Роберт и Арабелла

– Да, – соглашалась она с готовностью, не желая ни о чем задумываться. Такая перспектива казалась настолько далекой и сомнительной в те минуты, когда она лежала в его объятиях, испытав неземное блаженство, которое все еще растекалось по телу теплыми волнами, заставляя сердце учащенно биться.

– Но ведь у тебя есть снадобья и на этот случай?

– Да, и очень эффективные. Правда, они далеко не безболезненны. Я видел женщин, которые их принимают. Отвратительное зрелище. Иногда от них умирают.

– Наверное, можно заранее позаботиться о том, чтобы этого не произошло?

– Я делаю, что в моих силах. Некоторым женщинам везет в этом смысле.

– Будем надеяться, что я из таких. Но как бы там ни было, я не хочу отказываться от тех ощущений, которые ты мне даришь.

Он предупреждал ее и о других опасностях, когда они разговаривали в лесу. Сказать по совести, она была не вправе винить его. Арабелла ценила честность только в самой себе. Равно как и справедливость.

Странно, но она видела проявления тех же чувств в цыгане.

В своем заключении Арабелла пришла к выводу – она слышала, как Роберт ходит взад-вперед по кибиткам, и не один, а с каким-то человеком, который помогает ему перенести на новое место тяжелые сундуки и лохань для мытья, – что хотя он и выдает себя за цыгана, говорит на их языке, знает их нравы и обычаи, но предприимчив и расчетлив не по-цыгански.

Когда он выпустил ее прогуляться в очередной раз, кибитка была пуста, если не считать груды скатанных в трубки персидских ковров.

– Все эти сборы очень напоминают подготовку к войне, – заметила она.

– Именно к ней я и готовлюсь, – отозвался он, не глядя на нее и озабоченно осматриваясь.

– Я слышала такие слова от отца. Ты думаешь как принц крови, а не как простой цыган.

– Выходит, мы, цыгане, – все как один принцы крови. – Роберт внимательно осмотрел кибитку, чтобы ничего не забыть.

– Мы. Цыгане. Да никакой ты не цыган!

– Если нет, то мне не известно, кто я.

Он ткнул носком сапога в свернутый ковер и размотал его.

– Ложись. Я перенесу тебя в другую кибитку. Лежи тихо и расслабься. Вокруг полно любопытных глаз. В этом смысле цыганский табор похож на любое другое поселение.

Он быстро и осторожно завернул ее в ковер так, чтобы не было видно ни волос, ни ступней. Затем поднял ее, взвалил на плечо и понес в новую кибитку. Там он запер за собой обе двери, положил ее на кровать и развернул ковер. Она счастливо и лукаво улыбалась, словно им удалось осуществить хитроумный замысел.

– Я не сделал тебе больно?

– Нет. Это наш новый дом?

– Это будет наш новый дом, когда я все окончательно приведу в порядок. А пока… – он бросил шелковую простыню поверх пуховой перины, – я собираюсь поспать три часа, а потом мы тронемся в путь.

– Поспать?

Роберт быстро разделся и рухнул на кровать в полном изнеможении, издав стон блаженства. Она легла рядом, и он обнял ее, но только затем, чтобы утешить и вознаградить за целый день, проведенный в душной и темной каморке.

– За последние три дня я не спал и двенадцати часов. Если я не посплю сейчас, то мы не сможем ехать. – Он поцеловал ее, закрыл глаза и провалился в глубокий сон.

Она некоторое время пролежала неподвижно, подавляя в себе желание разбудить его, но так и не осмелилась. И снова ее стали одолевать мрачные мысли и сомнения.

Он совсем не заботится о ней. И думает только о том, как скрыться от отца и Гуиза, которые, возможно, и не собираются посылать за ними в погоню. Почему он не хочет остаться здесь? Впрочем, рано или поздно цыгане догадаются, что в его кибитке прячется женщина, а могут и увидеть ее. Он боится, что ему станут задавать вопросы и что их тайна окажется в ненадежных руках.

Роберт неожиданно проснулся, перелез через нее, даже не прикоснувшись к ней, и через минуту был полностью одет. Она смотрела на него удивленно и разочарованно. Он раздвинул деревянные египетские ставни и отдернул кожаные занавески. Солнце давно село, за окном было темно.

– Пора, – сказал он и знаком велел ей спрятаться.

