Страница 5 из 8
Между человеком и объективной действительностью всегда стоит его осмысление этой самой действительности. Осмысление это может быть самым разным, а потому самыми разными могут складываться культурные и социальные традиции даже в, казалось бы, одинаковых условиях жизни (Грэбер, Уэнгроу, 2019). Это как в анекдоте про кошку и собаку, которые размышляют о своих отношениях с хозяином.
– Он меня кормит, значит, он бог, – думает собака.
– Он меня кормит, значит, я бог, – думает кошка.
Сформировавшиеся культурные нормы могут определять поведение людей наравне с пресловутыми объективными условиями. Если в твоих краях много рыбы, рано или поздно ты начнёшь её добывать. Возможно, для этого понадобится скооперироваться с другими людьми. Возможно, вы даже выработаете какие-то чёткие условия труда отдельных лиц в этом процессе. Возможно, весь этот процесс начнёт определять аспекты вашей жизни ещё глубже – возникнут особые ритуалы и другие нюансы культуры, исходно связанные именно с ловлей рыбы. Возможно, возникнут традиции заключения брака только с теми коллективами, которые также добывают рыбу, а не занимаются охотой. Много какие культурные аспекты могут возникнуть на базе этой объективной необходимости – кормиться рыбой.
И если в этих условиях сменятся многие поколения, то возникшая культура так прочно укоренится в образе жизни людей, что будет казаться им неотъемлемой и "от природы данной". И самое главное – эти укоренившиеся культурные аспекты в какой-то момент начнут жить собственной жизнью – уже отдельной от изначальной объективной необходимости, которая их породила. Что случится, если однажды вдруг рыба исчезнет, или река пересохнет? Конечно, люди (если не мигрируют к другой реке) довольно скоро перейдут на другой тип пропитания (садоводство или охота). Но вот та культура, которая сложилась в условиях рыболовства многие поколения назад, вопреки новым условиям сможет просуществовать ещё на удивление долго. И это притом, что в новых условиях она может даже мешать удобной организации жизни – странные привычки могут жить тысячелетиями.
Но изначально всё может сложиться и полностью иначе: рыба может быть объявлена "нечистым" животным (или наоборот – священным), и тогда никакая рыбная ловля даже не будет начата. Осмысление мира способно завладевать умами людей и в итоге определять их житейские практики.
Поскольку сформированное в некоторых исторических условиях культурные установки влияют на жизнь людей наравне с объективными условиями среды, то важен тот момент, что в случае резких перемен в технологиях, сложившаяся в далёком прошлом культура, словно живой и не желающий умирать организм, может долго сопротивляться новшествам, тормозя общественное развитие. Отставание культурных установок от обновлённых форм жизни – факт, очевидный для каждого, а потому в условиях быстро меняющегося общества влияние прежних культурных норм может сослужить ему плохую службу, ставя палки в колёса перемен. Как говорят французы, мёртвый хватает живого (Бурдьё, 2007, с. 121).
В 1930-е в США незамужние белые американки делали аборты чаще, чем незамужние чернокожие, хотя экономическое положение последних и было тяжелее. Просто общественное осуждение внебрачной беременности среди белых было сильнее, чем среди чёрных (Ялом, 2019, с. 377). Ярчайший пример противостояния культуры и новой экономической необходимости – это возникшая в связи с индустриализацией XIX века возможность женщины работать вне дома – на фабрике. Для сложившихся тысячелетних норм это был настоящий вызов, и потому многие мужчины называли шлюхами женщин, работавших на фабриках (Зидер, 1997, с. 34). Насколько это социальное давление удерживало других женщин от фабричной работы? Надо думать, удерживало и очень сильно. Аналогичная ситуация сложилась и столетием позже, в годы Второй мировой, когда тысячи мужчин ушли на фронт, а производство нельзя было останавливать – тогда на заводы пошли работать женщины, ещё вчерашние домохозяйки. И вновь они подверглись общественному порицанию, хотя "объективная действительность" буквально велела им совершить этот шаг. Экономика тех лет остро нуждалась в женском труде, но многотысячелетняя культура воспротивилась этому.
