Страница 14 из 63
— Держи гонорар, — хмыкнул он. — На струны.
— Мои струны дороже стоят, — рассмеялся Илья.
— Скромнее надо быть, — отозвался музыкант, пока Илья пытался рассовать мелочь по карманам. — Приходи еще, в общем.
— Может быть. Если ты мне внятно пояснишь, что ты такое.
— Я? Чему вас только учат в ваших сельскохозяйственных академиях, — весело фыркнул тот. — Я альде. Надеюсь, слово знакомое? Нет?
— Про альде я знаю только то, что они вместе с трамваями пришли по хрустальному мосту откуда-то неизвестно откуда.
— С трамваями! Это не трамвай. Это симбионт, и выбора у нас особо не было. А вообще, учебник, что ли, почитай, — посоветовал Звон и старательно замолчал, потому что на Илью сбоку напрыгнула Ната.
— Вы все, свернулись? А Илька, Илька, ты нас проводишь? До Калужки, там я на метро, и Машка на метро? Ну, пожалуйста! Впотьмах стремно, за каждым кустом — враг!
— Парня себе заведи. Баллончик купи газовый. А у меня лапки! — живо отозвался Илья, вспоминая свой опус про суперкота. — Да провожу, конечно. Идем.
Интересно, порхает ли вокруг волшебный пони, осененный невидимостью? Может, все-таки ушел домой, или где там обитают волшебные пони? В волшебных странах?.. На мосту Илья его не заметил, да и на обратном пути к площади тоже, и попрощавшись с девчонками, двигаясь в сторону трамвайного депо, ничего ярко-голубого так и не увидел. Зато, стоило занести ногу над зеброй перехода, как внезапно мир почти полностью остановился, словно кто-то нажал на паузу. Пахнуло влажным железом, и Илья, внутренне холодея, поднял взгляд.
Глава 3, в которой все друг другу помогают, но не всегда
На другой стороне дороги, глядя на него с интересом естествоиспытателя, стоял Шторм, и одна его нога касалась белой полоски на земле. Илья внутренне набычился, заставляя себя злиться, а не бояться, и решительно поставил ногу между линий разметки. Удивительно, но именно разметка и осталась — только она одна, а дорога, асфальт, машины и дома втянулись внутрь пространства, загороженные черными ветвями деревьев. Под ногами запружинил дерн, и на него, кружась, падали мелкие снежинки, совершенно неуместные в почти-теплую весеннюю погоду нормального мира.
Шторм, делая шаг вперед, неуловимо изменился тоже, словно следуя поданному окружающим миром примеру.
Рыжие волосы залились кровавой краснотой под стать плащу, смуглая кожа блеснула бронзой, и злое расплавленное золото мелькнуло между ресницами, яркое, словно прожектор. Илья видел своего противника очень четко, ярко, словно вырезанную по контуру картинку из книги сказок: как тот откидывает назад руки и наклоняется вперед, нарушая законы гравитации и биологии, и от этого воздух начинает бить концентрированной струей прямо в лицо, в грудь, мешая дышать. Илья захлебнулся было, а потом стук крови в ушах стал ритмом, а вой ветра мелодией, которой нельзя было противиться. Он слышал ее когда-то, чуть ли не на всеевропейском смотре не песен, а понтов, а теперь она вылезла откуда-то из глубин памяти, настойчивая, словно дрель.
Он открыл рот и полушепотом подпел этой мелодии:
— В зное пустыни бескрайней снегом песчинки летят, — его голос был почти не слышен, но Илья, не отрывающий взгляда от Шторма, заметил короткое мерцание, словно яркая уверенность противника чуть колыхнулась от ветра. Поэтому парень облизнул обветренные в кровь губы и упрямо продолжил. — Ночь раскрывается тайной, ветром холодным свистя.
И ему даже удалось сделать шаг, тогда как Шторма отнесло чуть назад, сдвигая обратно на первую полоску зебры с его стороны.
— Этот путь, которому буду я верен; этот путь, которым иду я сквозь время, — поднимая голос выше ветра, не то проорал, не то пропел Илья, внезапно чувствуя за словами какую-то силу, неизвестно откуда идущую, неизвестно куда влекущую его. — Этот путь нам рельсами ляжет под ноги и назад когда-то вернет нас с дороги.
