Страница 6 из 22
Глинка был самым активным пропагандистом этого понятия среди современников. В текстах Глинки это понятие встречается чаще, чем у других авторов, и именно Глинка внушал современникам это словосочетание. Книга Глинки имела широкий успех среди современников. Она была вообще самой большой его писательской удачей. Может быть, он и не был законодателем понятия отечественной войны (хотя есть все основания считать, что он первым употребил его), но он ярче других выразил ту общественную тенденцию, которой был пропитан русский воздух победы над Наполеоном[51].
Уроки Федора Глинки лучше многих современников усвоил император Николай I. Он, несомненно, читал «Военный журнал», в котором Глинка, его редактор, впервые напечатал статью «О необходимости иметь историю отечественной войны 1812 года». Николай I мог перечитать эту статью в составе первой части книги Глинки «Письма к другу» (1816), так как во второй части ее описывалось Павловское – резиденция вдовствующей императрицы Марии Федоровны, которой книга была, естественно, преподнесена.
Считается, что термин отечественная по отношению к войне 1812 года впервые применил А.И. Михайловский-Данилевский, так как «до него никто из историков ни в каком исследовании "отечественной" войну 1812 года не называл»[52]. Однако дело обстояло на самом деле значительно сложнее.
Михайловский-Данилевский создавал «Описание» по поручению императора. 24 февраля 1836 г. на его имя последовал высочайший рескрипт, который был опубликован и в «Русском инвалиде». Николай I благодарил историка за создание «Описания похода во Франции в 1814 году» и поручал написать историю войны 1812 года: «Важным и любопытным дополнением к описанию походов 1813 и 1814 гг. составила бы история собственно отечественной войны 1812 года. Я желаю, чтобы Вы занялись начертанием оной и вполне уверен, что Вы представите в ней соотечественникам Вашим новый опыт отличных Ваших дарований и обширных сведений»[53]. Император в 1836 г. использует это сочетание уже как термин: «история собственно отечественной войны 1812 года». Может показаться, что в этом выражении противопоставляются война 1812 года и заграничные походы 1813–1814 гг. Однако записанная А.И. Чернышевым резолюция Николая Павловича на предложении Михайловского-Данилевского написать о военных событиях 1815 г., гласила: «Государь император крайне бы желал, чтобы г<енерал>-л<ейтенант> Данилевский описал поход во Францию в 1815 году весьма кратко и тем закончил отечественную войну»[54]. Здесь отечественная война понимается в современном смысле: от начала военных действий на собственной территории до окончания их на территории врага.
Создание истории войны 1812 года инициировал сам Николай I, который заимствовал это словосочетание как исторический термин у Ахшарумова, Греча или, скорее всего, у Федора Глинки.
Но Николай Павлович не просто усвоил уроки этих авторов лучше других своих современников и не просто ввел термин отечественная война. Роль его в канонизации понятия об отечественной войне определялась тем, что именно он предпринял ряд акций государственного масштаба. Именно он возобновил возведение храма Христа Спасителя (1832); именно он установил Александрийскую колонну в честь царя-избавителя в Петербурге и Триумфальные арки в Москве (1834); именно он установил памятники Кутузову и Барклаю перед Казанским собором (1837); наконец, именно он учредил празднование Бородинской битвы как национально значимого события (1837, 1839).
Возведение храма Христа Спасителя и установление Александрийской колонны были идеями александровского времени, но сам Александр, как мы уже говорили, не испытывал большого интереса к памяти о войне 1812 года и не стимулировал эти акции. В частности, «в день 25-го декабря торжественно возвещено было, что нет уже ни одного врага в пределах России, и в тот же день предположено сооружение храма Христу Спасителю»[55]. Н.И. Греч вспоминал об издании журнала «Сын отечества»: «Вышла первая книжка и была принята публикою с одобрением, какого я не ожидал. Накануне выхода второй книжки Сергий Семенович <Уваров> прислал за мною и сообщил мне известие об освобождении Москвы. В третьей была напечатана его статья (под заглавием "Письмо из Тамбова"), в которой предрекалось сооружение колонны во славу государя, с надписью: "Александру I, по взятии Москвы не отчаявшемуся, благодарная Россия"»[56].
Когда понятие отечественной войны приобрело характер государственного официоза и стало использоваться для поддержания авторитета власти, неизбежно должна была появиться и противодействующая этому тенденция, которая нашла наиболее яркое выражение в «Войне и мире» Л.Н. Толстого. Поскольку события романа связаны с историей наполеоновских войн и Отечественной войны 1812 года, фразеология отечественной войны кажется вполне естественной для этого произведения.
