Страница 10 из 108
Виктор попал в этот мир шесть лет назад. Как и почему, он так до сих пор и не разобрался. Не знал, не помнил, не понимал. И о прошлой жизни, как на зло, не вспоминалось ничего конкретного. Память, вообще, работала из рук вон плохо. Иногда что-то вдруг всплывало. Чаще всего какие-то необязательные вещи, типа выборов президента или выхода на рынок нового корейского мобильника, но зато вся конкретика его прежней жизни оставалась недостижима. Впрочем, кое-что он все-таки знал. По факту, случилось вот что: взрослый мужик, каким, по-видимому, был Виктор «до того, как», оказался вдруг в теле десятилетнего беспризорника, пришедшего в себя на товарной железнодорожной станции города Кунгур. Где-то там, позади, остался двадцать первый век, - в этом Виктор был абсолютно уверен, - но при всем при том он даже настоящего имени своего вспомнить не мог, не говоря уже о точном возрасте и стране проживания. Вспоминались очень разные пейзажи, города и интерьеры, из чего можно было сделать вывод, что он в свое время много где побывал и много чего повидал. Вот только никак не вспоминалось, были ли это рабочие поездки, или он просто путешествовал для развлечения. Однако казус заключался не только в том, что он неожиданно сменил тело взрослого человека на тело ребенка. Судя по всему, он умудрился попасть не просто из «настоящего» в прошлое, но и в совершенно иной мир. Во всяком случае, он твердо знал, что никакой Себерии ни в двадцатом, ни в двадцать первом веке на старушке Земле не было и быть не могло. Так распорядилась история, и в мире, где он жил прежде, Новгородская республика проиграла в борьбе за выживание Московскому княжеству. А вот в мире, где он жил теперь, это было нормальное государство, вроде той же Англии или еще какой-нибудь долбаной Пруссии. Новгород, правда, побогаче Пруссии, но дела это не меняет. Другой мир, другая история. Так что он не только «упал назад», оказавшись в начале двадцатого века вместо начала двадцать первого, но, похоже, умудрился «отступить» при этом куда-то в сторону, попав, как кур во щи, в иную реальность, в другую историческую последовательность.
Здесь даже русский язык звучал иначе, да и английский, к слову, тоже. Английский Виктор, по всей видимости, знал в прошлой жизни на ять. Говорил на нем, читал и писал, но родным для него все-таки был русский. Но здесь и сейчас граждане республики Себерия говорили на совсем другом диалекте великорусского наречия, на слух напоминавшем Виктору скорее польский, чем, скажем, куда более близкие к русскому языку украинский и белорусский. В общем, какое-то время пришлось ему побыть немым мальчиком, - просил подаяние, воровал и изображал из себя юродивого, - ну а затем, осмотревшись и поднабравшись того-сего, решил, что пришло время устраиваться в этой жизни на человеческий манер. Все-таки, на самом-то деле, он был взрослым, а возможно, и немолодым, опытным мужчиной и, худо-бедно, понимал, как устроена жизнь. Вот тогда он и стал Виктором Якуновым, а случилось это так.
Замок старика Якунова стоял в излучине Колвы на невысокой скалистой сопке – Филипповой Горе. А в трех верстах выше по течению реки, там, где в Колву впадает невеликая речка Цидовка, находился едва влачивший существование погост. В Вильгорте – так называлась деревушка на языке пермяков, - когда-то жило довольно много народа. Сто дворов, а то и поболее. Но после чумного поветрия, случившегося лет за шесть до того, как Виктор добрался сюда на краденой плоскодонке из Усолья по Каме, Вишере и Кольве, погост почти полностью вымер. Из двух церквей нынче действовала только одна, самая маленькая, да на берегу реки стояла построенная недавно купцом из Чердыни торговая фактория. Жизнь на погосте едва теплилась, но и то больше стараниями чужаков – переселенцев из Прикамья. Это и послужило основной причиной того, что Виктор выбрал именно Вильгорт, чтобы осесть здесь и начать новую жизнь на новом месте. В деревне, да и вообще в округе, его никто толком не знал, и Виктор мог «втюхать» местным любую историю. Даже такую, в которую ни один разумный человек в другом месте и в другое время никогда бы не поверил. Впрочем, он не стал торопиться, решив прежде осмотреться, и оказался совершенно прав.
