Страница 20 из 25
Бай двигался со своими четвероногими слугами на восток и немного поворачивал к северу, где у реки Талгар, как он знал, стояло кыстау90 его родственника. Именно там он хотел заночевать и отдохнуть, прежде чем пуститься в дальнейший путь.
Прошло несколько часов. Изрядное расстояние было преодолено. Уже щедро светила луна. Бай решил остановиться, так как все чаще ему приходилось применять толстую палку, которой он беспощадно колотил ишачков за природное их упрямство и отказ двигаться вперед в удобном для ездока темпе. Этим поганым животным весьма повезло, решил бай, ибо он проголодался, так что можно было дать им короткую передышку, позволить пощипать траву, пока сам он перекусит лепешками, зажаренными на курдючьем сале перед выездом и кусочком хорошо проваренной бараньей мякоти, сухой и безвкусной, но питательной.
Бай отрезал походным своим кинжалом два кусочка мяса, положил на лепешку и свернул ее пополам. Потом хлопнул пробкой турсыка91 с кумысом и приготовился сначала сделать вкусный глоток, держа наготове во второй руке аппетитную лепешку, чтобы отправить ее в рот следом. Бай зажмурился от наслаждения, сделав глоток, откусил от лепешки и тут через прикрытые от блаженства веки он почувствовал, что лицо его неестественно освещено. От испуга он проглотил большой кусок, совсем его не прожевав и тут же поперхнулся, закашлялся, так что еще мгновение ничего не видел вокруг себя. Но, когда он почувствовал себя лучше и наконец открыл глаза, взору его предстало страшное.
– Ойбай, кхе-кхе! Шайтан! – заорал он в диком ужасе.
Перед собой он увидел чудище с двумя огромными головами и еще двумя поменьше, сверху. Не иначе, это жалмауыз кемпир92 решила напасть на одинокого путника и сожрать его.
– Ко мне мои батыры! Аттан93! Ко мне джигиты! Аттан! – довольно воинственно выкрикнул бай. Чутье и неизменное осознание своей значимости, слишком высокой, чтобы быть сожранным таким позорным образом, подсказало ему, что надо прикинуться храбрым и попробовать напугать демона или, хотя бы, ввести в заблуждение, чтобы отбить у нее желание нападать на него. Но, все же страх настолько одолел бая, что он затрепетал в безумной панике. – Чу, шайтан!
Чудище завертело головами по сторонам, зафыркало, потом заржало. Туловище разделилось на две части и головы исчезли в двух противоположных направлениях. Бай откашлялся и встал на ноги. Он был испуган до смерти и вертел головой в поисках своих ишачков, ведь на одном из них он оставил свою камчу и, главное, громоздкий и страшный пистолет. При нем остался только нож, турсык и лепешка, которые он не выронил бы, даже если бы перед ним разверзлись врата ада.
Чудище возвращалось – это было слышно по приближающемуся шороху камышей. Бай едва не спятил от происходившего кошмара и начал махать ножом наобум, вокруг себя.
– Сгинь, сгинь! Умоляю! – запищал он совсем по-детски.
Почувствовался сильный толчок в спину, и бай повалился навзничь, растянувшись на земле. Толчок был явно нечеловеческий, чувствовалась неумолимая сила его и инородная плоть. Это мог быть только демон.
Сначала бай решил притвориться мертвым и лежал на земле будто четвертованный, но нервы его не выдержали такого притворства, и он сжался клубком, обнял колени и заплакал.
Чудище заплясало вокруг него полудюжиной ног, как ему послышалось. Сейчас набросится, растерзает горло, пожрет печень…
– Эка, сучий сын! – услышал бай и на этот раз ощутил вполне человеческий, приятный даже, тычок кожаным сапогом в брюхо.
– Подымайся, бес! Ух, испужал, черт горбатый! – бай ощутил еще один пинок, с другой стороны.
Он не чувствовал боли, не чувствовал обиды или горечи унижения от своего позорного положения. Было только облегчение от осознания, что рядом, в бескрайней и страшной ночной степи, есть люди. Бай перевернулся и хотел вскочить на ноги, чтобы обнять их и возблагодарить за спасение. Хоть он и слышал обычно неприятную ему русскую речь, сейчас она звучала песнью самого сладкоголосого акына. Он готов был признать в этих грубых людях родных, близких, любимых соплеменников из одного рода человеческого, а не из мира джиннов и духов. Все русские сейчас были в его сознании братьями, достойными самого почетного положения, хотя еще полдня назад он не удостоил бы их и кивком, если, конечно, русский не был одет в офицерскую форму.
