Страница 2 из 11
Другой проблемой, ставшей краеугольным камнем системы научного мышления Андрея Владимировича, была идея недизъюнктивности психического. Под недизъюнктивностью психических процессов вслед за Рубинштейном он понимал целостное единство чувственного и рационального, познавательных и эмоционально-волевых аспектов психических процессов. И главное: онтологическую непрерывность, неразрывность, взаимопроникновение стадий психического процесса и слитность его компонентов, которые „никогда четко не отделены друг от друга наподобие деталей машины или циклов ее функционирования“.
Впервые эта идея была опубликована в 1973 г. и затем получила развернутую аргументацию в исследовании мышления как прогнозирования. Идея недизъюнктивности легла в основу континуальногенетического подхода к анализу сначала мышления, а затем и психики человека в целом. Концепция недизъюнктивности психики заключается в рассмотрении ее как непрерывного, развивающегося, континуально-генетического процесса. Основными свойствами процесса являются пластичность и динамическая изменчивость.
По способу собственного мышления Андрею Владимировичу была чужда идущая от аристотелевской логики привычка противопоставлять, разделять „А“ и „не-А“: абстрактное и конкретное, психологическое и физиологическое, процесс и результат формирования психологических новообразований.
Он считал, что подобные якобы „взаимоисключающие противоречия“ в действительности представляют собой такую иерархически организованную целостность, которая не требует от субъекта сделать выбор – либо одно, либо другое. Как бы это ни было трудно, современный человек должен научиться мыслить целостно и стремиться к интеграции казалось бы несовместимых противоположностей. Он не только так считал, но и доказал это на примерах решения математических задач, а затем и моральных дилемм.
В логико-математических теориях принятия решений главным способом решения является выбор из альтернатив. Такая ситуация выбора дизъюнктивна вследствие изначальной данности альтернатив. Однако в экспериментах по изучению мышления Брушлинским было обнаружено, что дизъюнктивная ситуация выбора не возникает даже в таких условиях. Испытуемый сам выявляет и формирует способы решения задачи, т. е. альтернативы не даны изначально в готовом виде. Эксперименты показали, что испытуемый на различных этапах мыслительного процесса действительно выявлял и разрабатывал несколько способов решения задачи, но в каждый данный момент субъект обдумывал только какой-то один путь решения.
Интересным шагом в направлении расширения ценностно-смысловых контекстов, в которые включались классические психологические проблемы, стало обращение Андрея Владимировича к категориям нравственности, свободы, духовности. В этом проявилось его стремление выйти за узкие рамки категории „деятельности“ и обратиться к понятию „существования“», от бытия перейти к становлению. Становление – это всегда динамика, непрерывное развитие, отрицающее, диалектически снимающее всякую дизъюнктивность.
Он считал, что даже кажущаяся очевидной необходимость осуществить моральный выбор между добром и злом, нравственным и безнравственным далеко не обязательно рассматривать как дизъюнктивную по своей сути дилемму. По его мнению, даже в этом случае выбор далеко не всегда является неизбежным. Например, для честного человека не существует выбора: совершить или не совершить бесчестный поступок. Однако в жизни очень часто бывает нелегко понять, какой поступок в данной сложной ситуации будет хорошим или плохим. В этом случае особенно сильно активизируется мышление и вообще вся деятельность субъекта, и тогда мы снова возвращаемся к проблеме процессуальности мышления. Эксперименты, проведенные на материале принятия решения об отмене смертной казни и известных дилемм Л. Колберга (явно предполагающих наличие ситуации выбора) показали, что даже такие задачи могут решаться без выбора альтернатив.
Ясность и аргументированность позиции Брушлинского в этом вопросе настолько очевидна, что критика в его адрес, приводимая одним из участников нашей конференции, мной воспринимается как недоразумение.
В основании критических суждений лежат, по крайней мере, два положения.
