Бойся меня

Кричать, нужно кричать. Зови же, чёрт возьми, на помощь, Мирра!

Я набираю в лёгкие воздух, но в ту же секунду мой рот накрывает зловонная лапища.

– Не ори, дура. Шею сверну.

Пакеты с бельём и продуктами падают из моих рук, колени подкашиваются от сильного тычка, а правую лодыжку простреливает острая боль. Лишив меня равновесия, бомж, или кто бы он ни был, тащит меня в соседнюю подворотню, где любят проводить время бездомные и местные алкоголики.

Шершавая и явно нечистая кожа больно сдавливает мне губы. Я машинально пытаюсь её укусить, но безрезультатно – лишь на нёбе оседает тошнотворно-горький вкус. Аммиачный запах мочи ударяет мне в ноздри, лопатки впечатываются в холодную стену. Лицо напротив скрыто темнотой, но я вижу: оно бородатое, грубое. Колено мужчины грубо вклинивается мне между ног, заставляя каблуки жалобно скрести по асфальту, и лишь тогда до меня доходит: он собирается меня изнасиловать. Эта мысль настолько поражает меня своей абсурдностью – разве в современном цивилизованном такое может происходить? – что я на несколько секунд даже перестаю брыкаться. Глаза становятся мокрыми – катятся слёзы. Я так давно не плакала… Пару лет точно. И никогда не делала этого из страха.

– Молодец, курочка… Лучше не дёргайся. Я бабу сто лет не трахал… Долго терпеть не придётся. Ну-ка, какая ты там…

Вонючая рука освобождает мой рот, но закричать я не успеваю, потому что уже в следующую секунду задыхаюсь от унижения. Слышится треск юбки, вслед за которым грубые пальцы проникают мне в бельё.

– Совсем без волос… высшего сорта тёлка… – пошло хрипит мужик, пытаясь протолкнуть руку глубже. Начинает кружиться голова, а к горлу подкатывает едкий кислотный комок – я бедром чувствую трущуюся о меня твёрдость.

И тогда я ору. Не кричу, не молю о помощи: я ору что есть мочи, потому что отчаянно хочу жить своей скучной правильной жизнью и не желаю остаток жизни проводить в кабинетах психотерапевтов в попытке забыть тот ужас, что меня ждёт.

Бородатое чудовище грязно ругается матом и наотмашь бьёт по меня губам. Солоноватый металлический вкус наполняет рот, заставляя поверить: я действительно нахожусь в одном из самых кошмарных своих снов. Тяжёлое тело наваливается на меня и, судя по торопливому движению рук, насильник пытается избавиться от штанов.

Я отчаянно брыкаюсь, захлебываясь слезами и подступающей тошнотой, задыхаюсь под грузом его веса. «Не может быть. Не может быть. Не может быть», – стучит в голове набатом.

А потом всё резко меняется. Запах пота исчезает, так же как и тяжесть, сдавившая мне кости. Всё ещё пахнет мочой, но воздух стал намного свежее.

Стерев запястьем слёзы, мешающие мне видеть, я растерянно смотрю вниз, где в метре от меня в спущенных штанах, держась ладонями за пах, хрипит и корчится насильник.

– Всё же я не зря решил к тебе заехать, – раздаётся из темноты глубокий мужской голос, звук которого наполняет тело неверием и диким облегчением. Именно сейчас мне хочется по-настоящему зарыдать.

Неважно, как он здесь очутился. Неважно, что скорее всего он за мной следил. Это совсем неважно. Главное, он меня спас.

– Я убью тебя, ублюдок, – коротко информирует Савва и отводит ногу.

Жуткий хруст и глухой стон. Я никогда не была свидетелем драки. Я терпеть не могу жестокость, но сейчас не могу пошевелиться, глядя как он методично избивает хрипящую массу ногами. Что я чувствую в этот момент? Ничего. Полное опустошение. Этот дурно пахнущий недочеловек только что собирался насильно засунуть в меня свой немытый член.

– Савва, хватит, – хриплю я, когда масса перестаёт издавать хоть какие-то звуки. – Хватит. У тебя могут быть проблемы.

Даже в темноте я могу разглядеть его глаза: яркие, горящие адреналином и яростью. Я вдруг вспоминаю, как он пахнет: по-мужски терпко, возбуждающе. Сейчас мне отчаянно хочется ощутить его запах, чтобы перебить ту вонь, которую я успела вдохнуть.

– Хватит, – повторяю я твёрже, опасаясь, что он ещё не готов остановиться.

