Страница 6 из 24
«Вот так так… Следует, однако, признаться, – несколько отстраненно размышлял Герман, – скульптуры исполнены мастерски. Тонированный фарфор… Идеальная имитация светящейся кожи, бледно-розовых рта и сосков, разноцветных камешков объемного лака ногтей, перепутья жизненных обстоятельств, средоточий желаний. Волосы, брови, ресницы – все как у живого человека. И как ему удалось? Оторопь берет – полное ощущение, что перед тобой живая женщина, только маленькая. Похоже на тот фильм, где героя соблазняла крошечная уродка. Б-р-р-р!»
Натурщицы во все времена были не только моделями, но и предметом вожделения художников.
Вспомнилась огромная московская выставка. Милая девушка с детским лицом, Катя, кажется, пела рэп и запросто выдавала замечательные рифмы, вроде «двойной лояльности – вдвоем рояль нести» или «инопланетянин – и на план не тянет».
Катя явно понравилась «Стренджеру Бездны». Однако потом произошла непонятная сцена. Участники выставки обернулись на дикий вопль Алика, увидели, как он внезапно вскочил и схватил Катю за горло. Девушка испугалась, побледнела, на пол посыпались цветные стекляшки порванного ожерелья. «Сама виновата, не надо было меня провоцировать», – объяснил он окружающим и как ни в чем не бывало вернулся к своему столу. Потирая придавленную шею, Катя собирала, словно осколки своей жизни, рассыпавшуюся бижутерию. «Ты что творишь, ветеринар хренов, совсем на голову больной?» – спросил художник Потаповский.
Алик же прошептал ему: «Я убью вас, Дмитрий Владимирович, вы даже не заметите, как я вас убью. Потому что я смертник, и терять мне нечего. Подавайте в суд, если хотите, и живые позавидуют мертвым! До встречи в аду». «Сделай милость, дурачок, я не против», – добродушно отшутился Потаповский.
Сотрудники и посетители Продюсерского центра не раз становились свидетелями эпатажного поведения Алика. Тем не менее временами он бывал довольно рассудительным и серьезным. Хорошо ориентировался в медицине и биологии, неплохо разбирался в литературе и кинематографе.
Герман еще раз прокрутил в голове тот скандальный эпизод на выставке.
«Как чувствовал: не надо было встречаться с ветеринаром. Зашел узнать об общей знакомой, а он погрузил меня, словно муху в варенье, в проблемы своего либидо. Это же Ана, моя Ана, а тут какой-то, с позволения сказать, „сексолог“ мусолит ее потными руками, кисточкой гладит, бесконечно касается вожделенных мест. Мразь какая.
Так устроен мир – все видимость: не знаешь – вроде и нет этого, нет и все. А сейчас тебе сказали: она, скорей всего, во Флориде. Может, ее даже видел кто-то из знакомых, тот же Ленька, например. Сказали, и точка. Ты уже знаешь, это произошло. И твоя жизнь мгновенно изменилась».
Когда Герман вернулся в комнату, где Алик тихо допивал очередной бокал черной водки, в дверь позвонили. Пришла озабоченная пара, мужчина и женщина, обоим лет сорок с небольшим. «Все, похоже, разрешится наилучшим образом, – подумал Герман. – Теперь самое подходящее время покинуть эту юдоль печали».
Алик попросил посетителей минутку подождать, пока он проводит старого друга. Возле двери он еще раз схватил Германа за руку и спросил, верит ли тот ему.
Герман уточнил вопрос: что Алик не думал о ней в плане интимных дел?
Нет, Алика интересовало, верит ли Герман, что Анастасия сейчас во Флориде.
Герман мучительно вспоминал, при чем здесь Флорида? Мысли почему-то путались, голова немного кружилась. Он ответил, что им обоим, в конце концов, сейчас предельно ясно, что ее нет в Москве. Ее с ними нет.
Открывая дверь, хозяин вздохнул и ответил гостю, что тот, как всегда, прав. Ее нет в Москве, и этим, пожалуй, все сказано.
Герман вышел на улицу. Дождь закончился. Ветерок рябил синие лужицы на асфальте и задорно шелестел листьями деревьев.
