Водные ритуалы

«Взаимно. Обращайся, если понадобится помощь».

«Договорились. Ты тоже пиши, если еще что-нибудь вспомнишь. А теперь отключаюсь».

«Одна просьба: если расследование увенчается успехом, сообщи в прессе Витории, что я тебе помогал».

«Это уже слишком», – подумал я, забыв об одержимости Тасио Ортиса де Сарате восстановлением своего пострадавшего реноме.

Затем я прочитал сообщение от Германа, которому первому написал, что мы спасены, и все утро младший брат засыпал меня вопросами, здоров ли я.

«Я в порядке, Герман. Дедушка у меня, готовит картошку с чорисо и чичикис. Будет кормить меня на убой».

«Знаю, я сам его об этом просил. Могу я увидеть тебя сегодня вечером после работы?»

«У меня деловая встреча. Увидимся в выходные в Вильяверде, мне нужно будет передохнуть».

Герман не возражал. Он плотно опекал меня с тех пор, как мне выстрелили в голову, но ведь и он пережил свою драму, и виновен в этом был я: Мартина погибла из-за моей нерасторопности, из-за того, что я вовремя не поймал Нанчо, поэтому я всячески потакал его настойчивому желанию контролировать меня, при том что терпеть не мог отчитываться кому-либо о своих приездах и отъездах.

Я помог дедушке накрыть на стол и позволил ему отвлечь меня рассказом о разрушениях, которые буря вызвала в огороде. Вильяверде тоже досталось, хотя это не шло ни в какое сравнение с градом, обрушившимся на туннель.

Тревожно поглядывая на небо, которое по-прежнему грозило дождем, я составил краткий отчет о Кабарсенском котле и его связи с туннелем Сан-Адриан и распечатал его на принтере. Я решил временно отложить свои первые впечатления об убийце или убийцах – прежде следовало выслушать экспертизу и криминалистов и только потом делать выводы; но голова моя была занята исключительно тем, что я видел в Сан-Адриане.

Я попрощался с дедушкой, который заверил меня, что отлично доберется до Вильяверде на автобусе, и направился в свой бывший кабинет на Порталь-де-Форонда. Я не знал, как мы с Альбой будем встречаться ежедневно после того, в чем она мне призналась, – и все же все мои сомнения, возвращаться к работе или нет, остались позади. Мной овладела новая одержимость, я не хотел отказываться от этой охоты. Я был измотан физически и морально, но горел неизбывным желанием раз и навсегда забыть двойное убийство в дольмене и полностью погрузиться в дело Аннабель Ли, а параллельно – в занятия с логопедом, который покончит с моей афазией.

8. Детский сад на бульваре Сенда

29 июня 1992 года, понедельник

Хота, Асьер, Лучо и Унаи принялись вынимать из рюкзаков свои спальные мешки и стелить их на узких металлических койках. Они выбрали одну из пустующих комнат на первом этаже большого обветшалого дома, с ходу окрестив ее «комнатой чуваков», и не задумывались, где будут спать остальные участники их проекта.

Никто не обратил внимания, когда одна из девушек – та, что носила симпатичную реплику желтых «Мартенсов» и длинные до пояса волосы – тихо вошла в их спальню, ни у кого ни о чем не спрашивая, выбрала себе кровать и принялась вытаскивать из рюкзака вещи.

– Ты чё творишь? – очнувшись, обратился к ней Асьер колючим, как наждачная бумага, тоном.

– Асьер имеет в виду, что… как хорошо, что ты поселилась в этой комнате, – поспешил Хота, покашляв и окинув Асьера выразительным взглядом.

Хота уже говорил о ней с Унаи, своим лучшим другом. Странная брюнетка нравилась ему с первой минуты, то есть вот уже целых десять часов; для Хоты это было вечностью, а для Унаи – знаком «стоп». И даже больше, учитывая ситуацию Хоты, отец которого лежал в больнице с саркомой поджелудочной железы, сожравшей его через несколько месяцев. Унаи знал толк в смертях, и Хота и его любовные похождения были священны и неприкосновенны.

– Нет, я этого не говорил и не собирался говорить. У нас что, нет комнаты для телок? – напирал Асьер.

