Сотник Лонгин

Картинки менялись как в калейдоскопе, попеременно окрашиваясь в багровые тона. На арену выходили бойцы разных народов: фракийцы, иллирийцы, сирийцы, – но кровь, что хлестала из их ран, была одного и того же цвета. Амфитеатр оглашался неистовым ревом толпы, которая всякий раз, как глашатай объявлял очередную пару гладиаторов, разделялась на два непримиримых лагеря, и каждый из них выкрикивал прозвище своего любимца. Трибуны дружно освистывали бойцов, проявляющих нерешительность, зато всякий удачный удар, достигший своей цели, приводил толпу в восторг. Гибель гладиатора одна половина зрителей встречала ликованием, другая – сдержанным молчанием и вздохами разочарования, которые доносились с верхних рядов, – оттуда, где сидели римлянки. И снова мертвое тело волокли с арены под неистовое улюлюканье публики.

– Гер-ма-нец про-тив Фра-кийца, – протяжно объявил глашатай.

– Сейчас будет поединок столетия, – заорал Флавий, стараясь перекричать ревущую толпу. – Обычно Германец решает исход поединка одним броском своего копья, но теперь у него опасный противник…

Арминий кивком показал, что услышал слова брата. В это время на арену вышли два воина-исполина.

– Это Германец! – прокричал Флавий, показывая на громадного широкоплечего бойца с вооружением галла: длинным копьем и громоздким щитом. Гладиатор обвел взглядом, исполненным презрения и ненависти, ряды зрителей, скандирующих его прозвище, и, к удивлению Арминия, не повернулся, как Фракиец, чтобы поприветствовать императора. Противник Германца был ему под стать: воин, славный многими победами на арене, столь же могучего телосложения и высокого роста, но лица его не было видно из-за шлема, украшенного изображением грифона. Поединок начался. Публика в амфитеатре замерла…

Германец метнул копье, но Фракиец ловко увернулся от него и, орудуя своим изогнутым мечом, двинулся на противника. Щит Германца принял на себя удар Фракийца, сам Германец попытался прорваться к своему копью, которое торчало посреди песков арены, однако противник помешал ему. Казалось, что судьба Германца решена, и публика единодушно желала ему смерти…

Слыша голоса толпы, Германец заревел, словно дикий затравленный зверь, рванулся вперед, бросил в своего врага тяжелый щит, – да с такой силой, что Фракиец рухнул наземь. Германец подхватил меч, выпавший из его руки, и молниеносным движением отсек ему голову… Публика на мгновенье растерялась, но тотчас заревела от восторга, и даже Кесарь удостоил победителя рукоплесканием. Германец сплюнул кровь и, подхватив копье, покинул арену…

Вскоре был объявлен часовой перерыв. Пока десять оставшихся в живых гладиаторов отдыхали и готовились ко второму туру, зрители обсуждали поединки, из которых более всего им запомнился бой Германца с Фракийцем, – главным образом, из-за его неожиданной развязки.

– Что ты знаешь об этом Германце? – спросил у брата Арминий.

– Вижу, тебя заинтересовали гладиаторы, – улыбнулся Флавий.

– Не все, а только он один, – парировал Арминий. – Так что ты о нем знаешь?

– Немного. Он не работает на публику, но его любят. Известно лишь только то, что он варвар из-за Рейна…

– Стало быть, наш соотечественник, – задумчиво проговорил Арминий.

– Теперь, когда ты стал римским гражданином, твое отечество – это Рим. Привыкай, брат, – сказал Флавий. – Сейчас, чую, начнется потеха. Настоящий бой! А после игр, брат, ты мне покажешь несколько приемов, которым научился в римской армии?

– Главный прием, который я усвоил, будучи здесь, в Риме, – это держать язык за зубами, – усмехнулся Арминий. – Впрочем, я помогу тебе, ведь ты брат мой, и с тобой мы связаны навеки кровными узами.

