Страница 1 из 17
Иван IV Грозный: Царь-сирота
Император Юстиниан II. Для моих подданных я —
кровожадный зверь. Если же мне проявить к ним
любовь и прощать, то завтра эта любовь обернётся
бедствием для них же самих. И они всё равно будут
платить налоги, но уже сарацинам или болгарам.
Так что же... надо делать василевсу: править по законам
Ветхого Завета и сохранить государство или жить по
законам Христа и окончательно погубить государство
на радость всем его врагам?..
Иоанн Дамаскин. Я верю, что стремиться приблизить
этот мир к Евангельской правде — возможно и даже
должно для правителя.
Император Юстиниан II. Как ты наивен, Иоанн. В своём
стремлении управлять миром по Евангельским заповедям
такой государь погубит не только себя, но и свою империю.
Произойдут государственные перевороты, нестроения,
междоусобные войны, нашествия иноплеменных. Потомки
скажут: этот святоша спасал свою душу, но был плохим правителем...
Иоанн Дамаскин. Пусть даже так... Но это будет всего
лишь суд человеческий — несовершенный. Я думаю,
что для христианина важнее всего суд Божий.
СИРОТСКИЙ ТЕАТР МОСКОВСКОГО ЦАРСТВА
Иван Грозный… Сколько эмоций вызывает имя первого русского царя у образованных людей России! Скоро минет четыре с половиной века с того дня, когда он лёг во гроб. Между тем одно упоминание его вызывает настоящие бури в общественной мысли. Историки, журналисты, публицисты, блогеры вступают в яростные схватки, отстаивая свой взгляд на жизнь и деяния этого государя. Писатели, придерживаясь самых разных мнений о персоне Ивана IV, черпают из его биографии вдохновение для творчества.
Эпоха Ивана Грозного, кровавая, наполненная блеском лат и звоном оружия, звучащая криками из застенков, богатая строительством соборов и дальними походами — каким томительным призывом беспокоит она русское сердце!
И, наверное, нескоро наступит время, когда русское общество найдёт в недрах своих благодатную почву для согласия по поводу того, что преобладает в эпоху грозненского правления: доброе начало или скверна. Может быть, спор на сей счёт продлится до Страшного суда, а там уж сам Господь рассудит, кто прав.
Сам этот спор на первый взгляд кажется губительным, раскалывающим русский народ. Но есть в нём нечто животворное. Пока русский человек неравнодушен к деяниям своих предков, пока высокая Истина тревожит его, пока вера в Бога и поиск верного нравственного отношения к собственному прошлому, настоящему и будущему важны для него, что ж, душа его открыта для спасения. Если охладеет русское сердце, если высоты духа перестанут быть для него желанными, мы превратимся в «этническую глину».
Тогда лепи из нас кто хочет что угодно!
Поэтому, обсуждая величественные и страшные эпохи русской истории, не следует относиться к ним отстранённо, словно всё это не имеет отношения к нам лично, к нашей жизни, к нашей вере, к нашему времени. Всё прошедшее — здесь, рядом с нами, влияет на нас. Как бы ни хотелось увидеть прошлое с высоты птичьего полёта, честнее всё-таки пропускать его через свою личность, через свою душу. А значит, не позволять игривому интеллекту превращать нашу старину в балаган умственного и нравственного ничтожества, в какую-то нелепую комедию положений. Нет. Пока боль и радость наших предков с нами, пока мы не вырвали из почвы своих корней, для нас верен единственный подход к истории: величественно любое историческое событие, когда-либо произошедшее в России, хотя бы потому, что оно произошло в России.
Так же и с Иваном Грозным. Любя его, ненавидя его, познавая его эпоху, размышляя над ней, учась у неё, надобно видеть в ней высокую трагедию, а не блошиный цирк.
Более пятидесяти лет во всех государственных документах России ставилось: «Великий государь Иван Васильевич». Позднее этого правителя станут именовать «Грозным».
Первые годы пребывания на русском престоле Иван Васильевич ничем не управлял, поскольку был ещё младенцем. Весь ход державных дел направляли бояре и мать государя, Елена Глинская. Став отроком, а затем юношей, он понемногу превращался из безвластной фигуры на политическом небосклоне в истинного правителя. В борьбе с аристократией Иван Васильевич добивался полновластия. Повзрослев, государь сделался самодержцем в полной мере.
Несколько десятилетий в истории России отмечены его энергичной деятельностью — как ведущего дипломата, главного полководца и старшего судьи страны. Буквально на всё — политику, экономику, культуру — лёг отпечаток его личности. Всякая победа и всякое поражение так или иначе связаны с его именем.
Поэтому судьбу России середины — второй половины XVI века невозможно понять, не понимая характера её государя, не расшифровав его слов и поступков. Первый русский царь и государство, отданное Богом ему под власть, соединены между собой тысячами нерасторжимых связей. Если увидеть мотивы, руководившие Иваном Грозным в его войнах и реформах, то и биография всей страны станет яснее.
А на дне личности грозного правителя лежит тяжкое сиротство. Оно не только было обстоятельством детских лет Ивана Васильевича. Оно влияло, прямо и косвенно, на многие решения взрослого человека, оно дотянулось холодными щупальцами из младенчества до возраста зрелости и заставило совершать поступки, гремевшие над Россией как набатный колокол.
Иван Васильевич не только рано остался без отца и не успел получить от него «державной науки». Скоро он потерял мать, оказался в окружении людей, видевших в нём чуть ли не бастарда, относившихся к нему как к пешке на доске большой политической игры. Он научился всюду видеть измену и предательство, поскольку детство показало ему: в жизни сей нет ничего надёжного; надёжна разве что небесная твердь с пребывающим на ней Господом Богом.
Судьба взрослеющего государя более всего напоминает трагедию принца Гамлета, осиротевшего и в родном доме чувствующего гибельную угрозу своей жизни…
Что произошло бы в шекспировской Дании, когда б принц Гамлет избежал удара отравленною шпагой? О, конечно, он утолил бы жажду мщения. И все виновные в гибели его отца и прочих злодейских интригах подверглись бы пристойному наказанию. Так восторжествовала бы справедливость. Но дальше, дальше?
Историк с воображением, развитым более, чем трезвый ум и способность к анализу, — плохой историк. Не его дело фантазировать. Что проку вторгаться в реальность художественной литературы, ведь она — поле битвы филологов, писателей, критиков, но никак не историков.
И однако, вопрос о Гамлете не праздный и отнюдь не уводящий в сферу чистой фантазии.
Шекспир — кем бы он ни был — прежде всего дитя XVI века, европеец, возросший в культурном поле эпохи Возрождения, на почве титанических бурь Реформации. Его короли, принцы, герцоги, графы — такие же отпрыски XVI века, в какую бы хронологическую даль ни отправлял их драматург. А XVI век очень любил театр великих страстей. Разрешал и даже в какой-то степени провоцировал их проявления. Христианская же узда, ещё не исчезнувшая окончательно, стягивала буйный нрав правителей, заставляя их играть перед подданными не столько истинные свои страсти, до половины освобождённые самим временем, сколько их облагороженные вариации.