Страница 17 из 108
Ара, можно сказать, опомнится не успела, как оказалась в кабине коча-спарки, и услышала в наушниках чуть искаженный электрическими помехами голос диспетчера:
- Брезг[40]-девять, взлет разрешаю!
А дальше все случилось, как в сказке, - «по щучьему велению, по моему хотению», - ноги сами собой встали на педали управления, руки вспорхнули над приборной доской, прогрев машины, набор мощности, разбег, штурвал на себя, и штурмовик-умничка выполнил, как нефиг делать, «подскок Гущина» и взмыл в прозрачные небеса…
Поиски родственников, а вернее, архивные изыскания на эту тему, затянулись на долгих три месяца. Виктор успел уже обжиться в интернате при новгородском университете, догнал одноклассников практически по всем предметам и втянулся наконец в рутину гимназического образования. И все это время ни шатко, ни валко, но зато практически безостановочно вращались тяжелые жернова огромной бюрократической машины. Долго и медленно, хорошо хоть не вхолостую. Так что однажды в марте 1945 года Виктора срочно вызвали с уроков и в сопровождении классного наставника отвезли в новгородское столоночалие Министерства Внутренних дел.
«Что-то будет!» - сообразил Виктор.
За прошедшие месяцы он успел уже обдумать все возможные варианты развития событий и пришел к выводу, что опасаться ему практически нечего. Даже если вдруг обнаружатся неизвестные ему родственники, это ничего уже не изменит в судьбе Виктора Якунова. Докопаться до того, что он сам – когда, как? - подделал завещание «деда» и прочие «семейные» документы, никто уже не сможет. Нет в этом мире такой техники. Генетическую экспертизу – и по тем же причинам, - тоже не сделают, так что не только доказать, но даже догадаться, что он самозванец попросту невозможно. Никому такое и в голову не придет. Однако по случаю этих размышлений, Виктор кое-что сообразил. Похоже, в том своем странном прошлом-будущем он был весьма образованным человеком. О том, что он хорошо разбирается в точных науках, Виктор уже знал. Теперь же осознал, что кое-что смыслит и в криминалистике. Возможно, там и тогда он работал следователем прокуратуры или служил в контрразведке. Впрочем, здесь и сейчас это ему ничем не поможет: слишком велик разрыв между мирами в уровне науки и техники. Пятьдесят-шестьдесят лет – никак не меньше.
Между тем, пройдя длинными коллегиальными коридорами и внушительными лестницами – по которым они спускались только для того, чтобы снова подняться вверх, - Виктор и сопровождающий его господин наставник достигли наконец приемной директора канцелярии при новгородском столоначалии Министерства Внутренних Дел. Это было просторное помещение, едва ли уступающее размерами актовому залу 8-й городской гимназии, в которой теперь учился Виктор, но здесь было сравнительно мало стульев, расставленных вдоль стены напротив высоких узких окон, зато имелось два письменных стола, поставленных по обе стороны от таких же высоких, как окна, двустворчатых дверей. За одним столом сидел референт-делопроизводитель, а за другим - секретарь директора канцелярии. Вот этот секретарь, - невысокий, холеный молодой человек с лицом, не выражающим ровным счетом никаких чувств, - и вызвал Виктора в директорский кабинет всего лишь через сорок минут ожидания в приемной.
- Проходите, молодой человек, - приветствовал его директор канцелярии. – Проходите и садитесь, - указал он на стул, предназначавшийся для посетителей. – Разрешите представиться, коллежский советник Ставров, ну а вы, стало быть, Виктор Ильич Якунов.
- Совершенно верно, ваше высокоблагородие, - подтвердил Виктор и сел на предложенный стул.
- Что ж, Виктор Ильич, - чиновник пододвинул к себе лежавшую справа от него папку и развязал тесемки, - вопрос о вашем родстве оказался совсем непрост…
«Можно подумать, это я вас просил разбираться! Сами напросились, к себе и претензии выдвигайте!»
- Да-с, совсем непрост, - повторил Ставров, смотрел он при этом Виктору в глаза и, словно бы, ждал от него какой-то определенной реакции. Но не дождался, поскольку Виктор еще не знал, радоваться ему или горевать, но предпочел бы попросту плюнуть и растереть.
