Слива любви

В тот же день он устроился в соседнюю мастерскую помощником к молодой мадам. Он таскал огромные рулоны сукна, орудовал большими ножницами и смазывал механизмы швейных машин. Но и там его ждала неудача. Спустя неделю хозяйка рассчитала его и посоветовала выучиться на скульптора или пекаря, заявив, что в таких тонких делах, как пошив и покрой, не место ошибкам.

– Хотите грешить в моде? Езжайте на восток! Азиатские мотивы созданы для промахов.

Однако месье Бибик оказался настойчивым авантюристом и не отступил. Сменив десяток мастерских, он в конце концов устроился на самую низшую должность в тот самый модный дом Тириян. В те времена имя Тириян гремело на весь мир. Госпожа была величиной в модном сообществе, как в наши времена месье Сен-Лоран. Это сейчас каждая мастерская – модный дом, а тогда пользоваться правом анонса на фасоны могла только Тириян и никто более.

Как Тибону удалось попасть к ней – неизвестно. С его послужным списком надеяться на рекомендации не приходилось. Ничего серьезного ему поначалу не поручали; не допускали ни к складу готовых нарядов, ни к сцене, где проходили дефиле. Всё изменилось после одного случая.

В начале званого вечера, на котором мадам представляла десять вечерних нарядов, одна манекенщица по имени Мая посчитала себя обиженной. Она плакала, утверждала, что наряд ее портит, и отказывалась появляться в нем перед публикой. Заменить модель было некем, на уговоры мадемуазель отвечала отказом, а на гнев Тириян заливалась слезами еще сильнее.

В тот момент мимо её гримерки и проходил Тибон. Услышав плач, Бибик заглянул в комнатку, но девица приказала ему проваливать и «не пялиться на её жирные складки в этом уродском платье».

Бибик расхохотался и попросил показать ему хотя бы одну неровность, тогда девушка ткнула себя в бок, подчеркнутый витиеватым узором.

– Стройнее тебя разве что гусеничка, уцепившаяся за листочек, чтобы не улететь от ветерка, – сказал ей Тибон и, схватив девицу за талию, сомкнул свои длинные пальцы вокруг девичьего живота, а потом, сложив ладони, показал манекенщице кольцо, – моя голова едва ли сможет протиснуться в этот обруч!

…Этот вечер окончился триумфом мадам Тириян.

На следующий день, когда все прознали об этом случае, мадам приказала Тибону помогать главному костюмеру – так Бибик оказался в театре мод: он утюжил платья, развешивал их на длинные перекладины и помогал моделям одеваться. Однажды перед показом к Тибону подошла Мая.

– Обхвати-ка меня своими огромными ладонями! – потребовала девушка.

За Маей стояла Роза.

– А тебе, дорогая, пора сесть на диету, – захихикала Мая, как только увидела, что пальцы Тибона едва соприкасаются друг с другом, – девочки, все сюда!

Совсем скоро все только и твердили: «Нет, нет, никакого багета, как же я покажусь Тибону?» или «Вы только посмотрите на нее! Ей пора к Бибику!»

Даже мадам Тириян раз в неделю звала Тибона к себе, закрывала плотно двери кабинета и разоблачалась, требуя её измерить.

– Ну же, еще немного, мадам, – командовал тот, заставляя хозяйку как следует втянуть живот. – Да! Вы бесподобны, – восхищался Тибон, показывая Тириян кольцо из сомкнутых пальцев, и мадам довольно кивала.

Теперь новые манекенщицы, перед тем как попасть к мадам, проходили через узкий обруч рук главного костюмера.

Бибик проработал в модном доме до отъезда мадам в Америку, так и не приняв предложения отправиться вместе с ней.

Ему предложили работу в театре Мольера. Он прослужил в этих стенах без малого пятьдесят лет. Бибик отменно разбирался в моде и сам для каждой роли рисовал наряды.

Что же с его особыми умениями, спросишь ты?

Он держал в своих руках всех артисток. Должно быть, ты возразишь: скажешь, что они не манекенщицы и не обязаны держать размер. Мадам Дулитл, к примеру, может иметь талию, а вот кормилице Джульетты никогда не втиснуться в обруч Тибона!

Ты будешь прав, но дамы участвовали в испытаниях с большим усердием. Все целились в охват его рук, при том что он был к ним беспощаден и частенько заявлял, что талиям театра Мольера требуются обручи побольше.

