Страница 8 из 24
6. Кантон Соледад
17 ноября 2016 года, четверг
Человеческая цепочка, в которой участвовал каждый из нас, в последний момент спасла Эстибалис от бурной реки, стекавшей по склону холма. Мы спасли ее, ошеломленную и находящуюся на грани переохлаждения, и сразу же заперли дверь часовни, чтобы отгородиться от этой уменьшенной копии Большого взрыва.
– Проверьте свои телефоны; я полагаю, сети нет, – повысил голос инспектор Мугуруса. Град продолжал грохотать по внешней стене часовни Сан-Адриан и отдавался внутри, как в резонаторе.
Проверив гаджеты, мы ответили ему полным участия взглядом: да, мы полностью отключены от внешнего мира и не можем обратиться за помощью.
– Сохраняем спокойствие. Наши товарищи из горноспасательной службы знают, что мы отправились на визуальный осмотр. Они догадаются, что град застал нас в туннеле и мы не можем спуститься. Спасатели дождутся улучшения погодных условий и придут нам на помощь. Нам всего лишь нужно продержаться.
Мы кивнули – говорить никому не хотелось.
Я порылся в карманах пуховика и нащупал профиль сьерры. Дедушка подарил мне на день рождения маленький кусочек дерева, который я пристегнул к брелоку и всегда носил с собой. Это было напоминание о дедовом доме, о том месте, куда я всегда хотел вернуться.
Прикоснувшись рукой к миниатюрному силуэту Сан-Тирсо, я обнаружил прозрачный пластиковый пакетик с миндалем, который дедушка вручил нам с Германом в то утро после завтрака, прежде чем мы отправились на чествование у стены в кантоне Соледад. В той, другой жизни.
Их оставался всего десяток. Орехи, чистейшие белок и глюкоза. Как раз то, что сейчас нужно. Мы поделили их на всех, и они показались нам такими же вкусными, как последний ужин заключенного в «Зеленой миле»[7].
Семеро выживших – судебный секретарь, доктор Гевара, Мугуруса, двое техников, Эстибалис и я – сидели у самой защищенной стены часовни, тесно прижавшись друг к другу, чтобы сохранять телесное тепло, и ждали, когда смертоносная буря утихнет и вернется обратно в ад.
Я старался не смотреть на черный пакет с Аннабель Ли, который лежал в самом холодном углу часовни, рядом с дверью. Кто бы мог подумать, что так будет выглядеть последняя ночь, которую я с ней проведу… Но с Аннабель всегда было так: ее окутывало дыхание смерти и разрушения. Я не представлял ее в роли матери, существа, дарующего жизнь.
Сам не знаю почему.
Она говорила, что предпочитает жить в своих комиксах, потому что в реальном мире от нее одни проблемы. Творчество полностью ее поглощало, сдерживая таившуюся в ней разрушительную силу. Творчество было плотиной. По крайней мере, она об этом знала. И ни разу не извинилась за причиненное нам зло.
Наступала ночь, а вместе с ней опускалась влага, которая липла к одежде и волосам, к лицу, к шее, к рукам. Все участки обнаженной кожи страдали в эту промозглую ноябрьскую ночь на высоте 1200 метров. Снаружи сыпались ледяные градины, и нам казалось, что мы заперты в холодильнике.
Не знаю, но думал я исключительно об озябших ногах Эстибалис; я растирал их, согревал у себя в пуховике, а она, свернувшись калачиком, прижималась к моему теплому телу. Наши слившиеся тела напоминали беременность огромных размеров.
«А как же голова?» – озабоченно подумал я.
Я знал, что у новорожденных больше всего охлаждается именно голова, отсюда все эти голубые и розовые шапочки на фотографиях в «Фейсбуке». Я кутал, как мог, измученную голову моей напарницы, послушной и почти безжизненной от температурного шока, в пуховом гнезде, которое для нее соорудил.
«Не ты. Только не ты. Даже не думай умирать, потому что без тебя я пропаду и не прощу тебе этого».
И я обцеловывал ее лоб и щеки – вдруг мои губы хоть немного согреют эту окоченевшую кожу, усеянную дерзкими веснушками…
«Ты должна и дальше спасать меня, ты мой талисман», – хотелось сказать мне.
