Сотник Лонгин

– Командир, – усмехнулся Лонгин. – Какой я тебе командир? Ты, небось, уже перещеголял меня? В трибуны выбился?

– Пока что только примипил7.

– Поздравляю, Марк. Хвала богам! Я еще тогда, в Ерушалаиме понял, что ты далеко пойдешь.

– Да, мой отец, простой римский сапожник, и не мечтал о том, что его сын будет первым среди кентурионов Железного легиона. Но, думаю, он больше бы обрадовался, если бы я пошел по его стопам…

– Каждому – свое! – задумчиво проговорил Лонгин. – Итак, ты точно знаешь, что Кесарь вызывает ветеранов?

– Да. Эти сведения подтверждают мои знакомые и друзья из Антиохии. Они недавно отправились в Рим.

– А что легион? Он разве останется в Сирии в то время, когда Италии грозит столь великая опасность?

– На сегодняшний день нет приказа на переброску легиона в Иллирик. Но все может измениться в любой момент. Так что мне удалось вырваться лишь на несколько дней, а завтра я уже возвращаюсь. Впрочем, в Иудее все еще неспокойно и, хотя мы не принимаем участия в этой кампании, но… – Деций красноречиво умолк и, сделав паузу, добавил. – К тому же не знаешь, чего ожидать от варваров из Парфии. Так что вряд ли нас потревожат в ближайшее время. Ну, а ты, командир, что думаешь делать? Вернешься на службу или, быть может, нашел себя на гражданке?

– Столько лет прошло, Марк, – вздохнул Лонгин, – как я вышел в отставку…

– Стало быть, не вернешься?

– Да ты что?! Разве я могу остаться на этой проклятой вилле, когда моей стране грозит опасность? Ты за кого меня принимаешь, Марк? – проговорил Лонгин, слыша у себя за спиной знакомое шуршание женского платья.

Рим. Те же дни.

Вот уже полгода, как Город жил в состоянии войны, самой страшной со времен борьбы с Ганнибалом. Правда, враг еще не вторгся в Италию, но многие жители, в особенности среди знати, или бежали из Рима, или помышляли о бегстве, продумывая пути отступления. Город заметно опустел. Прежде шумные форумы, где всегда толпился народ, теперь были малолюдны. В базиликах лишь изредка слышались голоса спорящих. Тяжбы многие граждане решили отложить до лучших времен. Владельцы таверн считали убытки – так мало стало посетителей. Зато римские храмы были полны народа. Горожане, как во времена Второй пунической войны, давали обеты, молились и не скупились на жертвы богам. Люди никогда так не верят в бытие потусторонних сущностей, как перед лицом грозящей им опасности!

Август, исправно исполняя обязанности великого понтифика и регулярно присутствуя на религиозных церемониях, на людях являл собой пример мужества и непоколебимой стойкости. Лишь однажды, на заседании сената, он проявил слабость и поддался всеобщей панике, вызванной размахом восстания.

– Римские граждане в Иллирике уничтожены, торговцы перебиты; истреблено большое количество вексилляриев, варварами занята Македония; все и повсюду опустошено огнем и мечом… – голос Августа дрожал и часто прерывался. – Через десять дней, если не быть настороже, враг может оказаться в поле зрения города. Отцы-сенаторы, над Римом нависла угроза, страшнее которой не было со времен борьбы с Карфагеном. Каждый добропорядочный гражданин должен внести свой вклад в разгром опасного противника…

Тиберий, который во главе легионов выступил в поход на маркоманнов, вынужден был заключить мир с Марободом и вернуться назад, чтобы не подпустить бунтовщиков к Италии. Вскоре было наспех собрано войско из плохо обученных рабов, отпущенных на свободу. Отовсюду: из Италии и провинций, – призваны ветераны. Впрочем, этих мер оказалось недостаточно. Все последние месяцы правитель великой державы, которая оказалась бессильной подавить мятеж дикарей, получал одно известие хуже другого. Очередное донесение из Иллирика привело его в ярость. Август призвал свою жену и, когда Ливия Друзилла явилась в дом своего мужа, сказал ей, протягивая письмо, в котором намеренно оторвал концовку с подписью:

– Прочти, что вытворяет твой сын.

