Радко отважный

Впрочем, докатился я не сам. Скорее, меня докатили… в некотором смысле.

Прадед мой (хотите — верьте, хотите — нет) происходил из некогда славного княжеского рода Милованов. И как подобает достойному представителю знатного рода, считал своим долгом ввязаться во все междоусобицы, сотрясавшие в те времена Данувию. Добился он этим лишь того, что потерял немало земель и многих вассалов. Одни сложили головы на полях сражений, другие предпочли порвать с моим предком, пока еще живы. Казне родовой это тоже на пользу не пошло. Особенно когда под конец жизни прадеду пришлось откупаться от сильных недругов, коих оказалось неожиданно много.

Еще меньше заботы о достоянии рода проявил мой дед. Проводивший время на охоте и пирах, он хотя бы сделал прежних недругов друзьями… хотя не уверен, что надолго. Но вот на управление имением своим положил вестимо что. Сведя к выколачиванию податей да подавлению бунтов. Не слишком, впрочем, усердствуя даже здесь. Так что, в конце концов, крестьяне предпочли даже не бунтовать (или как я в укромное местечко нажитое прятать), но перебираться в другие земли. Отчего князь, понятное дело, тоже не богател.

Что до родителей, то начнем с того, что их я вообще не застал. Потому как был подкинут ими… или их слугами под дверь монастырского приюта. Еще младенцем. Видимо мешал я им шибко наслаждаться жизнью, обузой был. Имя «Радко», заботливо вышитое на пеленке было единственным, что я получил от них. Кроме жизни, разумеется.

Это уж потом, войдя в сознательный возраст, узнал от одной из монахинь, что карету, на которой меня привезли, украшал некий герб. Выяснил я и кому принадлежал описанный ею герб — роду Милованов. Да заодно (коль слухами земля полнится), прознал историю падения своих предков. Включая ее финальные эпизоды.

Так вот, как оказалось, папаша продолжил все ту же стезю, взятую дедом и прадедом. И это от него я унаследовал тягу к азартным играм. С той лишь небольшой разницей, что мне хотя бы время от времени улыбалась удача. А не только презрительно хохотала надо мною.

В общем, к тому времени, когда я покинул стены приюта и разузнал все о своих предках, вступать в наследство смысла не имело. Нечего было наследовать. И даже если бы каким-то чудом мне удалось доказать свое княжеское происхождение, грамоту получить с гербом, оное происхождение подтверждающую, все, что я мог бы с ней сделать, это употребить, присев над выгребной ямой.

И потому даже дергаться по этому поводу не стал.

Тем более не прельщал меня путь духовного лица. Особенно притом, что жизнь в приюте, под надзором монахинь, запомнилась мне чередой занудных наставлений, бесчисленных запретов и неаппетитной кормежкой. Скудной, вдобавок, для моего растущего тела. А также розгами или многочасовым стоянием на коленях за малейшие попытки бунта.

Потому, когда мне исполнилось двенадцать лет, и я смог покинуть стены приюта, событие это я встретил вздохом облегчения. Это уж потом до меня дошло, что даже приютские харчи могут показаться изысканным лакомством во внешнем мире. Где вообще-то никто не обязан делиться с тобой даже хлебной коркой.

А поскольку пути назад не было, моя незадачливая светлость был вынужден выживать, как мог. Это значило — клянчить гроши у прохожих, подворовывать из торговых возов или лотков, работать зазывалой на тех же торговцев или держателей кабаков.

Потом, повзрослев, я какое-то время не чурался вообще никакой работы. Вплоть до колки дров или уборки навоза. Предки дружно в могилах небось оттого переворачивались!

Впрочем, огорчал я их недолго, работником оказавшись так себе. Да и не сказать, что самому мне это нравилось. Не иначе, княжеская кровь давала о себе знать.

Поэтому от попыток честно трудиться, как и от мелких уличных краж (возраст не тот!) я перешел к более, как мне показалось, доходному занятию. Повадившись забираться в чужие дома, чтобы чем-нибудь поживиться.

Увы, оказалось, что это не так весело, а главное легко, как выглядит со стороны. Или со слов собратьев по воровскому ремеслу, когда их пробивает на похвальбу.

