Страница 29 из 54
Я поворачиваюсь к ней так, что коленями ударяются о край ее сидения.
— На моей первой съемке для модного журнала я понятия не имел, что делал. Они наняли меня из-за работы для «National Geographic» и журнала «Time», но когда я добрался до съемочной площадки, я чуть не сбежал. Я не был готов войти в этот мир. Модели - интересный объект для фотографирования, и мне пришлось поработать с изрядной долей сумасшедших, — я наклоняюсь ближе, — некоторые из которых находятся в этом самом самолете.
Чарли смеется, а затем поворачивается ко мне полностью, поднимая колени к груди и откидывая голову на кожаное сиденье, чтобы я смог полностью завладеть ее вниманием.
Я продолжаю:
— Но я просто сосредоточился на работе, и это сработало.
— Звучит довольно просто. — Чарли кивает, но ее глаза светятся темным, мутно-синим; видимо, все еще борется с другой мыслью.
Тут же она объясняет:
— Я также нервничаю из-за славы. Я почти жалею, что не могу просто быть на заднем плане снимков.
Желание иметь личную жизнь не является чем-то особенным, но по какой-то причине мне кажется, что не по столь очевидным причинам Чарли прячется от света прожекторов.
— Тебе не нужно фоткаться на обложку, если не хочешь, — предлагаю я. — Черт возьми, тебе не обязательно делать фотосессию, если ты этого не хочешь. Можешь побыть моим помощником. — Я подмигиваю ей и вознаграждаюсь одной из ее останавливающих сердце улыбок.
— Все в порядке. Мой агент, Жанет, оценила эту фотосессию для меня объективно. Деньги, которые я заработаю, позволят мне какое-то время рисовать без перерыва, а мне это как никогда по душе.
Умная девочка.
— Ты хотела бы выставить свои работы?
Чарли обдумывает эту мысль.
— Не уверена. Когда я начинала, это был глубокий психологический процесс. Я никогда не думала делиться с кем-то своими работами. Но смешно то, что это абстрактные картины. Никто не поймет, что именно я имела в виду, когда писала их. — Чарли рисует кружки на сиденье. — Это не автопортреты или тому подобное.
Несколько секунд я обдумываю ее слова и говорю:
— Думаю, это было бы хорошим началом. Иногда, делясь чем-то своим с миром, ты можешь почувствовать себя... высвобожденным.
Чарли впитывает мысль, пока рассматривает коричневое кожаное сидение. В каюте становится тише по мере того, как стихают разговоры. За окном только половина седьмого утра, и все начинают выключать верхний свет и откидываться на спинки сидений в надежде поспать еще несколько часов.
— Я слишком взвинчена, чтобы спать сейчас, — шепчет Чарли, наклоняясь ко мне, чтобы голос не раздавался по салону.
— Я взял с собой детектив, если, конечно, ты хочешь почитать.
Ее глаза загораются.
— Хочу! — Она наклоняется под сиденье, чтобы достать книгу из сумки.
— Вот, можем обменяться на время полета. Я ее уже прочла. — На корешке написано «Джонатан Сафран Фоер».
— Ты еврейка? — спрашиваю я, поднимая взгляд на нее с книги.
Чарли хмурит брови.
— Что? Нет!
Я улыбаюсь, указывая на штамп вверху корешка книги: «Национальная еврейская книжная премия».
Чарли немного улыбается:
— Ой, даже не заметила. Большая часть истории посвящена выжившему при Холокосте, — она делает паузу, — но на самом деле я не… неважно. Ты религиозен?
Я обдумываю вопрос, размышляя о жестокостях жизни, которые видел воочию.
— Нет. Но вырос католиком, кем сейчас являются родители с братом. — Я провожу линию вокруг шеи. — Отец носил тяжелое золотое ожерелье с распятием с тех пор, как себя помню.
Чарли на это улыбается.
— Как мило с его стороны.
Я чуть громко смеюсь, отчего люди в салоне на нас оборачиваются.
— Это смешно только потому, что это правда, — признаю я. — А как насчет твоего отца, он религиозен? — Я нарочно обхожу тему с мамой - не хочу расстраивать Чарли.
Ее лицо так резко становится каменным, что оно забирает мое сердце вместе с собой.
— Он мертв, но при жизни водил меня в церковь.
