Страница 4 из 5
– Ага! Конечно! Легко сказать да трудно сделать! – Валька плюхнулся на стул, проскрежетав ножками по паркету.
– Почему трудно? Если ты этого не сделаешь, то рано или поздно прием вместе с ним начнешь вести.
Красноречивое молчание Вальки вместе с опущенными в стол глазами и виновато закушенной губой проинформировали Марка о том, что прием уже ведется с "дополнительным" специалистом.
– Ты шутишь?! – Марк поставил перед Валькой тарелку и, включив чайник, сел напротив, не пытаясь скрыть ироничной улыбки.
– Марк, что мне делать?! – Валька вскинул полный мольбы взгляд. – Мы уже с Петровичем устали прятаться от него в больнице! Он вчера сидел у меня на приеме, "подсказывая" мне!!!
– А я тут при чем?
– Ты же хитрый! Придумай что-нибудь! – Валька сложил ладони в молитвенном жесте и с мольбой уставился на Марка.
– А что мне за это будет? – Марк не смог сдержать торжествующей улыбки.
– Я так понимаю, нашей с Петровичем глубокой благодарности тебе будет недостаточно?
– "Глубокая" благодарность Петровича мне вообще неинтересна.
Валька чуть не подавился, залившись краской до ушей.
– Я не об этом!
– Ага.
– Марик, ну помоги.
– Что мне за это будет? – вновь повторил свой вопрос ушлый защитник человеческих прав.
– А как же взаимовыручка?!
– А как же заслуженные "дивиденды" за помощь?!
Валька хмуро дожевал котлету, буравя невозмутимого дельца взглядом, но, поняв, что все равно придется договариваться, тяжело вздохнул.
– Хорошо, чего ты хочешь?
– Ты поедешь со мной на охоту в следующие выходные.
– Нет!
– На нет и суда нет. – Марк степенно встал из-за стола и принялся заваривать себе зеленый чай.
– Будешь чай?
– Марк, я серьезно! – Валька воинственно сжал вилку, угрюмо наблюдая за Марком. – Я не буду убивать животину. И не голодаю, чтобы охотиться!
– Валь, дело не в этом. Важен сам процесс!
– Если ты не забыл, то в "процессе" нашей предыдущей охоты на тетерева я заснул в кустах и повредил ногу! А ты меня сфотографировал и шантажировал этой фотографией, пока я за нее не заплатил! – Валька покраснел, вспомнив, как именно ему пришлось "выкупать" фотку, где он, обняв ружье, спал под кустом малины в теплой спецовке, армейских сапогах, которые ему были велики, и шапке приятеля Марка, с которым тот любил ходить на охоту.
Валька был тогда после ночной смены, но обещание, данное Марку на день рождения, пришлось выполнять. Марк предлагал перенести поездку еще на неделю, чтобы не тащить уставшего после смены Вальку на охоту, но Валентин уперся, потому что на следующие выходные у него были уже другие планы. В итоге, не ложась после смены спать, Валька сел с Марком в уазик Георгия Абрамова тридцати семи лет отроду и отправился в "охотничьи угодья". Перед этим они заехали в небольшой деревянный домик, где Валентину нашли подходящую куртку, ружье, из которого Валя так ни разу и не выстрелил, и ватные штаны с сапогами, что были больше на два размера. Марк оделся там же. Оказывается, эта "сторожка" была их общим местом, где хранились ружья (в сейфе) для охоты, экипировка и остальной инвентарь, необходимый заядлым охотниками и бессовестным браконьерам.
В итоге, спотыкающийся из-за неудобной, но непромокающей обуви Валя волочился за двумя мужчинами и сворой собак, постоянно цепляясь неудобным ружьем (которое в этот день было вообще не нужно) за все ветки и кусты, какие ему только попадались на пути. Когда, наконец, все прибыли на место, и Марк с "Гошей", он же Гога, он же Жора, он же Георгий Андреевич (как сам себя представил мужчина), принялись расхаживать по полузаросшему сухой травой полю и разыскивать какашки тетеревов. Вале дали ответственное поручение – охранять свое ружье, то бишь большего намека на то, что он абсолютно бесполезен, а ещё чтобы не крутился у знающих людей под ногами, придумать было нельзя.
Валя надул губы, вытащил термос и, усевшись под кустом, принялся точить заготовленные для перекуса бутерброды, запивая это все душистым чаем с мятой, листиками малины и смородины, лениво наблюдая, как мужчины ходят по полю, указывая друг другу то в одном направлении, то в другом. Заснул утомленный трудами праведными, еще разок подкрепившийся остатками бутербродов доктор как раз тогда, когда мужчины сооружали маскировочный шалаш из елок.
