Возвращение

Ей только дай поговорить. Не люблю, когда меня кто-то обсуждает, да ещё в моём присутствие.

– Да? – удивился он. – И о чём рассказ?

– Я не размениваюсь на мелочи. У меня повесть, хоть и не очень большая. А вы профессионал или любитель? Много книг опубликовали?

– Я пишу не книги, а критические статьи, – ответил он, глядя на меня с удивлением.

– И хорошо платят? – спросил я, вогнав его в ступор.

– Гена, отстань от человека! – пришла ему на помощь мама. – Извините, пожалуйста!

Из кабинета вышла женщина с прекрасной фигурой, которую все, кроме критика, проводили взглядом, после чего двое очередников зашли в кабинет.

– Наверное, соавторы, – сказал я матери. – Садись на стул, отдыхай.

Мы сели, а критик занял место возле двери. Минут через десять соавторы вышли, и он поспешил войти. Я тут же занял его место.

– Ты чего вскочил? – спросила мама.

– Видела, как этот тип перекрывал проход к двери? – сказал я. – Явно опасался, что кто-то попытается прорваться к редактору без очереди. Ты же знаешь, что я не люблю ждать, поэтому не собираюсь никого пропускать. А ты сиди.

Едва я закончил фразу, как из-за поворота коридора вышел мужчина лет сорока, в очках с роговой оправой, который двинулся к охраняемой мною двери. Увидев, что проход перекрыт, он в удивлении остановился.

– Что тебе здесь нужно, мальчик? – спросил он меня.

– Мне ничего не нужно, – ответил я. – Это редактору от меня что-то понадобилось. А вы, извиняюсь, кто и по какому вопросу? Спрашиваю, потому что сейчас моя очередь на приём.

– Я член редакционной коллегии, – ответил он. – У вас есть пригласительное письмо?

– Конечно, – ответил я, – сейчас покажу. Мама, дай письмо.

Работник редакции быстро прочитал письмо, кивнул и вместе с нашей бумагой скрылся за дверью. Через минуту он пригласил нас войти. Приём вёлся не в кабинете, а в комнате для совещаний. Кроме критика и члена редколлегии, в ней находился симпатичный полноватый мужчина, который и был редактором.

– Этот? – перестал он улыбаться, разглядывая меня с подозрением. – Я думал, что ваш сын учится в выпускном классе, а привели какого-то мальчишку!

– Считайте, что я обиделся! – сказал я редактору. – Не на мальчишку, а на всё остальное. Я тебе говорил, мама, что нужно было идти в «Детскую литературу», там более уважительное отношение к авторам. Да и женщину в том издательстве не заставили бы стоять. Забрать, что ли, свою рукопись? Как ты думаешь? В договоре предусматривалось его расторжение автором?

– Извините, прошу вас сесть, – редактор показал маме рукой на стул. – Сколько вам лет, молодой человек?

–Четырнадцать, – ответил я. – Почему вас заинтересовал мой возраст?

– Повесть написана взрослым человеком, – сказал он. – им не непонятно, почему авторство приписывают вам.

– Приятно, когда ко мне обращаются на вы, – сказал я. – Может, вы будете вежливым и в остальном? Например, пригласите меня сесть на один из ваших стульев. А то вы все сидите, а я вроде бедного родственника.

– Не боишься вылететь из этой комнаты за нахальство?

– Я только добиваюсь уважительного отношения, – ответил я. – Если вам это не нравится, верните рукопись, и я уйду.

– Часть рукописи уже в наборе, – сказал редактор. – Сборник утверждён, и никто вам рукопись не вернёт.

– Тогда для чего я вам нужен?

– В книге применяются английские слова там, где можно обойтись русскими, – сказал член редколлегии. – Например, английское слово «спейс».

– Коротко и красиво, – возразил я, – и используется в сложных словах. Попробуйте поставить вместо него слово «пространство», и что получится? В науке и технике подобное применяется сплошь и рядом. Или кто-то считает это непатриотичным? Давайте тогда и из физики выбросим всякие там гаммы и беты и заменим их буквой ы.

– Ладно, – сказал редактор, – давайте всё-таки определимся с авторством. Ты умён, но у написавшего книгу большая эрудиция и не твой уровень знаний.

