Страница 22 из 24
В момент ограбления в музее проходила выставка под названием: «Харинг, Уорхол и зарождение стрит-арта». На выставке были представлены работы, в основном, начиная с 80-х годов, преимущественно абстрактные иллюстрации на политическую тематику, выполненные в кричащих красках и содержащие нелепые послания.
В коллекции было несколько ценных полотен, но вор или воры взяли лишь одну картину: «Без названия (Мадонна, мне не стыдно)», созданную в 1985 году Энди Уорхолом и Китом Харингом. Картина была написана на холсте размером двадцать на шестнадцать дюймов акриловыми красками и люминесцентной краской «Дейгло».
На тот момент у ФБР не было ни малейших соображений, почему украли именно эту картину. По мнению некоторых экспертов, работы Лихтенштейна или Баскии представляют гораздо большую ценность, а у грабителей было достаточно времени, чтобы похитить сколько угодно картин, однако они забрали только «Мадонну».
Когда я прибыл на место, у музея толпились копы и музейные работники, у всех на лицах было волнение, практически паника. Без сомнения, представители фондов Харинга и Уорхола, а также сновавшие по этажам музея страховые следователи успели уже всех завести. Был знойный июльский день, я вышел из машины, которую поставил рядом с желтой лентой, преграждавшей вход в музей, и почувствовал, как пот струится по моим ногам. В кампусе был явный переизбыток охраны: новые сотрудники дежурили на всех этажах шестнадцатиэтажного здания студенческого общежития, а также в других строениях, где проводились занятия.
Специальный агент Дана Уэбб из оперативного штаба Остина провела меня в выставочный зал.
– Именно здесь и проходила выставка, – сказала она, – в трех больших залах на первом этаже.
Группа криминалистов сосредоточенно изучала каждый дюйм выцветшего прямоугольника на стене между картинами Баскии и Раушенберга.
– Вот тут она висела, – продолжала Уэбб, показывая на пустую стену и слегка пожимая плечами.
Кажется, выражение моего лица было на редкость красноречивым.
– Вы не любите современное искусство? – поинтересовалась Уэбб.
Я поморщился, словно терзаемый угрызениями совести, но я ведь и правда не люблю его.
– У меня совершенно особое, неоднозначное отношение к изобразительному искусству. Столько деньжищ платят за картины, которые может нарисовать даже ребенок. Это все равно, что показывать средний палец всем беднякам.
– Что ж, это пустое место на стене – тот самый средний палец, показанный нам с вами, – заметила Уэбб.
Я кивнул. Было уже ясно, что на этой стене нам вряд ли удастся что-то найти.
– Прежде чем мы перейдем к обстоятельствам кражи, объясните мне принцип работы охранной системы.
Мы с Уэбб первым делом изучили, как в музее обстояли дела с безопасностью. Главное помещение для охраны располагалось в подвале. На основании регламента, который мне прислали из Комитета по вопросам безопасности Американского объединения музеев[8], я сделал вывод, что здесь были довольно жесткие (для университетского музея) требования к охране.
Судя по всему, грабитель или грабители проникли через единственный служебный вход, располагавшийся в северо-западной части музея. Железная дверь была открыта снаружи дубликатом ключа, который, вероятно, украли за день до этого, но выяснилось это только после ограбления.
Затем меня отвели в помещение для охраны в подвале музея. Из сотрудников музея доступ туда имели только директор и два его ассистента. Комната была освещена мощными флуоресцентными лампами и многочисленными мониторами, на которые поступало изображение, записанное камерами видеонаблюдения. Я сел за стол, ассистент включил повторное воспроизведение, и мы стали изучать записи, сделанные во время ограбления уличными камерами, установленными на территории университета. Присутствовавшие на записях помехи, по моим наблюдениям, соответствовали тем, которые возникали при попытке записать на видео Сумеречных. Дальнейшее исследование, проведенное в лаборатории ФБР, подтвердило мои подозрения.
На видеозаписи камеры, которая снимала дорогу, ведущую к служебному входу в музей, за час до и после совершения ограбления никаких транспортных средств замечено не было. Я запросил записи со всех камер, находящихся на расстоянии мили вокруг музея. Охрана университета предоставила нам доступ к базе данных всех видеозаписей, сделанных на данной территории. Через час работы я заметил автомобиль на пустой парковке около здания философского факультета. Это был черный «Мерседес» последней модели с тонированными стеклами. Такое авто идеально подходило для Сумеречных.
С «Мерседеса» были сняты номера, а изучение с помощью портативного счетчика Гейгера ведущих от машины следов привело нас в выставочный зал на первом этаже музея к пустому месту на стене.
Если честно, то на месте преступления я не нашел никаких подсказок, кроме одной – преступление совершили Сумеречные. Но ведь это было только начало! Я чувствовал, что агент Уэбб не сводит с меня глаз, пока я изучал пустой прямоугольник на стене.
