Страница 5 из 7
– Эй, иди сюда! Давай выпей с нами. Знакомься, Фундук.
– Здоров-с, князь! – со свистом прогремел гость и сам же расхохотался; его смех напоминал камнепад.
Иосиф нахмурился и потоптался на месте. Он не без отвращения смотрел на ковер, весь в свежих пятнах от пива, и вдыхал характерный запах.
– Здравствуйте. Нет, я пошел в свою комнату.
– Э, погоди. – Йозеф поставил бутылку и подошел к нему, приобнял за плечи. – А чего ты такой печальный?
Иосиф махнул рукой.
– Да так, неважно.
– Признавайся. Мы с Фундуком их быстренько…
Йозеф показал кулак, друг закивал.
Поэт понял: от них так просто не избавишься, так что вздохнул и уселся на диван.
– Впервые в жизни меня обвинили во лжи – это самое скверное оскорбление для любого писателя!
– В какой лжи? – сказал Йозеф.
– В обычной. Я прочитал стихотворение о рабочих, а одна особа назвала его лживым и слишком вычурным.
– Соизвольте-с прочитать-с, – сказал Фундук.
– Ну ладно. Он называется «Обращение к капиталистам». Слушайте:
Рабочий класс не любит вас,
Рабочий класс не должен вас
Кормить.
Мы работаем на вас,
А вы нам: «За НРП!»
Но я скажу лишь так:
Нужны мы вам, а не НРП.
Вы – властелин богатства,
А мы – его рабы.
Но мы хотим от государства
Поддержки, помощи и любви.
Знаю, конец не за горами,
Возложит он на вас венец,
И придет всему конец:
Гнету, смраду, голоду.
Восстанем ж наконец!
В наступившей тишине Фундук встал и так громко захлопал в ладоши, что позади него затрясся шкаф.
– Браво! Браво! Всеми руками-ногами «за», есть такая проблема-с.
– А в чем здесь смазливость? – сказал Йозеф. – Ну да, строчку про «поддержку, помощь и любовь» со стороны НРП я бы убрал, но в чем проблема-то? Как есть, голая правда жизни.
– Увы, нет, – сказал Иосиф и вздохнул. – Тут просто у нас одна есть дама, зовут ее Джута. Она вообще, похоже, не любит меня.
– Господи, да плюнь на эту сучку!
– Я бы плюнул, если бы она не была главным редактором клубной газеты «Известия». По сути… по иерархии она второй человек по старшинству после Ульриха, его правая рука, и достаточно много людей, кто к ее мнению прислушивается.
– И чего, у них своего мнения вообще нет?
– Даже если есть, многие из газеты боятся его высказывать, не хотят с ней связываться.
– Так и плюнь на это.
– Но я хочу попасть в редакцию. Мне интересно, хочется тоже быть как можно ближе к клубу.
– А я считаю-с, – сказал Фундук, – это потому, что она опасается, – ИК! – как бы ты чего такого не написал-с. Сразу после выпуска в массы все закроют-с.
– Нет, клуб пишет исключительно для себя, и наши газеты, как правило, не покидают его стен. Я читал пару выпусков, которые Министерство пропаганды и цензуры просто не пропустило бы. А насчет Джуты – я и не думал, что она такая категоричная.
– Почему она на тебя так-с?
– Потому что я не просто так рассказывал ей стихотворение; оно должно было стать моей «визитной карточкой» в редакцию. А Джута просто разгромила меня!
– Значит, ты ей нравишься-с.
– Если бы так… Это еще ладно, она меня лжецом представила. Говорит: «Мол, не пахал и теперь что-то вякаешь про работу! Иди лучше и сам поработай, я-то вот в пекарне третий месяц уже работаю по восемь часов, сама знаю, что такое труд». Я же не оставил ее слова просто так и пообещал, что устроюсь.
Фундук неожиданно вскочил и всплеснул руками.
– Надо же-с: три месяца в пекарне – только подумать-с! А я-то, я уже двенадцать лет-с как на гробу своем несу, разгружаю товары на фабрике-с. И ничего, терплю-с!