Первым его побуждением было обжить один из оставшихся во время эпидемии бесхозными домов. Это было явно лучше, чем слоняться в одиночку или в составе ватаги таких же, как он, сопляков по чужим городам или, того хуже, по уральской тайге. Просто поначалу у него не было выбора. Без языка и без понимания основ местной культуры ему в одиночку было бы не выжить. Вот он и мотался с бандой беспризорников туда-сюда вдоль железных дорог и речных путей. А вот когда подрос и обжился в этом мире, то решил покончить с бродяжничеством, осесть, где получится, и жить наособицу. Оно, конечно, опасно – все-таки двенадцатилетний пацан легкая добыча для любого ушкуйника или лиходея, - но Виктор старался не зевать и таким злодеям на глаза не попадаться. А на самый крайний случай у него в рванине был припрятан нож, которым, по смутным воспоминаниям, он владел в прошлой жизни довольно хорошо. Откуда что взялось, он, разумеется, не знал, - может быть был бандитом, а может быть, и спецназовцем-парашютистом, - но зарезать обидчика мог, хотя никто от него такой прыти не ожидал. Но это зря. Откуда-то Виктор точно знал, что рука у него не дрогнет и угрызениями совести страдать ему не придется. Однако бог миловал, обошлось без крови.
Осмотревшись в Вильгорте, он узнал среди прочего про Филиппову Гору - обветшавший замок, стоящий в излучине Кольвы, и о доживающем в нем свой век отставном бригадире Якунове. Вот к этому старику, он в конце концов и прибился, став для него по случаю слугой «за все» и назвавшись Виктором, поскольку успел уже привыкнуть к этому имени. Хозяйство у старика-ветерана находилось в полном упадке. Доходов, кроме военной пенсии, никаких, а из родственников, как понял Виктор, была у бригадира одна лишь дочь София, лет десять уже, как лежавшая под могильной плитой на заросшем бурьяном кладбище, расположившемся рядом с давно закрытой церковью Архангела Михаила.
Быт в замке был прост и по-военному непритязателен, тем не менее, больной полубезумный старик действительно нуждался в помощнике, - поскольку других слуг в доме не было, - а Виктор, успевший вволю натерпеться за время пребывания в этом мире, не чурался никакой работы. Он колол дрова, чистил дымоходы, прибирался в обжитой части замка, ходил в деревню за продуктами и в меру своих талантов готовил еду, таскал воду из колодца, стирал и делал множество других необходимых даже в самом убогом быту дел. Однако время брало свое: старик все больше дряхлел, теряя вместе со здоровьем остатки разума, а замок ветшал. Понятно, что Виктор, худо-бедно справлявшийся с простейшими хозяйственными заботами – а он ко всему прочему еще и рыбу ловил, ставил силки на зайцев и прочую лесную мелочь и собирал в тайге грибы, ягоды и орехи, - не мог в одиночку починить прохудившуюся крышу, рассохшиеся оконные рамы или провалившийся от старости пол. И все-таки здесь – в замке бригадира Якунова, - ему жилось куда лучше, чем где-нибудь еще в этом мире. Он был более или менее сыт, одет, - перешив, как умел, кое-что из стариковских обносков, - и имел какую-никакую, а крышу над головой. Кроме того, в замке хранилось изрядное количество самых разных книг, так что за годы, прожитые в Филипповой Горе, Виктор превратился в довольно образованного по местным меркам человека.
Многое из того, что он нашел в книгах отставного бригадира, Виктор хорошо знал из своей прошлой жизни, но отнюдь не в терминах этого мира. Это, прежде всего, касалось математики, геометрии и естественных наук. Но многое другое пришлось учить, что называется, с нуля. Например, историю этого мира, его политическую географию или закон божий вкупе с обязательными молитвами. Кое-что другое, можно было бы и вовсе не учить, но делать длинными зимними вечерами ему было нечего, вот Виктор и читал от скуки книги по военному искусству, агрономии, охоте и рыболовству. Впрочем, пока Петр Якунов оставался в уме – хотя и не всегда в твердой памяти, - он не только рассказывал своему юному компаньону о долгой и насыщенной приключениями жизни кадрового артиллерийского офицера, но и научил от нечего делать говорить и читать по-французски и по-немецки, ну а стрелять Виктор научился сам, хотя, возможно, не столько научился, сколько вспомнил то, что умел в прошлой жизни.