– Братцы! Братцы! Ойбай, что я сейчас видел! Жалмауыз кемпир напала на меня! Братцы! – бай поднялся на ноги несмотря на то, что его пытались удержать в сидячем положении. Он лез обниматься и целоваться к бородатым, суровым на вид людям.
Двое казаков были спешены и держали своих коней за уздцы. Были они в боевых облачениях, в овечьих чембарах94, заправленных в сапоги, в гимнастерках под полурасстегнутыми чекменями, при саблях и с ружьями в чехлах, присоединенных к лукам седел. Воинственный их вид добавлял баю добросердечности и благодарности за мнимое спасение, ибо именно казаков и их коней он принял во тьме за демона.
Станишники держали в руках факелы, так что пространство вокруг было хорошо освещено, и даже мирно пасшиеся неподалеку ишачки были доступны взору.
– Да сгинь ты, ведьмедь окаянный! Охолонись говорю! – отмахивался казак от бая, который лез к нему пузом вперед с явным намерением облобызать.
– Эвоно! Ты пошто орешь, аки дух нечистый? – перекрестился второй казак. – Морок кругом, а он лезет, чертяка!
– Жигиты! Вот сыпасыба! Вот молодес, а? Уй, батыр! – перешел бай на русский.
– Отойди, кайсак, отойди! Отвечай, ну! Коли по-нашенски баишь! Кто таков? – рассердился первый казак. – Где твои джигиты?
– Ойбай-ау! Дуруг! Никакая жигит нет! Я думал, что демон, вот и обманывал! – улыбнулся бай лукаво и даже ткнул заговорщически локтем второго казака, более улыбчивого.
– Чего мелешь, гладырь? Знаем мы вашего брата! А ну, отвечай! Где шайка твоя? В камышах попрятались?
– Какой шайка, басе! – бай отмахнулся от сурового казака, будто от настырной девчонки, лезущей к взрослым со своими детскими играми. – Вон весь моя шайка!
Бай указал на ишачков. Окажись он в другой ситуации, он не проявлял бы перед вооруженными казаками такого панибратства и смелости. Тем более в его случае, когда он мнил себя беглецом, бунтарем и нарушителем приказа самого начальника Колпаковского. Но теперь, спасенный от гораздо более страшных мук, от внеземных, потусторонних сил, он начисто позабыл о своих мирских грехах.
– Дуруги! Дуруги! Счас я вам подарык делаю! – толстый бай чуть не покатился в сторону своих ишачков и пинками, кулаками, проклятьями стал смешно их подгонять к казакам. Воины опешили от простого, обезоруживающе наивного поведения бая.
Аманжол достал из мешка бутылку водки, затем, пошарив в закромах, и задумавшись на мгновение, выудил вторую. С широкой, почти детской улыбкой, оголявшей желтые зубы, бай протянул бутылки казакам. Тот, что задавал вопросы нахмурился сначала, но увидав, что друг его бутыль принял, последовал его примеру.
– Взятку сует, песий сын! – наигранно сурово изрек казак.
– Нет! – громко возразил бай. – Подарык! Отсюда! – и положил ладонь посередине груди.
– Ну, коли оттуда! – засмеялся второй казак.
– А все ж, поперву ответь, ты кто такой? Куды путь держишь?
Бай несколько растерялся от такого простого вопроса. Пелена страха, застилавшая его острый взор, уже испарилась, и он увидел, что перед ним казаки, вооруженные, на конях, а сам он, стало быть, попался.
На самом деле никакого нарушения бай не совершил, разве что не сдержал слово, данное султану. Однако бай, принявший шутку султана о своей значимости перед Колпаковским, за естественную и само собой разумеющуюся истину, этого не знал. Теперь он стал осознавать, что он никто иной как беглец, задержанный казачьим разъездом. Но, как бы то ни было, а врать и изворачиваться бай умел отменно. Он даже ощутил гордость от своего дальновидного поступка по задабриванию казаков, хотя сделал он это из другой нужды.
90
Зимнее становище, зимовка (каз.)
91
Сосуд в виде мешка, сшитый из кожи.
92
В казахской мифологии это демоническое существо, в виде старухи с семью головами.
93
По коням! или «бить тревогу» (каз.)
94
Широкие шаровары.