Во-первых, подходящий дом следует для начала присмотреть. Не один день следить за ним, чтоб выгадать момент, когда в нем будет как можно меньше народу — что хозяев, что прислуги.

Во-вторых, не лишним было бы выбрать наиболее подходящий способ проникновения в дом. Как для самого дома подходящий, так и для себя, любимого. Если через дверь, то надо, по меньшей мере, научиться взлому замков. Если через окно, то не лишним было бы уметь так управляться со ставнями (не говоря уже про стекло), чтобы не вызвать шума. И не привлечь внимания что прохожих, что оставшихся обитателей дома. Ну а если лезть через дымоход, то вообще необходимы три вещи. Быть ловким, как кошка верхолазом, худощавым примерно как дождевой червяк, а сделавшись чумазым как черт, совершивший побег из геенны огненной, не очень по этому поводу переживать.

Есть еще в и «в-третьих»: оказавшись в доме, попробуйте-ка найти что-нибудь ценное, проделав это как можно быстрее, тише, причем, скорее всего, в потемках.

И наконец, в-четвертых, добычу вообще-то нужно кому-нибудь сбыть. Самостоятельно обменять какой-нибудь подсвечник работы мастера или серебряное блюдо на звонкую монету лучше даже не пытаться. Мигом за руку поймают, пикнуть не успеешь. И тогда дальнейшее жизнеописание сведется к трем словам: тюрьма, суд и виселица. А в лучшем случае — отрубленная рука и необходимость освоить смежное ремесло попрошайки. Могут и суда не дождаться — забить до смерти. В разных городах и люди поступают по-разному.

Но и скупщика найти тоже не раз плюнуть. Связи нужны уже в мире воров. А там тоже свои порядочки, как среди знати — вот где крайности пересекаются! И кого попало, с улицы тоже не привечают. Мягко говоря.

Зато немало шансов получить кинжал в брюхо, перейдя дорогу какому-нибудь собрату по нечестному ремеслу. А то ишь, в доме господ Как-их-там вздумал пошарить. А некий молодчик, более уважаемый и опытный, второй месяц за ним следит.

В общем, если бы существовал зал славы для выдающихся легендарных воров, с моей историей попасть туда не стоило и мечтать. Если конечно рассказывать ее честно. Хотя… когда это вор бывал честным? Разве что в церкви на исповеди. И то, скорей всего, через раз.

Позднее я открыл для себя азартные игры. Карты, кости, пари разного рода. Здесь успех мне сопутствовал чаще, прибыток выходил больше. Другое дело что Удача — дама капризная. Так что жизнь моя сделалась полосатой как заморский зверь тигр. Причем темные полосы прямо соответствовали по времени крупным проигрышам.

Тогда, собственно, мне приходилось влезать в долги. Ну и делать ноги из очередного города, если платить было нечем. Вот как на этот раз.

Слышал, есть такая трава — перекати-поле. Отличная от других растений тем, что корни ее слишком слабы и не могут удержать на одном месте. Особенно когда на нее дует ветер. Такой вот травой временами кажусь себе и я, Радко из рода Милованов. Столь же отличаюсь от большинства людей.

2

Из кабака я выбрался глубокой ночью. Немного пошатываясь и испытывая ту нездоровую беспечность, какую только и способны даровать хмельные напитки.

Лабиринт улиц с темными силуэтами домов виделся мне сказочным лесом. Звезды — глазами диковинных существ, следящих с неба за ползающей по земле букашкой со злорадством собственного превосходства. А бледная, почти полная в ту ночь, луна вообще напомнила лицо Лысого Ласло. В какое-то мгновение мне даже показалось, что вот-вот оно распахнет свой рот, как у огромной жабы. И провозгласит на весь утихший город: «Что ж ты про старых друзей забываешь… но такой уж я человек… предпочитаю верить людям… оставлю небольшое напоминание…»

Почти услышал с небес эти слова вместе с бабским голосом Лысого. Но другие голоса… настоящие опередили луну-Ласло в этом малопочтенном занятии — нарушении покоя горожан.