Дюк де Ришельё

Финансовое положение герцога по-прежнему оставляло желать лучшего; он наконец-то расплатился со всеми кредиторами его отца и деда, но ему самому осталось всего 30 тысяч франков от некогда огромного наследства плюс 13 тысяч франков ренты да кое-что по мелочи в Вене и Одессе. Здоровье его ухудшилось настолько, что в письмах сестре он называл себя «слабым, как цыплёнок». А тут ещё один из слуг в особняке на Вандомской площади обокрал его и сбежал, да и «чокнутая королева» никак не успокаивалась... 8 мая Ришельё ужинал у Паскье и вёл долгий разговор с доктором Балли о сходстве симптомов испанской жёлтой лихорадки и чумы. На следующий день он уехал с адъютантом-швейцарцем Меффрейди в Куртей — «к одиночеству», которое теперь ценил всё больше и больше.

Утром 16-го числа Ришельё почувствовал недомогание и решил вернуться в Париж. Но едва он отправился в путь, как жар усилился. На почтовой станции в Дрё напротив его экипажа остановилась карета шведской королевы; Дезире увидела герцога и была настолько поражена переменой в его лице, что подозвала к себе Меффрейди и посоветовала немедленно сделать больному кровопускание. В Париж прибыли около четырёх часов пополудни, герцога отнесли в его покои. К несчастью, врач Бурдуа, который обычно лечил Ришельё и хорошо знал о его нервных припадках, тогда сам был болен. Позвали Лерминье, главного врача больницы Шарите, который диагностировал обычную лихорадку. Около шести к герцогу заглянул аббат Николь, отправлявшийся на занятия, и нашёл его настолько переменившимся, что немедленно послал сразу за несколькими врачами, а потом, видя, что друг слабеет на глазах, — за аббатом Фетрие, кюре церкви Успения Богородицы, который соборовал умирающего. В час ночи 17 мая 1822 года[81] герцог скончался. Причиной смерти врачи назвали кровоизлияние в мозг. Ему было 55 лет и восемь месяцев.

ЭПИЛОГ

Неожиданная смерть герцога де Ришельё как громом поразила его ближайших друзей. Генерал де Рошешуар был «сломлен» и «уничтожен», выходя излома дяди. «Господин маркиз, я запёрся у себя и полностью предался своему горю, когда Ваша записка привела меня в чувство, поскольку я обрёл друга, разделяющего со мной положение, в котором я оказался, — писал Габриэль де Кастельно Оливье де Вераку. — Но сколь ужасен был для меня этот удар! Едва мне сообщили о его состоянии, я поднялся по лестнице, мне говорят: он умер. Я, казалось, потерял голову. В тот момент я клял на чём свет стоит ленивых слуг, которые меня не известили. Я вышел, точно помешанный. Ко мне подошёл господин Брессон, начальник подразделения нашего министерства... Не припомню ни единого слова из того, что я ему сказал. Вернувшись к себе, я велел запереть двери. Я не могу, как и Вы, поверить в это несчастье! Вечное несчастье; никто так и не понял, чтб мы сейчас потеряли. Мы с Вами вечно будем отдавать ему должное, но другие!»

Отпевание состоялось 20 мая в церкви Мадлен в присутствии тысячи человек, однако ни двор, ни принцы не удосужились явиться. Король и его брат даже словно бы испытали облегчение. Только герцог Ангулемский признался: «Я очень жалею о нём. Он не любил нас, но он любил Францию. Его жизнь была находкой, его смерть — утрата». Что же касается ближайшего окружения Месье, то они даже утверждали, что кончина Ришельё — «второе благодеяние Провидения после рождения герцога Бордоского»!

Тело покойного несколько дней было выставлено в церкви Успения Богородицы на улице Сент-Оноре. Всё это время там почти неотлучно находилась убитая горем шведская королева. (Она вернётся в Швецию только 13 июня 1823 года, за шесть дней до свадьбы единственного сына, и муж простит ей неверность). Затем бренные останки погребли в беломраморном саркофаге в часовне Сорбонны. Из-за сердца Армана чуть не передрались его сёстры и безутешная вдова, которая в конечном итоге заполучила его и благоговейно хранила в замке Куртей до самой своей смерти в 1830 году.

