Страница 50 из 54
А где она? Сейчас субботнее утро.
В голове начинают мелькать разные причины, вызывая панику. Не раздумывая больше, я бегу трусцой к периметру парка и ловлю такси.
— Гринвич-Виллидж, — кричу я водителю, прыгая на заднее сиденье и бросая вперед стодолларовую купюру, чтобы он выбрал самый быстрый маршрут. Я изучаю улицы, нервно стуча пальцем по бедру. Я пытаюсь успокоить нервы, но ничего не помогает. Я продолжаю представлять сценарии, которые вызывают у меня приступ грусти. Надейся на лучшее, готовься к худшему.
Чарли, пожалуйста, впусти меня. Я взываю к вселенной, пока водитель такси объезжает городские улицы.
Был ли я дураком, что оттолкнул ее? Неужели она начала открываться мне? Я чувствовал, что отдал ей все, но она не была готова. Я не могу спасти ее, и Чарли не может спасти меня. Мы не можем быть повязками друг для друга… Но я никогда не думал о ней как о пластыре. Во всяком случае, находиться рядом с ней было все равно что срывать пластырь: быстро, резко, волнующе, болезненно и оживленно.
Она такая грустная, но я заставил ее улыбнуться. Я заставил ее жить. И что теперь? Неужели я зашел с ней слишком далеко?
Черт.
В тот момент, когда такси подъезжает, я распахиваю дверь и выпрыгиваю. По милости божьей или какому-то другому божеству, которому я молился по дороге, один из ее соседей по дому выходит как раз в тот момент, когда подъезжаю. Я кричу ему, чтобы он придержал дверь, и бегу по коридору в ее квартиру.
Один кусок цельного красного дуба стоит между мной и Чарли. Я стучу по этому барьеру до тех пор, пока меня не услышит весь дом или, может быть, вся улица.
— Чарли! Впусти меня, — кричу я через щель в дверной петле, но изнутри не доносится никакого звука. — Тебе не обязательно справляться со всем самостоятельно. Я хочу быть с тобой - с любой частью тебя, которую ты мне дашь! — Мой голос эхом разносится по старому дому, надеюсь, достигая того единственного человека, которому он нужен больше всего.
Я стучу громче, слыша, как трещит дерево в дверной раме. Достаточно ли я безумен, чтобы сломать ее? Блядь, что, если ее просто нет дома?
Нет, Наоми сказала, что ей было хуже, чем обычно. Она там, внутри.
— Чарли! — я кричу еще раз, прежде чем решаю, что мне нужно идти к миссис Дженкинс. Если она действительно заботится о Чарли, тогда она придет проведать ее.
Я бегу вверх по лестнице, но, думаю, мой стук не остался полностью незамеченным, потому что пожилая женщина уже выходит из квартиры на втором этаже.
— В чем дело, молодой человек? — возмущенно фыркает она
— Мне нужно попасть в квартиру Чарли. Я думаю, что что-то может быть не так.
Она цокает, качая головой:
— У меня нет в привычке вламываться в квартиры моих арендаторов, когда они меня не ждут.
Черт бы тебя, женщина!
— Вы же знаете Чарли. И какой она бывает. Если Чарли не хочет меня видеть, тогда вы можете запереть за мной дверь, и я никогда не вернусь, но что-то случилось.
Мои слова могли бы быть поубедительнее, и я почти уверен, что миссис Дженкинс думает, что я - бывший парень Чарли, но кого я обманываю? На самом деле я недалек от этого.
— Молодой человек. Вы кажетесь достаточно почтенным, так что я открою, потому что мне действительно нравится Чарли. Но я молюсь, чтобы эта бедная девочка не просто принимала душ или дремала. Или, не дай бог, вы окажетесь каким-нибудь преследователем.
Я открываю рот, чтобы заверить ее, но она уже спускается по лестнице, и мне уже становится все равно. Меня не волнует, что четырехчасовое стояние в Центральном парке в ожидании Чарли свело меня с ума. Я просто не могу позволить другому человеку в моей жизни выскользнуть у меня из рук и стать еще одним сожалением.
У меня пересыхает во рту, когда миссис Дженкинс вставляет ключ в замок. Я не могу ни глотать, ни дышать; я ничего не могу осмыслить, когда эта дверь открывается. Взгляд упал на излитый красками коврик у двери, похожий на абстрактную картину, затем на пустую бутылку текилы, которая застряла за дверью. Она звенит по полу, когда миссис Дженкинс полностью открывает дверь, после чего сердце разрывается.
