Назову своей

– Убью.

– Убивай.

Фёдор дёрнулся, Полина, не в силах сдерживать эмоции заныла, перепуганная Маша заревела навзрыд. Игнат сделал несколько шагов в сторону Насти, которая сжала губы и не отводила напряжённого взгляда от стоявшего истуканом Алексея. На чистом девичьем лбу, у висков, проступили синие венки, такие же были видны на кистях рук.

Хлопнула дверь, Настя вздрогнула всем телом, руки же при этом оставались недвижимы, будто существовали отдельно. Игнат не знал, может ли Шура «попасть белке в глаз», но то, что эта девушка, Настя, может одним выстрелом завалить медведя – не сомневался.

В следующее мгновение по Настиным рукам ударили, саму девушку скрутили заломив. Ружьё мгновенно перехватил Игнат, Фёдор подлетел к Алексею, рефлекторно отталкивая здоровенного сына, но всё же своего родного ребёнка, в сторону матери. Полина держала ревущую Машу, сама не переставая лить слёзы.

– Ты как здесь оказался? – спросил Игнат Михаила, который всё ещё держал притихшую Настю. – Откуда узнал? – показал он глазами на «террористку».

– Чего узнавать-то? Сашка Ермолин пошёл домой после новостей о Шуре с Алексеем, а Настя со свахой сюда. – Михаил посмотрел на дробовик.

Хороша сваха, нечего сказать – главное, не поспоришь. Аргументированно сватает – любо-дорого глянуть.

– Что же мне с тобой делать, Настя? – Фёдор присел так, чтобы посмотреть в глаза гостье, которую продолжал удерживать Михаил.

– Что хочешь, то и делай, Фёдор Степанович, только знай: обидит отец Шуру – не жилец твой Алексей.

Глава 8

Сидели в гостиной. Фёдор в широком кресле, устроив ладони на деревянные боковины, словно восседал на троне. Большак, как сказали бы в старину. Алексей примостился на табурете, таком же основательном, как и вся мебель в доме. Полина устроилась в точно таком же кресле, как и муж. Обхватив голову руками, она раскачивалась из стороны в сторону. Михаил упал на диван, усадив рядом Настю, крепко обхватив рукой – не шелохнёшься. Руки у Михаила, как у любого лишённого ног, были на редкость крепкими, не круглые сутки он на протезах, по дому управлялся в инвалидном кресле или «своим ходом». Машу отправили к детям, велев носа не высовывать, пока не позовут. Игнат же стоял в дверном проёме, сложив руки в замок.

Что за день-то сегодня? Люба уехала, невольно настроив половину села против него, племянника чуть не пристрелила сопля из двустволки.

– Что скажешь, Алексей? – Фёдор поднял смурной взгляд на сына, Полина всхлипнула.

– Ничего говорить не буду, – в очередной раз ответил Лёша, глянув исподлобья на отца и с какой-то отчётливо читающейся жалостью на мать.

– Я тебя предупреждал? – повторил Фёдор. – Предупреждал?! – гаркнул со всей немалой мощью.

– Феденька! – воскликнула Полина.

– Поля, ты посмотри, что натворил этот олух! Ославил девушку на весь белый свет, себя ославил, меня, тебя, сестёр. Чего смотришь? – Он посмотрел в упор на сына. – Вставай, пойдём Шуру сватать, пока её отец не пришиб.

– Не пойду, – глухо ответил Алексей.

– Лёша, разве можно так?! – взвилась Полина. – А если с Машей так же поступят? С Дарьей?

– Голову проломлю, – буркнул в ответ Лёша.

– Твоих сестёр трогать нельзя, а Шуру, значит, пожалуйста?! – Настя попыталась вскочить, получилось лишь неуклюже дёрнуть ногами. Михаил держал крепко, не вывернешься.

– Не буду я жениться на Шурке. – Лёша зыркнул на родителей, перевёл упрямый взгляд на каждого из дядьев по очереди, задержался на Насте, ей и продолжил говорить: – Я Шуру пальцем не тронул, ни в чём не виноват и жениться не стану.

– Люди зря не говорят… – упрекнула Настя.

– Люди постоянно что-то говорят. Когда ты замуж выходила, говорили, что у тебя «брюхо на нос лезет». Ты вроде не слониха, два года беременной ходить, чего же не родила, раз «люди зря не говорят»? – выдал непривычно длинную тираду Лёша.

– Глупости не мели, – перебил сына Фёдор. – Отцовское слово слушать будешь, или силком тащить?