Разбудил его мокрый язык и холодный нос фоксхаунда, который методично вылизывал Валины щеку и ухо. Разбудил он его не вовремя, Валя как раз пел во сне с Высоцким "Идет охота на волков", потому сквозь сон ему почудилось, что как раз эти самые волки его щеку и обслюнявили, готовясь с аппетитом ею закусить. Благо, Валька по своей натуре размазней никогда не был, потому, храбро двинув "волку" прикладом ружья, Валька вскочил с полузакрытыми глазами на ноги и ринулся на восток… или на запад… или на север, в общем, запнувшись об злосчастные берцы, Валька подвернул ногу и упал в малину, из которой, несмотря на боль, выбрался (со съехавшей на глаза шапкой) и благополучно завалился уже в репей, где окончательно проснулся и откуда, отсмеявшись, его вытащил Марк.
Став причиной веселья, Валька еще больше разобиделся, а возымев весомую причину в виде несерьезной, но малоприятной травмы голени, остался на следующий день один в сторожке. Мужчины, оставив собак с Валей, еще затемно ушли на подготовленное заранее место отсиживаться в своем шалаше, выжидая, когда какая-нибудь несчастная птичка приблизится к их маскировочному шалашу.
Валька даже представить себе не мог, что сон на свежем воздухе настолько прекрасная вещь. Проспав всего четыре часа укутанным в ватное одеяло, Валька почувствовал такую опьяняющую легкость и свежесть в голове, что за весь день ему ни разу так и не захотелось спать. Он нашел потрепанный томик стихов Лермонтова и, вытащив скрипучее плетеное кресло на широкое крыльцо, провел почти весь день за чтением классика, прерываясь на готовку каши для собак и регулярное заваривание свежего чая с мятой, которая, кстати, росла прямо возле крыльца, и бутербродами из мягкого хлеба с черной смородиной и колбасой. Сеть в этом месте не ловила, потому Валька за весь день даже не пытался дернуться в попытке узнать, как там поживает его больница.
День прошел чудесно, несмотря на небольшую травму и надоедливых собак. Правда, Марк не засчитал этот день за охоту, потому потребовал от Вали повторения, но у него больше не выходило найти "подходящие" выходные, и вот теперь Марк решил напомнить про должок.
– Хорошо! Я поеду на охоту, но останусь в доме.
– Ха! Вот еще! – Марк, совсем как Валя (сам не заметил как перенял у Вали эту привычку), сложил руки на груди и, закинув нога на ногу, обиженно вздернул нос. – Это не охота, а поедание бутербродов на природе!
– Я выживал как мог с той черствой краюхой хлеба, с которой вы меня оставили на произвол судьбы!
Марк от возмущения чуть не задохнулся.
– Черствой краюхой хлеба?! Да это ложь и правокация! Ты прекрасно помнишь, что мы купили горячий хлеб в пекарне на выезде из города! И ты его сточил, считай, в одиночку, съев почти все варенье и колбасу!
– Ах, тебе, значит, жалко для меня хлеба?!
– Нет, конечно!
– Тогда не попрекай меня!
– А ты не искажай факты!
– Я не хочу шастать по полю, выискивая птичье дерьмо, чтобы рядом с ним разбить шалаш! Я устаю на работе и хочу отдохнуть в свой выходной, а не заниматься добычей пропитания, которое я могу купить в соседнем супермаркете.
– В этот раз мы пойдем не на тетерева, а на бобра! – Марк даже палец вверх поднял, подчеркивая всю значимость сия события.
– Зашибись! Еще лучше! – Валька вспомнил свою оплошность и покраснел, Марк увидев Валькины румяные щечки, тоже "вспомнил" и залился смехом, шлепая себя по коленке и вытирая слезы.
Оплошность случилась с Валькой в тот же день. Когда Валентина вытащили из кустов репейника и вернулись в дом, он, выдирая репей из волос и кофты, заметил кожаные мешочки, развешанные на стене рядом с печкой. Валька взял их в руки и пощупал, с виду они напоминали ключницу, но на ощупь были слишком плотными, да и зачем столько ключниц на стене? С этим озадачившим его вопросом Валя повернулся в сторону плиты, на которой готовил Марк. Оказалось, дражайшая половина все это время с любопытством наблюдала за Валиными "научными изысканиями", и лицо у этой самой половины было как раз такое, которое предвещало длительное веселье Марка и обратное чувство у Валентина.