Потом вышел из кибитки и принес запас провизии, которую можно было употреблять в пищу, не готовя на огне. До Арабеллы донеслось, как он разговаривает с Калифом по-цыгански. Без сомнения, у него были особые причины пользоваться этим языком, который она не могла понять.

Арабелла слышала, как он несколько раз вошел и вышел, передвинул по кибитке тяжелые предметы, наполнил лохань и деревянный бак водой для купания, налил в золотой кувшин питьевую воду и только затем обратился к ней:

– Мы отправляемся, но тебе придется просидеть в укрытии до тех пор, пока мы не отъедем от табора на несколько миль. За нами могут следить.

– Ты не доверяешь своим соплеменникам? – иронично улыбнулась она.

– Я никому не доверяю. За одним только исключением. Мы должны научиться доверять друг другу. Я доверяю цыганам не больше, чем остальным. Кроме того, они знают, что я был принят в табор…

– Ага, значит, ты признаешь, что ты был…

– Арабелла, сейчас недосуг рассказывать друг другу истории своей жизни. Тем более что твою я знаю, а свою могу изложить при случае за пятнадцать минут. А теперь постарайся никому не попасться на глаза. Цыганам неведомо чувство преданности, но они очень любят деньги. Всему свету известна эта наша любовь. – Он улыбнулся. – И если люди твоего отца или Гуиза придут в этот табор… – он пожал плечами, – цыгане проговорятся. Поэтому нам следует поскорее убраться отсюда. К счастью, на свете еще не перевелись дураки.

– А что, если мой отец найдет Соломона и этого оруженосца?

– Я наврал ему с три короба и всыпал в кошелек столько же золота, так что могу рассчитывать на его молчание. А чем оно будет обусловлено не важно. Я обещал вернуться и убить его, если он нас выдаст. Нам пора в дорогу… – С этими словами он склонился, чтобы накрыть ее шалью с головой, но на мгновение задержался и взглянул ей в глаза. Его лицо показалось ей не таким неприступным, каким было все последнее время.

– Только один раз… – прошептала она. – Совсем недолго…

– «Недолго» – это не для нас. Я не буду говорить тебе, как это серьезно для нас обоих, потому что ты мне не веришь. Сейчас уже достаточно темно, чтобы отправиться в путь.

Немного погодя кибитка стронулась с места, и Арабелла услышала голоса: Роберт отвечал на прощания, пожелания доброго пути.

Кибитка тряслась и подпрыгивала на ухабах. Арабелла тихо лежала на кровати и укоряла себя за то, что отправилась с Робертом только из-за того, что он умел доставить ей плотское наслаждение, в котором в последнее время отказывал. Он был, одержим навязчивой идеей спастись от их самим выдуманного преследования отца и Гуиза.

Казалось, они ехали уже несколько часов. Арабелла набралась храбрости и высунула голову из-за кожаной занавески. Вокруг лежала непроглядная тьма, ночь была безлунной и беззвездной, а Роберт не стал зажигать факелы. Она попробовала открыть дверь, но та была заперта. Ей пришлось снова лечь на кровать и ждать.

Если кто-нибудь нападет на них и попытается взять ее в плен, она будет бороться до последнего дыхания. По крайней мере, в этом она была уверена. В кромешной тьме делать было нечего, и Арабелла вскоре заснула.

Она проснулась оттого, что Роберт зажег свечу на столе, за которым они обедали. Не оборачиваясь, он предостерегающе заявил:

– Оставайся здесь. Я собираюсь сжечь кибитку. Слишком много народу видело ее неподалеку от замка твоего отца. Когда мы отъедем подальше, ты сможешь вылезти наружу, если захочешь… – он взглянул на нее с улыбкой, – и помочь мне бодрствовать.

Он оставил свечу на столе, но зажег от нее другую, а также взял с собой пропитанный дегтем факел. В тот день он отнес ее туфли, плащ и платье, в котором она бежала из замка, в другую кибитку.

Кибитку начало трясти и дергать взад-вперед, лошади тяжело переступали на месте, беспокойно фыркая. Арабелла отодвинула край кожаной занавески и увидела, что старая кибитка охвачена ярким пламенем. Через секунду лошади сорвались с места и помчались галопом. Еще долго высоко в темном небе таяли снопы искр. Арабелла отвернулась и неожиданно всхлипнула, чувствуя, что потеряла что-то важное.