Однако Толстой ни разу не употребляет не только сочетание отечественная война, но и вообще прилагательное отечественный. Правда, слово отечество (со строчной буквы, только дважды с прописной) встречается в романе достаточно часто, хотя и неравномерно. В двух первых томах, до событий 1812 г., – всего 6 раз, и всегда в речи героев. В третьем и четвертом томах «Войны и мира» слово отечество употребляется гораздо чаще: 39 раз, и 1 раз – слово соотечественник, при этом снова в речи героев. Здесь постоянно встречаются уже знакомые нам конструкции: «служу государю и отечеству», «изменил своему царю и отечеству», «верность царю и отечеству и ненависть к французам, которую должны блюсти сыны отечества». С началом войны репертуар конструкций становится разнообразнее: «долг и любовь к отечеству», «любезное наше отечество», «доброе и усердное Отечество», «защита отечества», «оборонять соотечественников», «враги отечества», «судьба… Отечества», «разрушить храм своего отечества», «положении отечества», «плакать об участи моего отечества», «оскорбленное отечество в потере Москвы», «польза отечеству, для которого я готов умереть», «Александр I <…> первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве». И, разумеется, отец отечества, император должен был произнести следующие слова: «Благодарю вас от лица отечества»[57].
Толстой высмеивает и опровергает всю эту риторику: «Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя-батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин»[58].
В изображении этого дворянина Толстой использует текст воспоминаний Сергея Глинки, так что этот образ можно рассматривать как пародию на восторженного издателя «Русского вестника»: «Вслед за этим мужчина лет в сорок, высокий ростом, плечистый, статный, благовидный, речистый в русском слове и в мундире без эполетов (следственно отставной), о имени его некогда было спросить, возвыся голос, сказал: "Теперь не время рассуждать: надобно действовать. Кипит война необычайная, война нашествия, война внутренняя. Она изроет могилы и городам и народу. Россия должна выдержать сильную борьбу, а эта борьба требует и небывалой доселе меры. Двинемся сотнями тысяч, вооружимся чем можем. Двинемся быстро в тыл неприятеля, составим дружины конные, будем везде тревожить Наполеона, отрежем его от Европы и покажем Европе, что Россия восстает за Россию!"»[59] Начало и конец реплики героя у Л. Толстого буквально повторяют соответствующие места из речи героя Сергея Глинки. Середина составлена из общих штампов, которые можно найти как у Сергея Глинки, так и у других авторов: не пожалеем крови для защиты веры, престола и отечества; сыны отечества. Все индивидуальное в речи персонажа Сергея Глинки, отражающее поиск самим авторов определений специфики войны 1812 года, Толстой опускает, ему это не нужно.
51
Глубокий анализ деятельности Ф. Глинки по пропаганде отечественной войны см.: Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика: Опыт источниковедческого изучения. С. 151–169. К сожалению, А.Г. Тартаковский излишне педалирует декабристскую ориентацию Ф. Глинки и его окружения, хотя справедливо отмечает идеологическую пестроту авторов, писавших о войне в первые годы по ее окончании.
52
Троицкий Н.А. Современная историография Отечественной войны 1812 года (Новое в научной полемике и этике) // Проблемы изучения истории Отечественной войны 1812 г.: Материалы Всероссийской научной конференции. Саратов, 30 мая – 1 июня 2000 г. Саратов: Саратовский гос. ун-т, 2002. С. 80; http://www.sgu.ru/files/nodes/9869/08.pdf
53
Цит. по: Малышкин С.А. История создания А.И. Михайловским-Данилевским «Описания отечественной войны в 1812 году» // Материалы научной конференции «Отечественная война 1812 года»: Источники. Памятники. Проблемы. 1993. Бородино, 1994. С. 37–44. Первоначально, до слов «начертанием оной»: Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика: Опыт источниковедческого изучения. С. 204.
54
Цит. по: Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика: Опыт источниковедческого изучения. С. 205.
55
Записки Сергея Николаевича Глинки. С. 263.
56
Греч Н.И. Записки о моей жизни. С. 186.
57
Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т. М.: Художественная литература, 1979–1980. Т. 6. С. 110, 358; Т. 7. С. 142; Т. 6. С. 59, 90, 133, 50, 121, 132, 324, 309; Т. 7. С. 11, 31, 13, 80; Т. 6. С. 207; Т. 7. С. 257; Т. 6. С. 104.
58
Там же. Т. 6. С. 101.
59
1812 год в русской поэзии и воспоминаниях современников. С. 398.