– Есть какие-нибудь идеи? – спросила она, надевая пиджак – если честно, то в музее было холодно, почти морозно. Она наклонилась – от нее пахло домашним пивом и сигаретами с корицей. Кажется, у нас с ней было много общего.
– На этом чертовом месте преступления мы вряд ли что-нибудь найдем, – ответил я.
– Может, удастся как-нибудь восстановить видеозаписи? – спросила Уэбб.
Я лишь покачал головой.
– Мы пытались, и не раз, но криминалистам и консультантам, которых мы привлекали со стороны, не удавалось чего-либо добиться. Излучение, исходящее от них, уничтожает видеозаписи.
Если честно, то я не чувствовал уверенности, что мне удастся раскрыть это дело. Мне уже приходилось бывать на местах преступлений, в совершении которых подозревали Сумеречных. В основном это были ограбления богатых домов, но с кражей из музея я сталкивался впервые. Единственное, что было общего у всех этих преступлений, это ноль процентов раскрываемости.
– Мы должны проследить за тем «Мерседесом», – предложила Уэбб.
Затем мы попытались составить предположительный маршрут перемещения автомобиля. Как я и предполагал, после работы с местной полицией выяснилось, что все камеры, установленные на коммерческих зданиях на близлежащей территории, были выведены из строя лазером или выстрелом из огнестрела.
Однако в результате детального осмотра, проведенного агентом Уэбб и представителями остинской полиции, удалось найти здание на Ламар-авеню, по периметру которого были установлены камеры, а кроме того, камеры находились на ограждении. И судя по всему, во время своего рейда Сумеречные пропустили этот дом. Я вынужден был отдать должное агенту Уэбб – в поисках улик она прошла несколько миль по изнуряющей жаре, внимательно осматривая каждый уголок.
Камеры наблюдения действительно зафиксировали черный «Мерседес», проследовавший по Ламар-авеню мимо Тридцать пятой улицы. Это случилось вскоре после ограбления – в половине третьего ночи. Но Остин – довольно большой город, так что, похоже, наши поиски опять зашли в тупик.
Я решил сменить тактику поисков. Техасский университет предоставил мне список событий и мероприятий, проходивших в предшествующий ограблению день. Одно из них особенно заинтересовало меня: встреча участников клуба любителей дронов. Ограбление совпало со съемкой метеоритного дождя, которую проводил клуб. Это счастливое совпадение открывало перед нами новые возможности. Мы должны были как можно скорее заполучить записи, сделанные дронами, пока их не стерли.
Выяснив адрес клуба, мы пришли к ветхому дому в западной части кампуса, где встретили двух лохматых студентов, одетых в драные шорты и футболки с изображениями рок-музыкантов. В гостиной повсюду были разбросаны бумаги и тарелки с остатками пищи, мне даже стало интересно, сколько студентов на самом деле жило здесь. Кит и Том – арендовавшие этот дом, в котором сами и жили, а кроме того являлись президентом и вице-президентом клуба любителей дронов, не скрывали своего волнения во время допроса. Кит – вихрастый блондин – неуверенно промямлил:
8
Пост охраны был оснащен кнопкой аварийного сигнала на случай проникновения в здание музея. Система безопасности отвечала всем стандартам в соответствии с требованиями, определенными компанией по стандартизации и сертификации в области техники безопасности «Underwrites Laboratories», пункт 827 – стандарты для центральных станций охранной сигнализации. Каждая дверь музея была оборудована магнитным переключателем, оповещавшим охрану об открытии дверей, которые должны были оставаться закрытыми. Все окна – ни одно из них не могло быть открыто – были оснащены электромагнитными переключателями, фиксирующими всякое движение снаружи. Также на окнах были установлены пространственные датчики для обнаружения движения, которые фиксировали любую попытку проникнуть внутрь. Все системы сигнализации соответствовали существующим стандартам. Включая систему, которая в случае попытки перерезать провода, повредить или устранить устройство для обнаружения, вывести систему из строя или спровоцировать короткое замыкание, немедленно посылала сигналы на станцию мониторинга и в полицию.
Каждые двадцать квадратных метров помещения были оснащены датчиками движения, которые приводились в действие после закрытия музея. Трубопроводы также были оборудованы датчиками. На дверях в выставочный зал были установлены мониторы для обнаружения несанкционированных проникновений.
К сожалению, в отличие от многих ценных экспонатов, представленных в постоянной экспозиции музея, отдельные картины на этой выставке не были оснащены сигнализацией. Доступ ко всем дверям в музее, кроме подвала, осуществлялся с помощью электронной карты доступа, а не на основе биометрических данных. Скрытые камеры также были установлены в каждом помещении и снаружи и просматривали каждый квадратный метр выставочного пространства музея.