– Есть, но там гораздо грязнее, чем здесь, а я астматик, – солгала Аннабель, ни за что на свете не желавшая делить комнату с девочками. – Не собираешься ли ты, Асьер, напугать меня своим плохим настроением? – обратилась она к Асьеру с невозмутимостью, которая очаровала их всех. – Я коллекционирую отказы, чтоб ты знал. И напрасно ты думаешь, что я перееду в другую комнату. Придется тебе смириться. Кстати, Сауль велел всем спуститься вниз, уж не знаю зачем.

И продолжала спокойно распаковывать свои пожитки.

– Кажется, у нас завелась психичка, черт возьми, – пробормотал Асьер, проходя мимо нее. – Ладно, пошли, надо проветриться.

Все ушли – Асьер расстроенный, Лучо заинтересованный, Хота довольный. Унаи отстал, роясь в рюкзаке.

– Сейчас спущусь, – успокоил он остальных, стараясь убедиться в том, что в Вильяверде у него не осталось ни одной футболки. – Трудно поверить, что ты собираешь отказы, – сказал он девушке, когда они остались одни, не глядя на нее и развешивая одежду на вешалках в ветхом шкафу, затянутом паутиной.

– У меня их десятки, – ответила Аннабель и достала из своего черного рюкзака пачку конвертов: одни открытые, другие запечатанные. – Чего уставился? Помоги распечатать последние отказы. Чем раньше начнем, тем быстрее закончим.

Унаи подошел и осторожно присел на соломенный матрас рядом с ней.

– Откуда ты знаешь, что это отказы?

Она пожала плечами и протянула ему несколько конвертов разных размеров и разного географического происхождения.

– По весу – один лист бумаги. Они всегда такие. Мне сказали, что если меня захотят опубликовать, письмо будет длиннее: как минимум два листа. С тобой начинают заигрывать и все такое.

– А в чем они тебе отказывают? – спросил Унаи, с некоторой опаской открывая первый конверт.

– Я – художник-комиксист. В нашей стране комиксов издается не так много, зато в Европе и Америке это целая культура. А уж в Азии – вообще прорва. Я посылаю образец моих комиксов всем издателям, чей адрес удается раздобыть. Чем крупнее издательство, тем лучше: отказ звучит категоричнее.

– Но зачем тебе это нужно? Ты что, мазохист?

– Отказы делают меня сильнее. Заставляют рисовать. Мне всякий раз трудно начать, и я боюсь потерять мотивацию. Мне нужно, чтобы меня все время отвергали; нужно злиться, чтобы продолжать. Я не вижу другого выхода, я уже много лет изучаю собственный творческий процесс. С тех пор, как мы перестали видеться, Унаи… – Последнюю фразу она произнесла чуть слышно – ее взгляд пересекся со взглядом юноши, который ничего не понимал.

Несколько секунд две пары черных глаз сражались друг с другом. Юноша отвел взгляд первым.

«Вот уж и вправду психичка», – подумал он, немного отстраняясь.

– Ты меня не помнишь, верно? – Она спокойно улыбалась, видя его недоумение. – В какой детский сад ты ходил в детстве?

– Детский сад? В Витории? На бульваре Сенда, там, где поезд во дворе и… – Он прервался, что-то припоминая.

– Ты все еще меня не узнаешь? Мы знаем друг друга с детства; в детском саду мы были неразлучны. Я – Ана Белен Лианьо, хотя свои рисунки подписываю как Аннабель Ли в честь героини стихотворения Эдгара Аллана По. Ты наверняка его знаешь.

Не то чтобы Унаи читал Эдгара По больше того минимума, который им задавали на уроках литературы, но все слышали по «Радио Футуро» песню, которую часто крутили в барах Куэсты. Она была о подростках – женихе и невесте; невеста умерла, и благородные родственники забрали ее тело, чтобы похоронить в гробнице на кладбище возле бушующего моря.

– Ана Белен? – пробормотал Унаи, пытаясь вспомнить те туманные годы. – Я думаю, да… Кажется, я помню это имя. И что… что тогда случилось?

– Мы были женихом и невестой, влюбленными детьми. Все было так, как в том стихотворении: наша любовь была настолько сильна, что даже ангелы небесные нам завидовали.

Унаи все отчетливее вспоминал ту девочку, свою подружку, с которой держался за руки, а она чмокала его в нос липким поцелуем.