– С некоторых пор, Тиберий – и твой сын, – мрачно заметила Ливия и прочла следующее: «В один лагерь было стянуто десять легионов, более семидесяти когорт и более десяти тысяч ветеранов, большое число добровольцев, множество фракийских всадников, так что все войско приняло такие размеры, каких оно не имело нигде и никогда после гражданских войн. Все испытывали радость, связывая с численностью надежду на победу. Но Тиберий Кесарь, руководствуясь какими-то одному ему понятными соображениями, спустя несколько дней приказал распустить войско, объявив, что им невозможно командовать из-за его величины. Он отпустил всех туда, откуда они пришли, а сам в начале зимы вернулся в Сисцию и разместил свои войска в зимних лагерях».

– От кого письмо? – осведомилась хитроумная женщина.

– Это надежный источник, – уклончиво отвечал Август.

– Не сомневаюсь, но как можно доверять анонимным доносам?

– Ливия, я тебя позвал не для того, чтобы обсуждать моих осведомителей, а за тем, чтобы услышать твоего совета.

– Хочешь знать моего мнения? – улыбнулась Ливия. – Слушай. Я, конечно, не полководец и, как женщина, в военном искусстве мало что понимаю. Но если мой сын, – а у него огромный опыт ведения боевых действий, – так поступил, значит, на то у него были веские причины. Мог ли он положиться на тех солдат, которых ты ему послал? Половина из них – вчерашние рабы, которые при первом же появлении неприятеля: либо разбегутся, либо перейдут на его сторону. Полагаю, что Тиберий исходил именно из таких соображений.

– Твой сын, – снова сказал Август, делая упор на слове «твой», – человек весьма непредсказуемый. Что у него в сознании творится, ведомо лишь одним богам! То он отправляется в добровольное изгнание, то ему всюду мерещатся наемные убийцы, то теперь распускает войска. Делает, что ему вздумается… Нет такому человеку доверия. Он не справляется. Я отзываю его…

Несмотря на просьбы жены «не делать этого», Август остался непреклонен,– на очередном заседании сенаторы единодушно проголосовали за его предложение. В Иллирик было решено направить консула Марка Лепида, внука триумвира, который должен был сменить Тиберия.

– А теперь, отцы-сенаторы, – довольный итогами голосования, снова заговорил престарелый Август, – мы должны принять еще одно важное решение. Пока мятеж в Иллирике не подавлен, наша первоочередная задача – не допустить его распространения на другие провинции, в первую очередь, это касается Германии, где совсем недавно были волнения… Нам нужно направить туда наместником надежного человека. Я предлагаю кандидатуру Публия Квинтилия Вара, который был проконсулом в Сирии и имеет богатый опыт в управлении провинциями… Вар, друг мой, поднимись, чтобы тебя все видели.

Грузный Вар оторвался от своего седалища, горячо поблагодарил принцепса «за добрые слова» и обратился к коллегам:

– Отцы-сенаторы, вы можете не сомневаться – в случае моего назначения на эту должность я оправдаю оказанное мне вами высочайшее доверие.

После столь лестной рекомендации Кесаря, первым, как всегда, высказавшего свое слово, голосование сенаторов являлось пустой формальностью. Квинтилий Вар был назначен наместником провинции Германия.

Из курии Август вышел в сопровождении Вара, и они вместе направились на Капитолий – принести жертвы римской триаде: Юпитер, Юнона и Минерва. Гадания, которые провели авгуры в тот день, сулили удачу. Птицы летали с нужной стороны, а цыплята, которых, к слову сказать, не кормили несколько дней, едва выйдя из клетки, набросились на рассыпанные перед ними зерна…

С Капитолийского холма торжественная процессия перешла на Палатин, где сенаторы принесли жертвы в храме Аполлона. После всех этих ритуальных церемоний Август с Варом уединились во дворце, где без посторонних глаз обсудили ряд вопросов, касающихся вверенной новому наместнику провинции.

– Тесно работай с местной элитой, преданной нам, – поучал своего назначенца Август. – Есть такой германец по имени Арминий, сын вождя херусков, благодаря которому нам удалось без кровопролития покорить ряд племен за Рейном. Это проверенный человек. На него ты вполне можешь положиться…

7

Кентурион первой когорты.