Он с грохотом плюхнулся в кресло, несколько книг с полок упали, и Иосиф даже вздрогнул от столь внезапной вспышки, уставился на Йозефа. Тот улыбнулся, положил руку ему на плечо и сказал:
– Не сердись, просто сегодня у нас тоже был трудный день.
– Вы что, работали?
– Да, решили взять подработку на сегодня, чтобы заработать пару лишних монет. Там сейчас такие страсти происходят! Короче, вот, послушай.
И он рассказал. Уже давно на их фабрике по производству мебели ходили слухи о том, что начальство собирается увеличить продолжительность смены с восьми до десяти часов в день. Сначала их не воспринимали всерьез, это были просто грязные сплетни, на которые мало кто обращал внимания. Но неделю назад начальство, а именно директор Даммер, подкрепил слухи, пожаловавшись на то, что рабочие не всегда успевают выполнить ежедневную норму, а поставки в магазины не могут ждать. Тогда один из этаких «грязных сплетников» напрямую, при всех задал вопрос: «Так что же вы будете делать? Неужели увеличите нам рабочий день или сократите обеденный перерыв? Черт возьми, мы же работаем до седьмого пота!» (Тем более точных указаний в законе относительно трудового дня нет: только не более двенадцати часов для любого графика работы, не считая суточных смен). Все в полном молчании повернулись к Даммеру, тот лишь пожал плечами и сказал: «Поживем – увидим». Послышалось недовольство, претензии и возмущенные возгласы, однако директор молча удалился, и на этой неприятной ноте лекция закончилась.
Бунта никакого не последовало, однако сплетни стали все навязчивее и грязнее: обещают то обеденный час урезать, то сделать суточную смену без перерыва на сон, то вообще пойдет сокращение недовольных работников. Вчера – то есть в пятницу – директор развеял все сомнения и сообщил о сокращении обеденного перерыва с шестидесяти до тридцати минут. Йозеф и Фундук не участвовали в дальнейших событиях, но вскоре стали невольными свидетелями того, как небольшая банда из их же смены направилась в кабинет Даммера. Тот подготовился, выставил всю охрану, которая пропустила только самого тихого человека. Он от лица всех рабочих, всего пролетариата и Интернационала направился к директору, а вернулся печальный и с новостью: «Он говорит: еще одна выходка – и всерьез задумается о продлении рабочего дня». Воинский дух испарился, бунтари ушли, а Йозеф с Фундуком решили пока не вмешиваться. Ну и черт с ним, решил Ренау, велика ли потеря? Но Фундук считал иначе и загорелся идеей забастовки; сказал, что завтра специально выйдет на подработку. Он оставался тверд в своем намерении, сколько бы Йозеф ни призывал его к голосу разума. «И чего мы добьемся? Все равно отдохнем только в гробу». – «Всегда есть шанс на лучшее-с».
Короче, Фундук взял подработку, а Йозеф не хотел это пропустить и надеялся все же вразумить друга.
Итак, сегодня они вышли на работу. До рабочих из другой смены уже долетели последние известия, они также возмущались, ходили к директору – как раз под предводительством Фундука. Все закончилось не очень хорошо: он разгорячился и едва не сломал руку одному из охранников. Даммер вызвал полицию, Фундука арестовали и приговорили к пятнадцати суткам исправительных работ, пригрозили штрафом. Завтра ему надо прийти в участок – и некому больше восстания поднимать!
Иосиф слушал всю историю молча, вникая в каждое слово, а между тем в голове созрел план: пойти работать на фабрику, поучаствовать в забастовке и написать стихотворение, да такое, чтоб оно встало у Джуты поперек ее глотки!
Под конец рассказа у Йозефа слипались глаза, а Фундук давно храпел в кресле. Иосиф отправился в комнату, но еще долго смотрел в потолок, обдумывая свой хитрый план.
На следующее утро Фундук ушел, а Йозеф отходил от похмелья, чуть ли не окунувшись в чан со льдом. Иосиф застал его на кухне, изложил свой план и попросил номер Даммера. Йозеф поджал губы.
– Нет, я, конечно, могу тебе и номер дать, и все такое; тем более как раз у нас не хватает рабочих, но оно того стоит? Сейчас не самое лучшее время, чтоб туда соваться, да и ты… ну, не совсем подходишь, я так думаю.