Я начинаю понимать, что быть рядом с Чарли - все равно что идти по минному полю, но это того стоит. Надо действовать осторожно, чтобы раскрыть девушку за этими голубыми глазами.
— Мама не пошла, потому что он настоял на том, чтобы отвести нас в одну из церквей неконфессиональной общины. Скажем так, она это не одобрила. Каждое воскресенье мы сидели, втиснутые между матерями-одиночками из пяти человек и бездомными. Это был унизительный опыт, но я благодарна, что он брал меня с собой. Даже если сама религия не прижилась, прижились уроки.
— Звучит как отец года, — бубню я.
— Я тоже так думала, — повернувшись к окну, бормочет Чарли.
— Как давно его нет?
Чарли делает слишком долгую паузу, прежде чем ответить, и я понимаю, что снова ступаю с ней по тонкому льду.
— Четыре года, — наконец говорит она, прежде чем повернуться ко мне. — Могу я сейчас почитать эту книгу?
В итоге мы откидываемся на спинки сидений и некоторое время читаем в тишине. Периодически Чарли тихо вздыхает, полностью погруженная в собственный мир, отчего не могу не наблюдать за ней. Она всегда так увлекается книгами, которые читает, или только триллерами? В любом случае, это восхитительно. Когда ее глаза расширяются и Чарли бормочет «ни за что» под нос, я не могу устоять перед желанием заставить ее показать мне, какую часть книги она переживает. Во время чтения Чарли поворачивает книгу ко мне и указывает пальцем на предложение, после чего я читаю отрывок и бросаю на Чарли понимающий взгляд, прежде чем позволить отвернуться обратно.
В конце концов, мы засыпаем и отключаемся на несколько часов. Каждый раз, когда я просыпаюсь, Чарли спит без единого звука. Она завернута в одеяло и подушку, которыми снабдила нас авиакомпания, но светлые волосы мерцают поверх тусклой серой шерсти. Когда мы изначально засыпали, Чарли наклонилась к окну, но, видимо, она придвинулась ближе, пока я дремал, потому что милое личико теперь повернуто ко мне.
Яркий солнечный свет струится сквозь оконные переплеты, освещая прядь волнистых светлых волос, которая лежит на ее веке. Я протягиваю руку, чтобы убрать локон, наблюдая, как Чарли мирно вдыхает и выдыхает. Когда моя рука касается ее, я ожидаю, что она пошевелится, но Чарли мурлыкает и нежно прижимается щекой к моей ладони. Поступок такой невинный, отчего на мгновение теряюсь в ней. Вместо того, чтобы отстраниться, я оставляю руку - обхватываю щеку и нежно провожу большим пальцем по мягкой коже скулы. Эти движения снова усыпляют меня.
Когда я просыпаюсь час спустя, рука уже была в опущенном положении, обхватывая шею Чарли. Легкая улыбка появляется на моих губах еще до того, как я промаргиваюсь ото сна и вижу, что голубые глаза смотрят на меня с удивлением.
— Привет, — шепчет Чарли.
Я лениво улыбаюсь, пытаясь нормально открыть глаза.
— Я думала, что рука была частью сна. — В ее словах столько обещаний.
— Я тебе снился? — спрашиваю я обжигающим тоном.
Чарли застенчиво засасывает нижнюю губу, но не отворачивается. Может, она начинает потихонечку мне доверять?
Я наклоняюсь, пока губами не касаюсь ее мочка уха.
— Ты прижималась к сиденью лицом ко мне; подумал, ты хотела, чтобы я прикоснулся к тебе.
Чарли краснеет и переплетает пальцы на шее с моими. Мы неподвижно сидим, утопая друг в друге, и наслаждаемся моментом, пока дыхание Чарли не меняется и не учащается ее пульс в моей руке.
— Я злилась на тебя, — она выдерживает паузу. — Все еще злюсь за то, что вмешиваешься в мою карьеру.
— Я больше так не сделаю. Я честно не рассматривал поступок с твоей стороны. Думал, что ты лишь будешь счастлива.
Чарли кивает и подбородком касается моей руки.
— Так и есть. Я в замешательстве, да, но, в общем, я рада быть здесь.
— Со мной?
Дыхание Чарли касается моего лица, когда слышу ее прерывистый выдох: