Страница 5 из 9
Включенные в настоящее издание «маленькие поэмы», которые так называл сам поэт, взяты из второго тома «Собрания стихотворений», составленного поэтом. Они охватывают период с 1914 г., когда Есенин приступил к написанию «Марфы Посадницы», до 1925 г., когда были написаны «Письмо к сестре» и «Мой путь». Все эти «маленькие поэмы», являющиеся, по сути, «большими стихотворениями», различны по своему жанру и тематике, но всех их объединяет пристальный взгляд поэта к истории, будь то обращение к древним временам и русскому фольклору («Марфа Посадница», «Микола», «Русь», «Певущий зов», «Отчарь», «Октоих», «Песнь о Евпатии Коловрате»), взгляд на пережитое самим поэтом в автобиографическом и «семейно-бытовом» плане («Кобыльи корабли», «Исповедь хулигана», «Возвращение на Родину», «Мой путь», стихотворения-письма поэта, обращенные к матери, деду, сестре, «Поэтам Грузии», «На Кавказе»), выстраивание поэтом «нового мира», «новой страны» на основе библейских историй и заповедей («Пришествие», «Преображение», «Иорданская голубица», «Инония») и, наконец, отражение в стихах примет революционной смуты, охватившей Россию («Русь советская», «Русь бесприютная», «Русь уходящая», «Баллада о двадцати шести», «Ленин»).
Все эти произведения демонстрируют и широту творческого охвата поэтом тех или иных сторон народной жизни, и мудрость его как мыслителя, и его непревзойденную лиричность, когда «ветра времени» поэт пропускает через свое сердце и рождает образы, сохраняющиеся на века…
С. Н. Дмитриев
Сергей Есенин. Автобиография
Я родился в 1895 году 21 сент‹ября› в селе Константинове Кузьминской волости Рязанской губ‹ернии› и Ряз‹анского› уез‹да›. Отец мой – крестьянин Александр Никитич Есенин, мать – Татьяна Федоровна.
Детство провел у деда и бабки по матери, в другой части села, которое наз‹ывается› Матово.
Первые мои воспоминания относятся к тому времени, когда мне было три-четыре года.
Помню: лес, большая канавистая дорога. Бабушка идет в Радовецкий монастырь, который от нас верстах в 40. Я, ухватившись за ее палку, еле волочу от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: «Иди, иди, ягодка, Бог счастье даст».
Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о Женихе, светлом госте из града неведомого.
Нянька, старуха-приживальщица, которая ухаживала за мной, рассказывала мне сказки, все те сказки, которые слушают и знают все крестьянские дети.
Дедушка пел мне песни старые, такие тягучие, заунывные. По субботам и воскресным дням он рассказывал мне Библию и священную историю.
Уличная же моя жизнь была не похожа на домашнюю. Сверстники мои были ребята озорные. С ними я лазил вместе по чужим огородам. Убегал дня на 2–3 в луга и питался вместе с пастухами рыбой, которую мы ловили в маленьких озерах, сначала замутив воду, руками, или выводками утят.
После, когда я возвращался, мне частенько влетало.
В семье у нас был припадочный дядя, кроме бабки, деда и моей няньки. Он меня очень любил, и мы часто ездили сним на Оку поить лошадей. Ночью луна при тихой погоде стоит стоймя в воде. Когда лошади пили, мне казалось, что они вот-вот выпьют луну, и радовался, когда она вместе скругами отплывала от их ртов.
Когда мне сравнялось 12 лет, меня отдали учиться из сельской земской школы в учительскую школу. Родные хотели, чтоб из меня вышел сельский учитель. Надежды их простирались до института, к счастью моему, в который я не попал.
Стихи писать начал лет с 9, читать выучили в 5. Влияние на мое творчество в самом начале имели деревенские частушки. Период учебы не оставил на мне никаких следов, кроме крепкого знания церковнославянского языка. Это все, что я вынес.
Остальным занимался сам под руководством некоего Клеменова. Он знакомил меня с новой литературой и объяснял, почему нужно кое в чем бояться классиков. Из поэтов мне больше всего нравился Лермонтов и Кольцов. Позднее я перешел к Пушкину.
1913 г. я поступил вольнослушателем в Университет Шанявского. Пробыв там 11/2 года, должен был уехать обратно, по материальным обстоятельствам, в деревню.
В это время у меня была написана книга стихов «Радуница». Я послал из них некоторые в петербургские журналы и, не получая ответа, поехал туда сам. Приехал, отыскал Городецкого. Он встретил меня весьма радушно. Тогда на его квартире собирались почти все поэты. Обо мне заговорили, и меня начали печатать чуть ли не нарасхват.
Печатался я: «Русская мысль», «Жизнь для всех», «Ежемесячный журнал» Миролюбова, «Северные записки» и т. д. Это было весной 1915 г. А осенью этого же года Клюев мне прислал телеграмму в деревню и просил меня приехать к нему.
Он отыскал мне издателя М. В. Аверьянова, и через несколько месяцев вышла моя первая книга «Радуница». Вышла она в ноябре 1915 г. с пометкой 1916 г.
В первую пору моего пребывания в Петербурге мне часто приходилось встречаться в Блоком и Ивановым-Разумником, позднее с Андреем Белым.
Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно.
1917 году произошла моя первая женитьба на З. Н. Райх.
1918 году я с ней расстался, и после этого началась моя скитальческая жизнь, как и всех россиян за период 1918–21. За эти годы я был в Туркестане, на Кавказе, в Персии, в Крыму, в Бессарабии, в оренбургских степях, на мурманском побережье, в Архангельске и Соловках.
1921 г. я женился на А. Дункан и уехал в Америку, предварительно исколесив всю Европу, кроме Испании.
После заграницы я смотрю на страну свою и события подругому. Наше едва остывшее кочевье мне не нравится. Мне нравится цивилизация, но я очень не люблю Америки. Америка – это тот смрад, где пропадает не только искусство, но и вообще лучшие порывы человечества.
Если сегодня держат курс на Америку, то я готов тогда предпочесть наше серое небо и наш пейзаж: изба немного вросла в землю, прясло, из прясла торчит огромная жердь, вдалеке машет хвостом на ветру тощая лошаденка. Это не то что небоскребы, которые дали пока что только Рокфеллера и Маккормика, но зато это то самое, что растило у нас Толстого, Достоевского, Пушкина, Лермонтова и др.
Прежде всего я люблю выявление органического. Искусство для меня не затейливость узоров, а самое необходимое слово того языка, которым я хочу себя выразить. Поэтому основанное в 1919 году течение имажинизм, с одной стороны, мной, а с другой – Шершеневичем, хоть и повернуло формально русскую поэзию по другому руслу восприятия, но зато не дало никому еще права претендовать на талант. Сейчас я отрицаю всякие школы. Считаю, что поэт и не может держаться определенной какой-нибудь школы. Это его связывает по рукам и ногам. Только свободный художник может принести свободное слово.
Вот все то короткое, схематичное, что касается моей биографии. Здесь не все сказано, но, я думаю, мне пока еще рано подводить какие-либо итоги себе. Жизнь моя и мое творчество еще впереди.
20 июня 1924
Избранная лирика
Н. Кошелев. Утро в деревне. 1880-е
И. Левитан. К вечеру. Роща
Вот уж вечер. Роса
Блестит на крапиве.
Я стою у дороги,
Прислонившись к иве.
От луны свет большой
Прямо на нашу крышу.
Где-то песнь соловья
Вдалеке я слышу.
Хорошо и тепло,
Как зимой у печки.
И березы стоят,
Как большие свечки.
И вдали за рекой,