не хотел, — заявляет Чарли, оглядывая мрачный горизонт в поисках каких-нибудь выделяющихся надгробий.
Я киваю и продолжаю поиски, осматривая каждое надгробие, мимо которого мы проходим. Имена и даты высечены на мраморе в память о погибших под нами. Большинство из них намного старше того периода времени, который мы ищем, и тут до меня доходит, что я даже не знаю имени ее отца. Я просто искал две тысячи девятый год смерти.
— Чарли, как отца... — Я начинаю спрашивать, но потом поднимаю глаза и вижу, как она медленно опускается на землю перед блестящей мраморной плитой.
Под гигантским дубом на границе кладбища стоит единственное надгробие. Ветви дуба вьются над нашими головами, и несколько более тяжелых ветвей наклонены к земле. Дерево не потеряло листьев, как многие другие на кладбище. Покрывало из них направляет свет в замысловатые тени, окутывая нас коконом в кусочке природного рая.
Дрожащей рукой Чарли садится и смахивает мусор, чем привлекает мое внимание. Сначала я держусь на расстоянии, желая, чтобы она все обдумала без моего присутствия. Но когда она прикрывает рот и откидывается на пятки в молчаливом изучении, я подхожу ближе, надеясь, что мои медленные шаги не потревожат ее.
Находясь в нескольких шагах, я, наконец, могу различить слова, написанные на мраморе. Эпитафия менее сложная, чем я ожидал, просто имя и годы жизни.
Чарльз Лок III
1957-2009
— Его смерть попала в заголовки всех газет, — мягко начинает Чарли. — Когда я училась в выпускном классе средней школы, выяснилось, что его компания участвовала в бесчисленных преступных деяниях: мошенничестве с бухгалтерией, инсайдерской торговле, хищениях. Он погряз в богатстве, в том, чтобы обеспечивать семью. Он начинал как менеджер среднего звена, и я помню, что на него оказывалось все большее и большее давление. Стресс и раздражительность только усиливались с каждым повышением, но он никогда не выходил из себя по отношению ко мне. Я слышала обрывки приглушенных телефонных разговоров, которые превращались в жестокие крики между ним и остальными членами компании. Все, что он делал или, по крайней мере, одобрял, стоило многим семьям средств к существованию. Мне пришлось сменить имя, когда я поступила в колледж, но я не хотела оставлять отца позади. — К концу предложения голос Чарли переходит в тихое бормотание. Она делает паузу, чтобы собраться с духом. — Я так сильно любила его. Он был единственной настоящей семьей, которая у меня была, и я хотела сохранить его частичку. Так я сменила имя с Клариссы Лок на Чарли Уитлок, и по большей части люди из прежней жизни оставили меня в покое.
Она делает паузу, наклоняет голову набок и протягивает руку, чтобы провести указательным пальцем по утопленному шрифту. Палец смывает слой грязи, осевший на Чарльзе, очищая одновременно его имя и ее душу.
— Средства массовой информации разорвали его в клочья, а я слушала каждое слово, надеясь, что их образ запятнает мой, но ничто из того, что они сказали, не могло стереть подаренные им воспоминания. Он был самым любящим отцом, о котором когда-либо могла мечтать. Я не знаю, почему отец покончил с собой вместо того, чтобы отправиться в тюрьму, но я должна верить, что это было потому что он был болен... Я вошла в тот момент, когда он собирался отшвырнуть стул. Отец повесился в нашем гараже. Я зашла за кроссовками. — Чарли смотрит на меня, сжимая руки поверх каждого колена так, будто от этого зависит ее жизнь. — Накануне утром я бегала под дождем, и кроссовки были в грязи, поэтому я оставила их в гараже, чтобы те высохли. Я все еще могу представить произошедшее так же ясно, как вижу тебя. Но отец не остановился, когда я вошла; он уже зашел слишком далеко. Папа принял решение давным-давно, и ничто из того, что я говорила, не могло его изменить. Когда мы встретились взглядами, он уже привстал на край стула, и на его лице появилось страдальческое выражение. Отец знал, как мне будет больно, если стану свидетелем того, как он покончит с собой. К тому моменту я была единственным, ради чего ему оставалось жить. Вот почему я никогда не могла понять, почему он всё-таки отбросил стул. Но теперь понимаю, что для него это был единственный исход, с которым мог смириться отец - единственный вариант, который действительно освободил меня от его ошибок. Он не хотел, чтобы я наблюдала, как его тащат по грязи, как он гниет в тюрьме до конца жизни. Не хотел, чтобы я проводила выходные и каникулы в комнате для свиданий в федеральной тюрьмы.
