Страница 2 из 16
В 2019 году награжден медалью И. А. Бунина «За верность отечественной литературе» (Союз писателей России). В 2020-м присвоено почетное звание «Заслуженный писатель МГО Союза писателей России» и вручена медаль МГО СПР «За мастерство и подвижничество во благо русской литературы».
Лейтенант Хохловский
Рассказ
Второй Белорусский проседал и матерно разворачивался, выравнивая извилистую линию фронта.
– Хрена мы тут ядренимся! – рычал замкомвзвода старшина Мезенцев. – Жалеют нас, что ли? Неча! Я с прошлой недели труп. Мне их апрельские штучки вот уже где. Смерти геройской хочу!
Старшина присел, прикрыл голову шинелью и потешно защебетал, будто умом тронулся:
– Мсье дженераль Курочкин[1], вы ж боевой генерал, командующий фронтом! Вот они – немцы, как огурчики, один к одному. Ну че вы ждете, че дожидаетесь?..
Из окопной вьюшки, как на грех, выпорхнул лейтенант Хохловский. Эта «общевойсковая» линейная сволочь за последние пару недель дала повод невероятному количеству кривотолков. И надо сказать, всплеск окопного «толкования» имел две весьма разнородные причины. Наперво (и это главное) Хохловский слыл стукачом. Обо всех «выявленных им лично» неуставных отклонениях он оперативно докладывал начсоставу. Стучал открыто, с этаким угрюмым озорством. С другой стороны, его мерзкие «донесения» сопровождались непривычной на войне беззлобностью. Хохловский закладывал своих боевых «товарищей», как он любил повторять, по обязательной линейной необходимости.
«Не одолеть нам распорядок врага, если мы собственный распорядок нарушаем», – оправдывался он перед товарищами и с этими словами докладывал особисту об очередном питейном инциденте в батальоне.
Хохловский никогда не стучал на товарищей в закрытой от посторонних глаз командирской землянке. Все свои «донесения» он излагал прилюдно на общих построениях или привалах между боями.
Командир знал эту особенность в поведении лейтенанта и всякий раз, завидев Хохловского, старался «побеседовать с лейтенантом» накоротке, без особиста. Особист майор Салютин слишком спешил с донесениями в штаб полка о выявленных (им!) нарушениях общевойсковой дисциплины. Из-за личной подлости майора и его режимного чистоплюйства батальон потерял за последние полтора месяца шесть первоклассных вояк. Об одном из них, старшине Коробкове, командир вспоминал особо.
Случилось это почти год назад. Батальон окопался на подступах к деревне Малые Вражки. Перед утренним наступлением необходимо было выяснить общую огневую позицию неприятеля. Звено Коробкова готовилось идти в разведку. Последний инструктаж.
– Товарищ майор, что передать вашей матери? – шепотом спросил Коробков, когда остальные бойцы группы покинули землянку.
– Женя, как ты?..
– Я разведчик, Алексей Петрович, мне положено все знать.
– Передавать ничего не надо. Я завтра сам… Если получится. Глянь только, горит ли свет. Крайний дом, у мельницы.
– Я знаю.
Наутро приданные батальону два артиллерийских расчета оперативно подавили огневые точки противника, выявленные группой Коробкова. За сорок минут деревня была очищена от немцев. Батальон намеревался продолжить наступление, но пришел приказ закрепиться на рубеже Малые Бражки для переформирования и пополнения личного состава.
…Майор рванул на себя незапертую дверь и вбежал в горницу. На железной кровати у окна лежала пожилая женщина. Не имея сил двигаться, она поглядела на сына холодными черными зрачками, ввалившимися в серые, обтянутые кожей глазницы. Две струйки сухих старческих слез сверкнули в углублениях ее морщинистой кожи. Прикованная к постели, она потеряла связь с миром. Время в доме остановилось и даже понемногу, повинуясь обострившейся памяти умирающей хозяйки, стало откручиваться назад. Немцы не беспокоили. Дом сильно пострадал при артобстреле и был признан негодным для квартирования.
Алексей рухнул у кровати матери. Огненные фронтовые слезы, как два осколка, прожгли глаза.
– Мама, мама… – только и мог выговорить майор.
Он бережно поднес к холодным губам матери фляжку с остывшим чаем и протиснул сквозь сомкнутую линию рта кусок сахара. Старая женщина не имела сил глотать. Она неотрывно смотрела в глаза сыну, потом с усилием разомкнула губы и беззвучно произнесла:
– Как ты нашел меня?