Братья обнялись и поклялись в вечной дружбе. Тем временем, солнце приближалось к высшей точке на небе, припекая головы зрителей. В полдень начался завершающий акт кровавой драмы. Битва, в которой на смерть схлестнулись пять пар гладиаторов…

Ретиарий, победивший в первом поединке, бросил сеть, но она соскользнула с круглого шлема секутора, и тот в ярости обрушился на врага, отчаянно защищающегося трезубцем. Арминий не сводил глаз с Германца, на которого, размахивая мечами, наступал воин-димахер. Копье, брошенное Германцем, пробило незащищенную грудь его противника, который рухнул в песок, захлебываясь кровью. Германец с одного удара оборвал его страдания… Ловко орудуя трофейными мечами, он двинулся на секутора, победившего в схватке с ретиарием (тот, лежа на песке, истекал кровью, а вскоре испустил дух).

Публика в тот день пресытилась кровавым зрелищем. Обыватели, запивающие дармовой хлеб дешевым вином, жадно следили за происходящим на арене, ловя каждое движение руки, наносящей решающий удар, наслаждаясь агонией проигравших в схватке. Над амфитеатром постоянно, словно раскаты грома, проносилось:

– Гер-ма-нец! Гер-ма-нец!

Секутору удалось выбить один из мечей у Германца, и теперь они бились на равных. Гремели короткие мечи, высекая искры на песок. Однако это продолжалось недолго. Меч Германца рассек мышцу на бедре секутора, и тот, взвыв от боли, рухнул на колени. Германец взмахнул мечом димахера, и голова, скрытая под круглым шлемом, отскочила в сторону… Толпа заревела от восторга при виде обезглавленного тела, извергающего фонтаны крови, которое качнулось и рухнуло в песок. Последний оставшийся в живых гладиатор, сопровождаемый смехом и поношениями зрителей, долго бегал по арене от Германца. Он рванулся, было, к воротам, которые вели в подземелье амфитеатра, но оттуда его погнали бичами и раскаленными прутьями. Когда Германцу надоело гоняться за этим человеком, лицо которого скрывал шлем, он пустил ему вослед копье…

Глашатай протяжным голосом объявил победителя игр. Германец, вытащив копье из тела павшего гладиатора, стоял с ним посреди залитой кровью и усеянной трупами арены, обводя взглядом зрительные ряды. Публика неистово скандировала его имя, но внезапно притихла, когда всеобщий любимец вдруг прокричал на своем родном наречии:

– Я – Тумелик, сын вождя бруктеров Ратибора, который отдал жизнь за свободу Германии. Будь проклят этот город! Да обрушат на него кару бессмертные боги! Да наступит день мщения!

Германец развернулся и внезапно метнул копье в сторону императорской ложи. В амфитеатре началась паника. Зрители повскакали с мест и, толкаясь, устремились к выходам, а Тумелик, увидев, что Кесарь не пострадал, заревел и, не глядя на бегущих к нему воинов, пронзил себя мечом…

Преторианцы в ярости кололи копьями варвара, который уже был мертв. Трибуны опустели. И только Арминий с Флавием стояли, глядя, как волокут тело героя…

Полгода спустя. Германия.

– Какие унылые места! – скривился от неудовольствия Флавий при виде торчащих из-под воды коряг посреди покрытого мхами и редкими кустарниками болота. – То ли дело живописные пейзажи Италии! Зеленые залитые солнцем луга, склоны холмов, усаженные виноградниками и оливковыми рощами… А здесь лишь непролазные топи, непроходимые леса да… рой комаров, – он махнул рукой, отгоняя назойливых насекомых.

– В наших краях, брат, есть своя прелесть. Ну-ка, постой, – Арминий осадил своего коня, спрыгнул на землю и скрылся из виду в зарослях кустарников. Он вскоре вернулся, держа в руках свой шлем, наполненный ягодой золотистого цвета. Флавий попробовал, и ему понравилось:

– Вкусно. Что это?

– А ты разве не помнишь? – вздохнул Арминий. – Твоя любимая морошка. Забыл, как мы детьми собирали ее на опушке Тевтобургского леса? Ты не столько собирал ягоду, сколько себе за щеки прятал, – рассмеялся он. Флавий улыбнулся:

– Да, были времена…

– Не правда ли, было хорошо тогда? – подхватил Арминий. – Мы не знали забот, мы не знали чужбины и жизни в плену!

– Не говори так, брат, – нахмурился Флавий. – Разве ты в чем-нибудь нуждался, будучи в Риме?

– Ты прав, Флавий, – усмехнулся Арминий. – У меня было все, кроме… свободы.

– Ты не был рабом, – возразил Флавий.