– Я отцовское слово слушаю, только жениться на Шуре не стану.

– Лёша! – снова заплакала Полина, бросив взгляд на Настю.

Кто знает, что придёт в голову этой сумасшедшей девчонке, вдруг и правда пристрелит Лёшку, как белку, не успеет тот вытащить голову из кустов. Не она, так сама Шура, а не Шура – отец её, который, судя по всему, не в себе.

– Что Лёша? – поднялся Алексей. – Не женюсь я на Шуре. Я пальцем её не тронул, даже мыслей таких не было! Откуда я знаю, почему про меня с Шуркой говорят, может, видели её с кем-то, перепутали. – Он развёл руки, точь-в-точь, как отец. – Какого беса мне на какой-то Ермолиной жениться, если у меня девушка есть!

– Лёша! Алексей! Ну, Лёшка! – смешались в один гулкий выдох возмущённые, удивлённые, восторженные голоса домочадцев.

– Ты почему не говорил, что у тебя девочка есть? – всплеснула руками Полина, Игнат едва сдержался, не прокомментировал материнское невинное «девочка». – В гости пригласил бы, познакомил нас.

– Куда? – Лёша посмотрел на Полину, тут же отвёл взгляд. – Испугать, если только, – он не сумел сдержать усмешки, хоть и постарался спрятать.

– Если греха нет, то и бояться нечего, – зычно проговорил Фёдор, у Игната невольно выступили мурашки на руках, приподнимая волоски.

«Нечего бояться»… В Кандалах очередную публицистическую развесистую клюкву о староверах можно снимать: мужики в косоворотках, с бородами-лопатами, женщины в юбках в пол, с покрытыми головами, послушные, богобоязненные дети, не смеющие нарушить отцовский наказ. Для красочности стоит достать дедовский карабин, припрятав современную сайгу[12], выкатить прогнивший тракторёнок, хмуро смотреть в камеру, рассказывая небылицы, которые хотят услышать зрители.

Современной девушке, далёкой от религии, испугаться недолго, если уж у Игната волосы нет-нет, а встают дыбом от вида Фёдора, его голоса, рассуждений, крутого нрава. Прав Лёшка, на все сто процентов прав – нечего здесь обычной девчонке делать. А была бы не обычная, «своя», не скрывал бы племянник подругу сердца.

– А если есть? – повернулся в сторону отца Лёша, встречаясь с хмурым взглядом.

– С грехами потом разберётесь. – Игнат сделал шаг вперёд, посмотрел на Фёдора, мысленно осаживая, только прилюдного конфликта между отцом и сыном не хватало. Настя – посторонний человек в доме. – Что ты Алексея убьёшь, мы все поняли, – не дожидаясь реакции брата, повернулся он к Насте. – Как отец поступит с Александрой? Что сделает?

– Ничего хорошего, – со злостью огрызнулась Настя. – Блуд – грех великий.

Игнату показалось, что у него лопнет голова от бесконечного упоминания греха. Всё вокруг грех. Один неровный взгляд, незначительный проступок, шальная мысль на грани яви и сна – не спасёшься. Хотелось заорать на весь мир, только не поминать бесов, как сделал племянник, а крыть отборным матом на всю округу, чтобы медведи передохли.

Грех… Грех. Грех! Сколько можно-то?

Когда же ёж этот, Александра Ермолина, Шура, нагрешить-то успела?! Целовалась с кем-то? За грудь дала подержаться? Или того хуже, невинности вне брака лишилась? Если бы Бог хотел создать людей безгрешными – они бы имели способность к самооплодотворению, как нематоды – половая принадлежность червей динамична, зависит от обстоятельств.

– Уехать она сможет?

У Игната мелькнула мысль, что стоит помочь девушке, минимум деньгами и связями: снять квартиру на первое время, устроить на работу, перевести денег, чтобы могла продержаться, пока на ноги не встанет. А она встанет – сомнений нет. Разваливающуюся на ходу Ниву водит, «белке в глаз попасть» может, такие девчата не пропадают ни в тайге, ни в городе.

Фёдор, естественно, может надавить отцовским авторитетом, Полина слезами, страхом, никуда Алексей не денется – отправится в ЗАГС, как телёнок на привязи. Кому нужны такие жертвы? Всё равно семьи не получится, переломают друг другу жизнь, переломят через хребет характеры.

12

Сайга – самозарядный гладкоствольный карабин с укороченным стволом.