– Свет, мама, в твоем окошке горела свеча!
– Ты видел свет?..
– Нет, мама, не я. Один человек. Его фамилия Коробков.
– Береги его…
Несколько сказанных слов утомили женщину, и она, откинув голову на подушку, забылась сном.
«Как хорошо, что отменили наступление», – подумал Алексей, хлопоча у кровати.
Майор не выполнил материнский наказ. Особист, прознав про спиртовое самовольство Коробкова, сигнализировал в штаб полка. Вскоре за Коробковым приехала группа особого отдела. Женю забрали. Как ни пытался Алексей вмешаться в дело героя-разведчика, все зря, его больше никто не видел, и никаких сведений на служебный запрос Алексея выдано не было.
Что ж, война есть война, военное время – время несправедливое. Однако вернемся к рассказу о лейтенанте Хохловском. Удивительно, но в доносах этого «радетельного уставщика» совершенно отсутствовал элемент «шкурного патриотизма». Хохловский не искал полковых поблажек, не просился в обоз. Более того, в каждой батальонной атаке выказывался первейшим смельчаком.
Как-то раз он умудрился добежать живым до окопа врага, бесстрашно прыгнул на холеные немецкие штыки и задрал пару немцев в рукопашной. А что такое рукопашный бой в чужом окопе, рассказывать не надо.
Лейтенант не боялся получить фронтовой «подарок» в спину от своих же «товарищей». В минуты затишья не сторонился, но запросто подсаживался в кружок и подпевал под гармошку привальные песни. Бойцы же обходили стукача стороной, а оказавшись на привале с ним рядом, угрюмо пересаживались на другое место.
Частенько Хохловский бесцеремонно вступал в чужой разговор или по-мальчишески начинал о чем-то с увлечением спорить. Тогда кто-нибудь из спорщиков прерывал его петушиные речи и, если рядом не значился никто из комсостава, спрашивал лейтенанта:
– Ты что же, дятел иудейский, штрафбат скликаешь на наши головы? Знай, гнида, апрельская землица сыра, ох, пригубит ненароком.
Лейтенант слушал и… улыбался:
– Ой, не понимаю вас, милые дружочки!
От словесного трюфеля «милые дружочки» бойцы дружно зверели. Каждый старался поскорее отойти прочь, сдерживая естественную реакцию фронтового организма на сахарные слова стукача.
– Куда же вы? – вздыхал вслед Хохловский. – Ведь я о деле пекусь. Нам без армейского порядка никак нельзя…
Пятнадцатого марта 1944 года началась Полесская операция. Фронт силами 70-й, 47-й армий атаковал немцев на Ковельском направлении. 61-я армия (в которой воевал лейтенант Хохловский) попыталась занять южный берег реки Припяти. Однако случилась фронтовая неувязка. Немцы каким-то образом разгадали планы командования фронта и умело срезали наши наступательные порядки. Прорыв захлебнулся. Братушек полегло немерено. Лейтенанту ж Хохловскому фронтовые неприятности как с гуся вода: веселый, целехонький, хоть на елку новогоднюю вешай.
С того дня пошла о нем молва: мол, не иначе как нечистая сила заговорила лейтенанта ради ж его поганого языка. Мистика – штука летучая, скоро весь фронт знал: в 61-й воюет нечистая сила.
Бойцы на разные голоса смаковали несуразицу:
– Чтоб уничтожить нечистую силу наверняка, командованию придется положить всю 61-ю. А как иначе? Нечистая – она вроде ветрянки: проявляется не сразу. В 61-й (тут неча и думать!) все друг от друга перезаразились. В расход ее, чтоб фронт спасти!
– Не-е, пусть нечистая сила поможет нам немца побить. А после победы мы с ней как-нибудь управимся. Попа кликнем. Поп не поможет, так мы ее штыком! И закроем вопрос.
– Э-э нет, – говорили третьи, – кровушкой великой полита будущая победа. Сколько кровушки еще выдавит война из русского солдата! Нельзя нашу победу нечистой силе отдавать. Нешто мы ей служки какие? Кровь русского солдата с нечистой силой не смешивается, это точно.
1
Командующий 2-м Белорусским фронтом генерал-полковник Курочкин П. А. (февраль – апрель 1944 г.).