Чарли замолкает, делая несколько неглубоких вдохов. На мгновение я думаю, что она не продолжит, но затем ее брови хмурятся от разочарования.
— Последние четыре года я цеплялась за чувство вины матери, как за спасательный круг. Она уже планировала следующий брак с его лучшим другом, Брэдом Темплом, еще до того, как были расследованы обвинения против отца. Она разбила ему сердце. Ей было насрать на него и на арест. Он надрывал себе задницу и нарушил закон, чтобы обеспечить ей тот образ жизни, которого она требовала, а взамен мать ушла от него, даже не обернувшись. — Я съеживаюсь от ненависти в ее тоне, когда Чарли продолжает: — Я каждый день желала, чтобы она висела там вместо него, но понимаю, что такое желание ни к чему меня не приведет. Это гложет меня последние четыре года.
Каблуки Чарли проваливаются в землю, отчего Чарли садится на ноги и отпускает розы. Они скатываются с ее ладони и рассыпаются у подножия надгробия отца. Красный - единственный цвет на унылом сером фоне.
— Я должна простить его и мать, иначе сгнию так же, как и они. В течение четырех лет я не лечила раны... — Чарли поднимает глаза к дереву. Золотые листья шелестят на ветру, что, надеюсь, успокаивает ее вместо ненужных дерьмовых соболезнований. Она выглядит совершенно измученной, но Чарли не плачет и не бушует.
Я стою в нескольких шагах от нее, пристально изучая. Вокруг кружатся мелкие частички пыли, видимые только в лучах света, пробивающихся сквозь крону дерева. Вся эта сцена делает Чарли действительно похожей на падшего ангела, не предназначенного для этого мира.
— Не могла бы ты рассказать мне о нем побольше? — спрашиваю я, делая шаг вперед и садясь рядом с ней. Интуиция подсказывает мне, что Чарли держала отца в мыслях последние четыре года. На ее месте я был бы переполнен невыразимыми воспоминаниями.
Ее глаза не встречаются с моими, но Чарли обхватывает руками колени, с тоской глядя на могилу.
— Со мной он дурачился. Для остального мира он был строгим деловым человеком, но рядом со мной у него было отличное чувство юмора. Его смех - первое, что я вспоминаю. Настоящий и чувственный. Ничего не утаивал. Если собирался посмеяться, то хотел, чтобы весь мир смеялся вместе с ним.
Я улыбаюсь, думая о ее заразительном смехе.
— У тебя тоже бывает такое, когда смеёшься.
Чарли сужает взгляд и аккуратно падает на землю.
— Я многое от него переняла. Говорят, что дети получают внешность от одного родителя, а характер - от другого, но у меня не так. Я точная копия отца во всех отношениях.
Мы сидим на кладбище весь день. Должно быть, есть и другие посетители, но мы их не видим и не слышим, а просто сидим в уединенной тени дуба, пока Чарли рассказывает об отце. Ее слова похожи на журчание воды, медленное и ровное. У нее так много воспоминаний, о которых надо поделиться. Ее глаза загораются каждый раз, когда Чарли вспоминает то счастливое время.
— В Загородном клубе каждый год устраивали танцы между отцом и дочерью. Мать настояла на посещении, поэтому каждый год мы с отцом наряжались в отвратительные одинаковые наряды, фотографировались дома… и забивали на танцы. Мы ходили в кино или просто сидели в машине с гамбургерами и молочными коктейлями. Нам, наверное, обоим не нравилось на них ходить. — Чарли теребит стебель розы, крутит его между пальцами, а затем снова кладет перед могилой.
— Мать-то узнала? — спрашиваю я с кривой улыбкой, жалея, что мне не посчастливилось встретиться с отцом Чарли - пожать ему руку и поблагодарить за то, что он был любовью всей жизни дочери, когда она нуждалась в нем больше всего.