Первое положение. По Брушлинскому мышление является мысленным прогнозированием нового знания, в процессе которого постепенно формируются изначально не заданные критерии искомого. В то же время утверждается, что человек нередко действует по заранее выработанным критериям. Тип используемых критериев якобы может служить основанием для разделения мышления на конкретное, аналитическое и абстрактное, синтезирующее.
Однако, во-первых, дихотомическое разделение абстрактного и конкретного с точки зрения современной научной методологии выглядит странно. Экспериментальные исследования в психологии мышления, психологии развития и других областях дают ясное представление не о дихотомии, а взаимной дополнительности конкретного наглядно-действенного и абстрактно-логического мышления. Они также свидетельствуют о динамических сочетаниях разных типов мышления. Корректнее их было бы считать такими едиными психическими образованиями, которые существуют в одном и том же образно-понятийном континууме мыслительной деятельности. Дискретное разделение типов мышления скорее соответствует логике, чем психологии мышления.
Во-вторых, по моему мнению, проблема соотношения требуемого и искомого при решении задач в интерпретации Брушлинского (особенно позднего периода его творчества) далеко выходит за пределы психологии мышления. Опираясь на рубинштейновскую категорию долженствования, в духе постнеклассической науки он формулирует ее как проблему соотношения сущего и должного. При решении задач искомое для него было ничем иным, как поиском должного через фактическое. Решение задачи – это одновременно и поиск должного, и поиск сущего.
Впоследствии, при обращении к иным ценностным контекстам, например психологического анализа духовности, вопрос был поставлен шире. Мир, как он есть, описываемый и воспринимаемый ученым, становится тем же, что и мир, который ценит и в котором хочет жить субъект. При пристрастном субъектном рассмотрении мир, который есть, становится миром, который должен быть. Следовательно, познавательное суждение для субъекта оказывается совпадающим с ценностным суждением, сущее совпадает с должным, а факт становится ценностью. Такая логика рассуждений привела Андрея Владимировича к размышлениям над парадоксом между Бытием и Становлением, сформулированном А. Маслоу. Путь к разрешению парадокса он видел только в недизъюнктивном по своей природе психическом развитии субъекта.
Второе положение. Его корни – в психофизиологической проблеме: якобы дискретные физиологические процессы порождают недизъюнктивные психические. Эта точка зрения основана на представлении о внутреннем противоречии между непрерывностью мыслительных психических процессов и дискретной импульсной активностью нейронов. Однако известно, что с позиций системного подхода функции описываются как достижения целостных результатов. Их можно и нужно соотносить с целостным индивидом, но нельзя с отдельными его анатомическими особенностями. Брушлинский настолько ясно написал об этом в статье «Субъектно-деятельностная концепция и теория функциональных систем» (1999), что, как мне кажется, тут добавить нечего.
Я больше не буду останавливаться на этом вопросе, потому что у нас на конференции еще будет возможность подискутировать на эту тему.
Очевидно, что последний период творчества Брушлинского характеризовался «экспансией» его исследований в такие области, которые некоторые считали некорректно исследовать психологическими методами. На самом деле его интерес к проблемам демократии, тоталитаризма, свободы просто отражал обращение к иным ценностно-смысловым контекстам, соответствующим постнеклассическому способу мышления.
Эволюция научных взглядов ученого очевидна: с каждым годом для него все более значимыми и интересными становились закономерности формирования вершинных проявлений психологии субъекта – духовности, нравственности, свободы, гуманизма. Он считал, что гуманистичность психологии неразрывно связана с духовностью, духовной деятельностью человека. Его научный подход расширяет горизонты наших представлений о человеке как нравственном и духовном субъекте. Понятие духовности играло чрезвычайно важную роль в мировоззрении Андрея Владимировича. Он не сводил духовность к религиозности и не переставал подчеркивать, что дух, душа, духовное являются не над-психическим, а различными качествами психического как важнейшего атрибута субъекта. Однако он всерьез задумывался о сущности души и духовного Я субъекта и в этом контексте сравнивал основания научно-психологического и религиозного знания. Не удивительно, что он написал очень глубокую и интересную статью о незаурядном российском религиозном мыслителе С.Л. Франке.