И вновь вопрос: насколько это культурное давление останавливало других женщин от промышленных работ? Конечно же, многих. Есть даже интересные цифры: если в военные годы, когда "объективная действительность" наиболее остро нуждалась в женском труде, трудоустроены были около 15% американских жён, то к 1960-му таких жён стало в два раза больше – 30%, и это притом, что "объективная необходимость" в женском труде по сравнению с военными годами снизилась (Ялом, 2019, с. 390). Чем образованнее была женщина, тем неохотнее она мирилась с ролью домохозяйки (Komarovsky, 1962, p. 49). Некоторые жёны устраивались на работу, даже если в этом не было острой необходимости. В послевоенные годы наибольший прирост работающих женщин наблюдался как раз среди жён с хорошим образованием, чьи мужья зарабатывали 7-10 тысяч долларов в год, чего было достаточно для комфортной жизни в те времена (Chafe, 1991, p. 188). То есть основной рост работающих женщин происходил за счёт не самых нуждающихся.
Факт противостояния старых культурных норм и новых экономических веяний отмечался во все времена. Историкам известно, что как только какая-то работа вдруг начинала приносить ощутимый доход, то она сразу же становилась мужской – женщина просто и откровенно из неё вытеснялась, и вместе с этим, чем сильнее становились позиции женщины в какой-либо сфере, тем большей дискриминации она подвергалась (Зидер, 1997, с. 34).
"Кажется, что перед обществом, в котором доминировали мужчины, прямо-таки стояла задача символически (например, манерой говорить, распределением мест в процессиях, культурой крестьянских кабаков) постоянно утверждать мужское господство" (там же, с. 35).
Так что можно смело говорить, что культура имеет силу влиять на общественное развитие – по крайней мере тормозить уж точно.
Особенно рьяно за определяющую роль "объективных условий" держались догматичные марксисты XX века (а многие держатся и сейчас). Догматичный марксист (каким был долгое время и я) привык делать главный акцент на объективных условиях существования, отводя сформированной культуре слабую и сугубо подчинённую роль, и это сильно осложняет понимание реального положения дел. К примеру, насчёт института брака обязательно принято заявлять о неких "объективных условиях в сложившихся экономических отношениях", которые будто бы и вталкивают людей в брачные узы. Некоторые марксисты, как догму, твердят, что брак возник и существует вместе с частной собственностью, и пока жива она, будет жив и он. Но так ли это? Ведь любой антрополог знает, что брак, где муж повелевает женой, возник задолго до частной собственности и по сей день продолжает существовать у народов, собственность которым неизвестна. Во многих обществах охотников-собирателей вступление в брак – вопрос престижа, обряд перехода в новый социальный статус и всего-то.
Догматичный марксист твердит, что брак был вопросом выживания (для крестьян) и регулятором наследования (для знати), и потому, глядя на современный брак с позиций собственной догмы, он вынужден приходить к заключению, что раз брак существует по сей день, значит, он по-прежнему является вопросом выживания или же регулятором потоков собственности. Но о какой собственности можно говорить сейчас, когда у многих её попросту нет – ни квартиры, ни даже машины, и всё большую популярность набирает тенденция совместного потребления (sharing economy)? О каком вопросе выживания можно говорить сейчас, когда никто из нас не вынужден возделывать свою землю и пасти скот, а ежедневные походы в офис вполне снабжают нас всеми необходимыми средствами к существованию? Сейчас не нужно вступать в брак или рожать детей, чтобы обеспечить себя необходимой рабочей силой и поддержкой. Но в брак как вступали, так и вступают (и будут вступать ещё многие десятилетия). Так причём здесь вопрос выживания и частной собственности?