«Хорошая погода. Стоит ли вызывать такси? До Националя рукой подать, можно и прогуляться. Есть о чем подумать, Герман Владимирович. Опять на горизонте твоей жизни появляется Анастейша».
3
Ана, Анастейша.
Ана, Ана, ты для меня целый мир, много лучше и интересней того мира, что я знал до встречи с тобой.
Всех женщин земли собрали вместе, взяли у них лучшее.
Получили экстракт, из него сотворили тебя.
Вот отчего ты такая. Квинтэссенция женщины.
Знаешь, что такое «момент истины»? Если бы я умирал, какие последние слова я бы сказал тебе? Какие последние слова ты сказала бы мне?
Учусь жить без тебя. Порой мне кажется, что смогу, уже могу. А потом вдруг нахлынет эта непередаваемая нежность, это ощущение, что где-то есть, дышит, переживает, радуется, страдает… та, которая… та, которую наедине с самим собой – мучаюсь, краснею, стыжусь – называю «моей девочкой».
И тогда мне понятно, что ты все равно рядом, что мы вместе, хотя и далеко друг от друга.
Увидел фотографию, где ты в белом платье. Теряю голову, когда вспоминаю о тебе. Люблю, боготворю и, конечно же, – слабый я человек! – вожделею.
Встречаю разных женщин. Некоторые симпатизируют, есть и те, кто по-настоящему тянется ко мне, кто на многое готов ради меня, а у меня одно в голове: Ана, Ана, Ана. Только ты, в душе только ты, заслоняешь всех и вся, нежный огонь сердца и бешеное пламя моей страсти.
Там, где, наверное, ты сейчас, могучее субтропическое солнце на небе. Но на моем небе солнце поярче будет – это ты, дорогая, ты мое обжигающее дикое солнце.
На фотографии из Майами ты такая, какой вижу тебя в своих воспоминаниях: тонкая и ранимая, волнующая и влекущая. Жаркая и нежная, застенчивая и дерзкая, такой и должна быть Жар-птица!
На твоем континенте сейчас ночь. Хорошего сна, красавица. Обнимаю, шепчу тысячу нежных слов, я с тобой, каждую минуту, каждую секунду, каждый вздох и каждый удар сердца. Приду к тебе во сне, пожалуйста, не прогоняй меня.
Ты – роскошная темно-красная роза.
Твой аромат – для тех, кто любит тебя и умеет ценить,
Капля росы между лепестками – для тех, кто жалеет тебя и знает, как быстролетны молодость и красота,
Колючие шипы – для тех, кто хочет сорвать розу и поломать длинные стебли.
Роза – само совершенство.
Роза любви выросла в сердце, разрывает шипами.
Умираю без тебя. Сладкая смерть.
Ана, грех мой, сердце мое. А-на – выдох удивления, завершающийся легким шлепком языка по деснам изнутри рта и быстрым отдергиванием языка. А-на-стейша. Снова – удивление, шлепок, отдергивание, потом – чуть презрительный легкий зубной свист, два толчка – кончиком и крышей языка в небо, теплое шипение расползается в сторону щек, и опять короткий выдох удивления. Просто набоковщина какая-то!
Она была Аной, просто Аной, по утрам, босиком, раздетая или в халате, метр восемьдесят, а может, и больше. Она была Аной в шортах или джинсах, Анастейшей – в офисе продюсерского центра; Анастасией – завучем сценарных курсов; Анастасией Штопоровой – на пунктирных строчках договоров с авторами. Но в моих объятиях, в моих мыслях, в моих письмах она была только Аной.
Были ли у тебя предшественницы, Ана? Я и раньше любил – еще до встречи с тобой, любил и, наверное, был любим. Девушки, женщины, матроны, умницы, пустышки, чертовки приходили и уходили, но это было совсем другое. Тем не менее я мог бы вспомнить и настоящих предшественниц. Если б не они, не было бы и тебя. Тебя бы не было в моей жизни, Ана, если бы в один прекрасный день я не полюбил одну изначальную девушку, прелестную Аганиппу, дочь речного бога Пермесса, юную нимфу источника, расположенного вблизи рощи муз на горе Геликон, который забил из-под земли после удара Пегасова копыта. Вода этого источника дарит вдохновение художникам.