Словно это было триггером, спусковым крючком: мир враз отмерз, черные ветви деревья истаяли с ветром, и светофор, мигнув, почему-то переключился на красный. Не успев погасить инерцию, Илья прошагал вперед, почти до конца перехода, пока с Ленинского не метнулся какой-то шустрый водитель, поворачивая на свой законный зеленый и не сильно глядя вперед. Илья успел только голову повернуть в его сторону и рефлекторно выставить перед собой руки.
В последнюю секунду завизжали тормоза, машину развернуло, и боковой удар корпусом пришелся по пустому месту, где только что стоял Илья.
А вокруг него была тишина, и мягкий дерн под плечами, и черные ветки снова оплетали местное небо, которое Илья в первый раз разглядел: высокое, глубокое, такое пронзительно синее и ледяное, что делалось почему-то немного неловко.
— Харе валяться, — вежливо сказал кто-то сбоку, и Илья, поднявшись на локте, обнаружил давешнего музыканта с моста, который, опустившись на одно колено, с сомнением разглядывал его. Странное место изменило и Звона: крашеное рыжее золото волос уступило место густой черноте, кожа, напротив, стала прозрачной до голубизны, а черты лица неожиданно заострились, став настолько точеными, что об углы, казалось, можно было порезаться. — Что? И на Пороге ты новичок?
— Да уж как будто бы, — Илья, держась за землю, осторожно поднялся, и Звон встал тоже, оказавшись на этот раз не просто высоким, а почти на голову выше его. Звон был сейчас длинный, как оглобля, с такими же длинными руками и ногами, тревожно-несуразный, остро заточенный, словно обитатель ночных кошмаров.
— Ну вот учись тогда, если ничего не успеваешь сделать в мире, вылезай на Порог. Это хорошо еще, что меня позвали тебе помогать, мог бы ведь и не успеть, если бы был чуть менее добросердечным.
— Я только что тут был уже, — обернулся вокруг Илья. — Только здесь была “зебра” от перехода, и Шторм меня пушил.
— Против шерсти пушил, или расческой обошелся? — моментально уточнил Звон, осклабливаясь.
— Давил он меня, — сморщил нос Илья.
— Но ты его передавил?
— Вроде, да, — не очень уверенно сказал парень, отряхиваясь. Может, Шторм нарочно поддался. чтобы Илья выпал под машину и некрасиво умер во цвете лет? Илья еще раз провел по куртке, которая почему-то была из другой ткани и другого цвета, чем минуту назад, стряхнул коричневую труху и неизбежно обратил внимание на свои руки. Порог, видимо, изменил и его тоже, и он не отказался бы от зеркала, чтобы понять, как именно. По крайней мере, ногти у него почему-то стали кристальными и выпуклыми, а форма пальцев изменилась до неузнаваемости.
— Ты поосторожней бы, а то как корова на льду, — подумав, предупредил его Звон.
— А как отсюда выбраться?
— Выдохни, — Звон отошел немного, что-то прикидывая, и поманил Илью за собой. — Сюда иди, а то опять под машину попадешь. А теперь вот выходи давай.
— Вот я и спрашиваю — как?
— Выдохни воздух Порога, говорю, — повторил не слишком понятную инструкцию менестрель. Но Илья попробовал: закрыл глаза и выпустил воздух из легких. А когда внутри начало гореть, открыл глаза снова.
Звон все рассчитал правильно: они стояли за углом здания на другой стороне дороги, и на проезжей части змеились блестящие рельсы, заворачивая в депо.
— Можно мне не провожать тебя за ручку до дома?
— Постараюсь не плакать навзрыд от такой подлости и отсутствия рыцарства, — автоматически отшутился Илья. — Впрочем, как насчет дельных советов и напутствий на случай встречи с другими этими вашими альде?
— С Хазрой не связывайся, он вашу братию страсть как не любит, — почесал нос Звон. — Особенно с тех пор, как кто-то из ваших закрыл дорогу в Страну Фаэ, и всем стало резко неудобно жить.
— Именно “из наших”, а не “из ваших”?
— Да зверь это был, точно, к гадалке не ходи, — отмахнулся Звон. — Кроме зверя такую штуку и проделать некому. Фаэ не станут сами себя запирать, а из альде толком даже шарахаться уже не от кого. Первые повымерли уже, а потомки ничего не помнят и не умеют. Измельчали мы, кровь истончилась.