В том, что артистки держали себя в форме, была большая заслуга Бибика. Пожалуй, только великой Марго Шарден он прощал её великолепную фигуру.

– Хо-хо, милая моя Маргарет, – хохотал Тибон, протискивая ладони вокруг её крепкого корсета и с трудом дотягиваясь до трети её пояса, – поменьше мармеладок, моя дорогая, – улыбался Тибон, – хотя… к черту всё, Маргарет, Вы так прекрасны, что я готов вслед за ладонями отдать Вам все руки. – Бибик обнимал хохочущую актрису и нежно продолжал: – добрей, моя добрая Марго, зрителям на радость.

– Отчего же им радость? – веселилась Марго.

– Чем больше ты станешь, тем лучше им будет видно. Тебя начнет обожать не только партер, но и галерка! Они будут обходиться без биноклей.

– Ах ты, проказник, – хохотала Марго, – никакого мармелада!

О волшебных ладонях Бибика ходили легенды; поговаривали, что Роберт Роджерер (да-да, тот самый англичанин, снискавший славу в Париже в шестидесятые!) был обязан своей карьерой именно ему.

У Роджерера был невообразимо противный шотландский выговор, в котором тонула любая драматургическая мысль.

Зрители начинали хохотать, едва он появлялся в роли бандита по кличке Мэкки-нож, ведь вместо храброго циника он выглядел потешным и жалким проходимцем. Режиссеры были в отчаянии. Роджереру поставили условие: либо он оттачивает свою речь, либо возвращается в Лондон, куда, к слову, сам Роберт не спешил по причине скандальной любовной связи с дочерью прославленного режиссера Доминика Риану.

Роджерер попросил Тибона о помощи, но тот только расхохотался.

Все же бедняге удалось убедить Бибика, что его голова – почти то же самое, что фигурки актрис, и, что если маэстро положит руки на его лоб, это поможет актеру овладеть французским прононсом.

Спустя месяц на спектакле Роби был полный аншлаг. Едва ли кто-то мог отличить его речь от выговора любого подлинного француза.

Даже в глубокой старости, когда Бибик уже не мог одевать артистов, он сидел в кресле за сценой и провожал каждого актера на выступление.

– Это всё? – воскликнул Виктор, – дурацкая история. Видимо, сейчас месье Бибик совсем отошел от дел? Я так и не увидел ни одной изящной артисточки.

– Да, мой друг, Бибика нет уже несколько лет, но эти хитрецы придумали поставить за сценой памятник, только посмотри, – Филипп еле заметно ткнул в угол, где сквозь прорезь портьер, в самом углу, высился манекен.

– Ну какой же это памятник – обычный манекен в перчатках и шляпе. А что это они делают? – воскликнул Виктор, вытягивая шею и щурясь.

Стайка «султанских жен» по очереди прикасалась голыми животами к вытянутой руке ненастоящего Бибика.

– На удачу, – расхохотался Лорен.

– А Заира? Только гляньте на эту Заиру! – воскликнул Виктор, глядя, как прима, стоя напротив манекена, что-то ему нашептывает. – Только им всё это не помогает, – высокомерно заявил он и добавил: – Распустились.

– Ну, не все, не все, мой мальчик, – хитро улыбнулся дядя.

– Все, – уверенно заявил Виктор, оглядывая одинаково втиснутых в тугие лифы и шелковые шаровары женщин. – Только, пожалуй, эта, – Виктор небрежно кивнул на крайнюю наложницу.

Её талия была так узка, а бедра казались настолько круглыми, что можно было сравнить её фигурку с греческой амфорой.

– Ах, какая талия! – охнул, присмотревшись, Виктор, – вот это изгиб! Вот это узость! А ниже… ах, – молодой человек заерзал на стуле. – Дядя, что же делать? Проклятая чадра, ничего не могу рассмотреть! Ох, какие глаза! – воскликнул Виктор, – должно быть, она прелестна. Но кто это? Я знаю всех артисток Парижа!

– Значит, далеко не всех! – заявил Филипп.

– Нужны цветы, и срочно! – выкрикнул Виктор. – Я дождусь эту малышку у входа и познакомлюсь с ней!

– Она жена султана, – предупредил его Лорен.

– Она так изящна и легка, что всё прочее неважно! Пусть она будет хоть…