И я понял, что это правда, что на этот раз я говорю себе правду. Эстибалис была моим талисманом, хотя ее телосложение свидетельствовало скорее об обратном. Это была моя стена, мой форпост, защитный ров вокруг крепости. Когда она была рядом, я чувствовал, что сила самой природы заботится обо мне. Откровение в ту ночь заставило меня по-другому взглянуть на всю мою жизнь.
«Ты просишь меня о помощи, я поддерживаю тебя. К черту афазию Брока. К черту мою сложную ситуацию с Альбой. Ты позовешь меня, и я приду. И все, и точка. Я выздоровею – в конце концов, я внук своего дедушки».
Но слово «Альба» напомнило мне о разговоре, который состоялся у нас в тот день, после чествования, когда она появилась в кантоне Соледад и попросила меня отвезти ее ко мне домой, потому что собиралась рассказать мне что-то важное. Жалкий эвфемизм, который на самом деле означал: сегодняшний вечер изменит нашу жизнь, какое бы решение ты ни принял.
«Ну, теперь-то ты скажешь, что все это значит?» – написал я ей на мобильном, как только мы поднялись на третий этаж и уселись на мягкий диван у меня в гостиной.
Наверное, глаза мои выжидающе блестели, но я видел, что ее лицо сейчас невосприимчиво к моим улыбкам, и знал: что-то неладно. Альба сняла белый пуховик и повесила на вешалку у двери. На ней был свободный шерстяной джемпер, который защищал от промозглой виторианской осени.
– Я вернулась на работу месяц назад, и я все еще твой начальник, пусть ты и в отпуске.
«Я помню об этом, поверь…»
– У меня был очень неприятный разговор с твоим неврологом.
Я почувствовал, как мои челюсти сжались; мне не нравилось, как развивалось это… свидание?
– Прошло уже три месяца с тех пор, как ты получил эту пулю, а на консультацию к ней не заходишь и не просишь выдать тебе направление к логопеду. Доктор Альдекоа серьезно обеспокоена, Унаи. Она говорит, что чем дольше ты тянешь, тем труднее будет восстанавливать нормальную речь. Нейронная пластичность имеет предел. В августе твои перспективы были относительно благополучными, но проходят месяцы, а ты так и не начинаешь работать с этой областью мозга…
«Да, ты уже говорила». – Я махнул рукой.
Сначала я посещал доктора Диану Альдекоа чуть ли не с религиозным рвением. Моя невролог была подвижной брюнеткой; ее широко расставленные глаза располагались ближе к вискам, чем к носу, головка была маленькой, окруженной завитушками кудрей, напоминающими телефонные провода. Несмотря на безусловный профессионализм, она была такой энергичной и говорила так быстро, что мне было сложно следовать за ней в течение первых нескольких недель моего выздоровления. Она меня подавляла. Я сильно напрягался и в итоге ходил к ней все реже. Я не был готов к такому напору.
«И поэтому ты здесь», – написал я на экране.
– Отчасти. Но не только. Есть кое-что еще, о чем я должна тебе сообщить, хотя мне предстоит за это расплачиваться, и я не уверена, что через несколько минут между нами по-прежнему будет то, о чем я мечтала.
«Что, черт возьми, ты имеешь в виду?» – растерянно набрал я.
Альба поднялась с дивана и встала передо мной. Я смотрел на нее в упор, а она молча ждала, когда я что-то скажу; но я был слишком растерян и хотел, чтобы она сама начала непонятный разговор.
– Ты ничего не заметил? – спросила она как бы само собой разумеющимся тоном.
Лицо у меня вытянулось, я ее не понимал. Нет, я ничего не заметил.
Она подняла свитер и показала мне свой живот. Гладкая, ровная кожа, которую я все так же желал.
– Я беременна с августа, с праздников Белой Богородицы, Унаи.
Это произошло случайно, само по себе: у меня на губах появилась улыбка. Широченная.
Мое шоковое состояние длилось несколько секунд, ровно столько мне потребовалось, чтобы заметить хмурое выражение ее лица.
«Что? В чем дело? Я знаю, что это не повод начать серьезные отношения, но…»
Я с головой ушел в писанину, чтобы хоть немного погасить охвативший меня пожар и скрыть смущение.
7
«Зеленая миля» – роман С. Кинга (1996) и одноименный фильм, снятый на его основе (1999).