Этьен Дени Паскье написал некролог, однако новые министры запретили печатать его в «Универсальном вестнике». Кардинал де Боссе сочинил прекрасную речь, которая была зачитана 8 июня в палате пэров, но опубликовали её с купюрами. Однако горе людей, далёких от политики, было неподдельным. Восьмидесятилетний историк и филолог Бон Жозеф Дасье, избранный во Французскую академию на освободившееся после смерти Дюка место, упомянул о нём в своей вступительной речи 22 ноября 1822 года; то же сделал Абель Франсуа Вильмен, произносивший ответное слово. В том же году было основано Азиатское общество, объединившее учёных-востоковедов, и в его издании («Азиатском журнале») были напечатаны «Записки о трудах г-на герцога де Ришельё по управлению Южной Россией», составленные И. А. Стемпковским, жившим тогда в Одессе и занимавшимся своей любимой археологией. Паскье наверстал упущенное, воздав хвалу герцогу в своих мемуарах, где сравнивал Дюка с деревом, прочно стоящим на середине склона и предотвращающим оползень: «С ним Франция лишилась одного из самых благородных своих сыновей; большой ум, возвышенный и надёжный характер; никогда и никто ещё не проявил столь высокого бескорыстия и деликатности чувств. Отечество потеряло в нём преданного слугу, который во времена тяжелейших кризисов мог послужить ему своим неоспоримым авторитетом, основанным на уважении всех порядочных людей внутри страны и вне её».

Известие о смерти Армана долетело до Одессы практически одновременно с приездом нового градоначальника генерал-майора графа А. Д. Гурьева, героя Отечественной войны и Заграничных походов (он пробудет на этом посту с 3 июня 1822 года по 15 мая 1825-го). Состоялось траурное заседание городского комитета, на котором с прочувствованной речью выступил граф А. Ф. Ланжерон[82]: «Новая Россия, в особенности же город Одесса, толико возвеличенный монаршими щедротами, распространённый, украшенный и обогащённый, конечно с умилением произносит имя своего благотворителя, имя Дюка-де-Ришелье, лучшими годами жизни своей пожертвовавшего для благоденствия страны сей, и воспоминание о нём в крае, им облагодетельствованном, конечно, не ограничится пределом его существования. Сердца признательные и начальство внимательное к той твёрдой основе, на коей поставил он Одессу своим отеческим управлением, дадут неоспоримо священный обет соорудить Дюку-де-Ришелье памятник, достойный сего редкого друга человечества».

В июне же маркиза де Монкальм уведомила о кончине своего брата императора Александра. «Именно Вашему Величеству он обязан единственными счастливыми годами своей жизни, именно во втором отечестве его сердце искало воспоминания о счастье, именно к Вам, сир, устремлялась его прекрасная и чистая душа, когда он желал обрести отношения симпатии и нежности, не умалявшие глубокого уважения и восхищения, внушаемые Вашим Императорским Величеством», — писала Армандина. Александр I уже знал о случившемся и выразил соболезнования французскому послу в Петербурге графу де ла Феронне: «Я оплакиваю герцога Ришельё как единственного друга, говорившего мне истину. Он был образцом чести и правдивости. Заслуги его увековечивают благодарность всех честных русских людей. Я сожалею о короле, который ни в ком другом не найдёт столь бескорыстной преданности; я сожалею о Франции, где его не умели оценить, несмотря на то, что он оказал и призван был оказать своему отечеству в будущем столь великие услуги».

Только 9 июня 1822 года согласно высочайшему повелению Дюк был исключён из списков русской армии как умерший:

1818—1835 гг.

По кавалерии и по армии.

Емануель Осипович Дюк-де-Ришелье.

По кавалерии.

Министр иностра[нных] дел во Франции.

В настоящих чинах.

799 июня 20.

[Примечание.]

Умер. Высочайшее повеление 9-го июня 1822»[83].

81

Поскольку смерть наступила в середине ночи, часто указывается дата 4 (16) мая.

82

Ланжерон навлёк на себя немилость императора своим проектом отмены Табели о рангах, поданным в 1818 году, и два года спустя был вынужден оставить должность одесского градоначальника, а в мае 1823-го в должности новороссийского генерал-губернатора его сменил граф М. С. Воронцов.

83

РГВИА. Ф. 407. Оп. 1. Д. 6. Л. 33 об. — 34.