Савва с явной неохотой отступает назад и делает едва уловимое движение рукой, убирая упавшие на лоб волосы. Я уже знаю, что сегодня никуда его не отпущу. Пусть спит на диване, ну или я могу спать на диване, а он ляжет в моей комнате. Сегодня я ни за что не останусь одна.

11

Подъём по ступеням даётся мне с трудом: кажется, я действительно подвернула ногу. В сотый раз сглотнув в попытке избавиться от металлического вкуса во рту, я нетвёрдой рукой вставляю ключ в личинку замка, но он отчего-то отказывается поворачиваться.

– Заело, по-моему, – поясняю я Савве, стоящему за спиной, и не узнаю свой голос, жалкий и дребезжащий.

Тёплые пальцы накрывают мою ладонь и по-хозяйски выдёргивают из неё ключи. Я не сопротивляюсь – просто отступаю назад, позволяя чужому человеку разбираться с дверью в мою квартиру.

Почему чужому? Сейчас Савва таким не ощущается. Каких-то пятнадцать минут назад он спас меня от одной из самых ужасных вещей, какие только могут произойти с женщиной. Этот бомж мог быть болен чем угодно… даже СПИДом… Он мог меня изувечить. Я могла от него забеременеть…

Господи, да что за идиотская привычка визуализировать самый паршивый исход? Я и так трясусь как перепуганная мышь.

– Кажется, всё в порядке, – сообщает Савва и указывает глазами на приоткрывшуюся дверь. – Прошу.

Нет, я и правда не в себе. Не смогла отпереть собственную квартиру.

– Спасибо, – бормочу я и, забрав у него помятые пакеты, которые мы подобрали по пути к подъезду, переминаюсь с ноги на ногу. Ну и куда делась моя былая решительность?

– Ты бы мог побыть со мной? Я… – Боже, как же сложно. Я никогда не просила мужчину остаться у меня, обычно они сами были тому инициаторами. – Не хочу находиться сегодня одна.

Синий взгляд окрашивается тёмными всполохами, мешая мне сходу угадать ответ, который становится известен уже через секунду:

– Конечно, Мирра. Я побуду с тобой.

******

Я осторожно снимаю с ног туфли и мельком оглядываю лодыжку: она немного распухла. Если срочно не приложить лёд, то про каблуки можно забыть на ближайшие две недели.

Савва безмолвно за мной наблюдает, стоя возле шкафа-купе. Нужно хотя бы попытаться быть гостеприимной, если уж я его к себе пригласила.

– Располагайся как тебе удобно, – мне даже удаётся вымучить из себя вежливую улыбку. – Я схожу в душ, а потом постараюсь тебя как-нибудь развлечь.

Савва очерчивает взглядом моё лицо, которое сейчас наверняка выглядит как полотно художника-сюрреалиста.

– У тебя кровь на губах. Он тебя ударил.

– Ты ему сполна за меня отомстил, – я снова пытаюсь улыбнуться, но с треском проваливаюсь: снова мокнут глаза и начинают дрожать губы. Ещё бы. Я пережила дикий стресс. Это абсолютно нормально.

– Нет. Нужно было его убить. И даже тогда этого было бы недостаточно.

Его слова звучат честно, без лишних пафоса и бравады, словно он действительно был готов его убить. Должна ли меня пугать подобная кровожадность? Возможно. Но меня не пугает. Мир совершенно ничего не потеряет, если того вонючего мужика не станет. Пока на моей одежде всё ещё есть его запах, я не склонна к ханжеству и пацифизму.

– В холодильнике есть сок и вино, – я машинально касаюсь рукава его пиджака, перед тем как скрыться за дверью душевой. – Я постараюсь недолго.

Растёкшаяся тушь, опухшие от слёз глаза и разбитая губа – таков вердикт моего отражения. Не так уж и плохо в сравнении с тем, что в действительности могло со мной случиться. Завтра позвоню секретарю Андреева и возьму выходной. Схожу на массаж и навещу психотерапевта, у которого не была больше полугода. Пусть изучит меня на предмет психотравмы. Гордиенко удвоит свои усилия по выживанию меня из компании, а мне необходимо быть во всеоружии.

Отшлифовав тело мочалкой до царапин, дважды намылив голову и трижды промыв половые органы антисептиком, я застываю под струями воды, чтобы дать себе время поплакать. Пара слезинок раздражает глаза и не более того. Большую часть своего унижения и страха я выплакала в пропахшей мочой подворотне.