Чарли лежит на полу. Лицо призрачно бледно, а слезы блестят на щеках, пока текут нескончаемым ручьем. Она жива, но совершенно неподвижна. Голубые глаза затуманены и устремлены на стену над дверью. Я врываюсь, снимаю куртку и наклоняюсь, чтобы пощупать ее пульс. Он есть, но выражение ее лица мертвое, и Чарли, похоже, не понимает, что мы вломились в ее квартиру.
Повсюду разлита краска и разбросаны холсты. Вокруг нее валяется, должно быть, с полдюжины. Но все они покрыты одним и тем же темным изображением, нарисованным под разными углами. Вешающийся человек изображен с такой мучительной ясностью, что у меня вырывается крик. Он снова и снова отражается на полу ее квартиры темными черными мазками. Его скулы и светло-русые волосы - идеальная копия Чарли. Через мгновение я лежу рядом с ней на полу, глажу ее по щеке и пытаюсь вытащить из мрачных мыслей.
— Чарли.
Ничего. Даже движения века.
— Мне вызвать скорую? — спрашивает миссис Дженкинс дрожащим тоном.
— Не знаю, — отвечаю я, возвращая внимание к хрупкому созданию перед собой. — Чарли. Поговори, детка. Тебе больно? — пытаюсь я узнать более аккуратно, но мне надо знать, навредила ли она себе.
Я наклоняюсь, чтобы схватить ее за запястья, а затем обыскиваю все остальное. Ничего нет. Я осматриваю комнату; нет никаких таблеток или лекарств. Похоже, Чарли ничего не делала, кроме как рисовала как сумасшедшая и допивала остатки текилы.
Я подползаю к ней ближе, обхватывая ладонью ее холодную щеку. Кожа ощущается словно лед. Разве у нее не был включен обогреватель? Как давно она в таком состоянии?
— Я отвезу тебя в отделение неотложной помощи, если ты не начнешь говорить, Чарли. Я не знаю, в порядке ты или нет. Тебе не нужно бояться. Скажи мне, детка.
Ее голова слегка качается влево, и она моргает, но говорит ровным и пустым голосом:
— Я в порядке... даже не пьяна… Больше.
Это почти ничего не значит, но я вздыхаю и чувствую, как первоначальный шок начинает понемногу ослабевать.
— Ты хочешь, чтобы он был здесь, Чарли? — спрашивает миссис Дженкинс, все еще стоя в дверном проеме.
Чарли не двигается и не говорит несколько долгих секунд, и я начинаю паниковать, что она действительно меня не хочет.
— Да, — наконец вырывается у нее едва громче шепота, но пожилая женщина кивает в знак согласия.
— Я пойду, приготовлю чай и принесу тебе что-нибудь поесть, — говорит миссис Дженкинс, направляясь к двери. Я поднимаю взгляд, чтобы посмотреть, как она уходит, и замечаю, что наконец-то в ее глазах появился проблеск доброты ко мне. Кажется, она понимает, что я хочу для Чарли самого лучшего, и, доверяя мне, позволила остаться наедине.
Как только она уходит, я снова ложусь на пол и смотрю на Чарли. Холодное твердое дерево встречает мое тело неподатливой массой. Одежда погружается в краску, разбросанную по комнате, но так я ближе к Чарли. Всего несколько сантиметров. Мы не прикасаемся друг к другу, и я больше не пытаюсь заговорить. Просто хочу побыть с ней. Мы могли бы лежать здесь весь день, если это то, что ей нужно.
Я осматриваю ее черты. Скулы выглядят более рельефными, чем две недели назад. Бедная моя Чарли, вообще не ела толком. Веки время от времени закрываются, заставляя еще больше слез падать из бледно-голубых глаз. Темно-красные губы контрастируют с остальными бледными чертами лица. Она что, жевала их, пока плакала?
— Я никогда не была на его могиле, — говорит Чарли ни с того ни с сего. Ее глаза не встречаются с моими, но слова повисают в воздухе между нами. Она говорит об отце?
Я медленно киваю. Прямо сейчас ей не нужны вопросы или комментарии, а просто нужно, чтобы я выслушал. Она так долго пыталась бороться, но ей пора освободиться.
— Я даже не ходила на его похороны, — признается Чарли с душераздирающим воплем, который эхом разносится по маленькой комнате. — Я ненавидела его, — кричит она.