- Позволю себе задать вопрос, - все-таки сказал он вслух, - вам удалось узнать что-то определенное?
- Удалось! – кивнул директор канцелярии. – Якуновы, видите ли, Виктор Ильич, являются, как выяснилось, младшей ветвью Якуновых-Загородских. Разветвление это возникло сто двадцать три года тому назад, когда младшему брату посадника Якунова-Загородского генералу Борису Федоровичу Якунову Сенат республики Себерия даровал право основать свой собственный род, независимый от основной линии. Однако указ этот не отменял наличия родства между двумя линиями, и в связи с этим в тот момент, когда пресекся посаднический род, права на титул перешли к вашему деду.
«К моему деду? – удивился Виктор. - А там что же вообще никого из родственников не осталось в живых?»
- Почему именно к моему деду? – поинтересовался он вслух.
- Потому что Игнатий Понтелемонович Якунов-Загородский не оставил после себя ни детей, ни внуков, ни даже родных племянников - объяснил чиновник. – Никакого прямого потомства. В этом случае, преимущество в наследовании имеют родственники по боковой линии, в особенности, если они носят ту же фамилию, что и представители основной линии.
- То есть, достаточно того, что мы Якуновы?
- Именно так, - подтвердил Ставров.
- И никто не может оспорить факт наследования в суде? – не унимался Виктор, что-то такое помнивший из своей прежней жизни.
- Что ж, - усмехнулся в ответ чиновник, - отдаю должное вашему уму, Виктор Ильич. Могут. Есть кому, и они бы оспорили, да только граф Игнатий озаботился оставить завещание, передав титул своему троюродному брату Ивану Якунову, сиречь вашему деду. А с завещанием, молодой человек, не поспоришь. Хотя ваши родственники и попробовали его оспорить. Оттого ваше дело, Виктор Ильич, и легло в долгий ящик.
- И что теперь?
- Теперь титул принадлежит вам, - улыбнулся, наконец, коллежский советник. – Вот официальное извещение Сената Республики Себерия, что с первого марта сего 1945 года вы, Виктор Ильич официально являетесь не Якуновым, как прежде, а посадником или по новому стилю графом Якуновым-Загородским. Вот, стало быть, бумаги, подтверждающие сей неоспоримый факт. А неоспорим он оттого, что таковым его признал сенатский суд, а с Сенатом республики бодаться – себя не уважать!
- Благодарю вас, ваше высокоблагородие! – поднялся со стула Виктор. – Это… неожиданно… но, разумеется, приятно! Спасибо вам!
- Не торопитесь, молодой человек, - остановил его коллежский советник. – Вместе с титулом к вам переходит и все завещанное Игнатием Пантелеймоновичем движимое и недвижимое имущество. А именно, квартира в Ниене[41] со всей обстановкой, коллекцией клинкового оружия и живописи и банковский счет на три тысячи шестьсот семьдесят пять рублей. Оружие, картины и кое-какие личные вещи графа находятся в камере хранения Объединенного Новгород-Ниенского банка, квитанция прилагается, - кивнул он на лежащую перед ним папку. - Квартира в долговременном наеме. Деньги – шестьдесят рублей ежемесячно – поступают на банковский счет все в том же Новгород-Ниенском банке. Счет следует переписать на ваше имя, но думаю, в гимназии вам с этим помогут. На данный момент у вас там скопилось уже тысяча семьсот сорок рублей…
Так неожиданно Виктор стал графом и обладателем кое-какого нестыдного имущества, которое, уж верно, превосходило и ценой, и значением все то, что он оставил на Филипповой Горке. В гимназии, к слову, эта метаморфоза произвела на всех весьма сильное впечатление. Республика республикой, а дворянство никто пока не отменял и со счетов не сбрасывал. И графский титул, как начинал теперь понимать Виктор, для этих людей, - имея в виду и преподавателей, и гимназистов, - отнюдь не пустой звук. Что-то такое он добавлял человеку. Что-то важное, что не сразу выразишь словами, но прибавка эта оказалась достаточно весомой, чтобы не обращать на нее внимания. Да и деньги оказались Виктору весьма кстати.
40
Брезг – рассвет (древнерусский).
41
Ниен – Санкт Петербург.