– Вы уже оценили мой уровень знаний? – по-английски спросил я. – Когда только успели? На рукописи мои имя и подпись, что вам ещё нужно? Эрудиция? Я не против, можете её проверять.

– Молодой человек сказал, что не против того, чтобы мы проверили его эрудицию, – в сокращённом виде перевёл член редколлегии, который, в отличие от редактора, хорошо владел английским. – Проверим, Валентин?

– Ты у нас занимаешься наукой, ты и проверяй, – сказал редактор. – Фёдор Юрьевич, давайте займёмся вашим вопросом позже, сейчас не получится.

– Ничего, Олег Петрович! – сказал редактору критик. – Позже, так позже. С вашего позволения, я немного задержусь. Любопытно, знаете ли.

– Хорошо, – согласился редактор, – оставайтесь. Сергей, начинай, только постарайся уложиться в десять минут.

– Ваше имя я уже слышал, – сказал я очкастому Сергею, после того как ответил ему на два десятка самых разных вопросов, – а как вас по батюшке?

– Сергей Давыдович, а что?

– Не понимаю, Сергей Давыдович, какое отношение к моей эрудиции имеет последний вопрос. Я где-нибудь использовал интегралы?

– Всё в порядке, Валентин, – сказал член редколлегии. – Не знаю, откуда он такой взялся, но книгу написать мог.

– Можешь написать для нас что-нибудь ещё? – спросил редактор.

– Сюжет у меня есть, – ответил я, – но это будет роман, и мне потребуется примерно полгода.

– Сейчас Сергей Давыдович отведёт тебя к тем, кто занимается составлением сборника, – сказал мне редактор. – У них есть замечания по тексту и варианты замены. Посмотрите вместе. Твоя повесть идёт первой, поэтому и сборник назовем по ней. Повестей там больше не будет, одни рассказы. Иди, а я пока поговорю с твоей мамой.

От любителей править текст я отбивался минут сорок. Из семи проблемных мест удалось отстоять пять, в двух ввели правку. Потом меня отвели в большую комнату, где мать угощали чаем с печением. Я тоже попил чай, и мы пошли в гардероб.

– О чём вы говорили с редактором? – спросил я, когда мы под мелким и противным дождём шли к троллейбусной остановке.

– У них есть план по молодым авторам, – ответила мама. – А тебя они, как он выразился, хотят раскрутить. Он при мне уже звонил в комитет комсомола.

– В какой комитет? – растерялся я.

– В центральный, – объяснила она, – в отдел пропаганды. У них нет таких молодых авторов, пишущих серьёзные вещи. Он сказал, что ты для них находка. Но там кого-то не было, а я сказала, что мы не будем долго ждать. Всё равно тебя будут вызывать на всякие мероприятия, там и поговорите.

Охренеть! Написал, называется, повесть!

– А ты не могла отказаться? – набросился я на маму. – Я учусь и не хочу пропускать уроки ради ерунды! Ты же знаешь, что мне не хватает времени!

– Немного ужмёшься! – сказала она. – Такие знакомства не будут лишними, да и не станут тебя часто дёргать. Ты очень удачно попал со своей повестью. Этот сборник рассказов уже полгода на рассмотрении, из-за того что не хватало объёма на полноценную книгу.

– А мною заполняют перерыв! – запел я. – Арлекино...

– Замолчи немедленно! – дёрнула меня за пальто мама. – Люди оглядываются! Что-то ты, Геник, совсем не знаешь границ! Как ты разговаривал с редактором? Я думала, что они нас выгонят!

– Лучше бы выгнали! – мрачно сказал я. – Как ты не можешь понять, что я не хочу известности!

– Не могу. Разве плохо, если тебя покажут по телевидению?

– Он и об этом говорил? – с ужасом спросил я.

– Нет, но я думаю...

– Мне и так уже не хочется появляться в школе из-за этой известности! Кто-то прыгает вокруг в щенячьем восторге, кто-то завидует, а я хочу просто жить и дружить с ребятами, как все остальные!

– Мы всё равно скоро отсюда уедем.

Утешила, называется.

– Не хочу отсюда уезжать, – признался я.

– Из-за Лены? – спросила мама.

– Из-за многого, а Лена – это уже пройденный этап.

– И давно ты его прошёл?

– Я не был ей нужен раньше, не нужен и теперь со всеми своими достоинствами. Сейчас я дружу с Люсей. Сегодня даже поменял парту.