Вера

Надежда Жандр

Вера

Она вошла в скайп, позвонила, но на том конце тоннеля никто не ответил. Записала в ленте сообщений: «Мам, я начинаю, да? Ты как?» Она ждала сигналов от высших сил или от окружения, тем самым пытаясь снять с себя ответственность за мысли, чувства и за то, что воспоследует, будучи начертанным.

Первое движение, как толчок, было похоже на вхождение в материю. Светлая серая масса перед глазами, лёгкая тошнота и заторможенность безвольных движений, даже обречённость какая-то во всём. Ещё не придя в себя, она стала записывать, вяло, так пишут автобиографию, резюме и прочее… о первом ударе раннего взросления, первых ранах незащищённости, о том, как ждала любви, но встретила стену…

«И я стала учиться лгать. Чтобы понравиться. Самое страшное —что я лгала себе, пытаясь следовать чужим представлениям о мире, о моём месте в нём, втискивала себя в рамки новых форматов и улыбалась. Мне кажется, что я попала тогда в некую компьютерную игру, где на выбор предлагалось несколько сценариев, остальное происходило по умолчанию. Я стала понимать всю несправедливость моей ситуации только будучи подростком…»

И тут Вера остановилась. Зачем это всё? Можно ли назвать это судьбой? Да вся ли здесь правда? Разве она собирается рассказывать о детских травмах, которых, кажется, у всех достаточно? Об этом ли книга? Или она заигрывает с читателем? Откуда, спрашивается, такой снобизм, почему она думает, что с читателем нужно заигрывать, иначе он не поймёт? Нужно начать с чистого листа. Да, пожалуй…

«Шестёрка Пентаклей обозначает в раскладе карт Таро покровительство, доброжелательность, а также подарки и шансы судьбы, благоприятные возможности, которые приходят свыше».

В центре города, на небольшом отдалении от главной его артерии, есть маленький оазис, где растёт тысяча деревьев: дикие яблони, лиственницы, липы, есть там и акации, образующие каре вокруг площадки с клумбами. Туда выбегают дети, чтобы поиграть в песке и посидеть на маленьких лавочках, придерживаемых с двух сторон серебряными медведями. У медведей открыты улыбчивые пасти, шкуры лоснятся на солнце, а сами звери смотрят с хитрым прищуром на незнакомцев, случайно зашедших сюда.

С этой площадки, называемой детской, открывается сказочный вид на колоннаду – часть ротонды, примыкающей к зданию. Там можно отдохнуть от зноя, спрятаться от дождя или даже быть повелителем грозы, пока не позвали домой. На полукруглый балкон над ротондой летом выходят аполлоны в тёмных очках, подставляя солнцу свои сияющие тела.

А внизу тропинка ведёт к палисаднику, огороженному ветшающим забором. Ворчливая дворничиха тётя Шура не пускает туда полюбоваться космеями, но дети точно знают: это – садик Кая и Герды, потому что в окне дома красуются большие красные цветы.«Это розы!» – «Нет, герань!» – «Нет, это розы!» Споры до слёз. Девичьи менуэты у палисадника прерываются криком: «Вера, домой!». И – да, уже темнеет.

После вечерних ритуалов Верочка отправляется спать, откидывается покрывало – ах! – это паруса ночной фелуки пахнут ветром. И вот бы уже и уснуть, но бабушка Анимаиса сегодня в особом настроении, и точно будет не до сна, она станет рассказывать свои сказки-были про стародавние времена, Вера слышала их уже тысячу раз, но лежит тихо, чтоб не нарушить этот миг ожидания чуда…Ночное окно открывается в зелень… Звёздочки душистого табака в траве, в чёрном небе звёзды, огненные звёзды.

«Семнадцатый Аркан Таро – “Звезда” – говорит о пути освещённом и полном надежды на будущее. Аркан является переходным, отделяющим мир людей от мира магов, он направлен на плавный переход сознания в касту магов и фиксацию в этом диапазоне».

В малом селении стоят дома цвета малахита да травка стелется бархатным ковром по завалинкам. И запах липы зависает туманом над тихой летней рекой. Это Салда —река липовая, медовая. Воздух дрожит от звона кузнечиков, празднующих приближение зноя. Пёстрое многотравье: кровохлёбка, ромашка, иван-чай…

Из большой рубленой избы выходят сёстры. И одна из них ведьма: что скажет – то и сбудется, а как на кошку взглянет – та летит от неё стрелой, и шерсть дыбом. Глаз у ведьмы чёрный: воздух вокруг движется, будто взрывная волна, но только голову повернёт – и всё приходит в равновесие. Нишкни! Вот села на лавочку, закурила…

Будто от напора ветра распахивается дверь, и свету являет свой орлиный лик сестрица другая. Всё в ней свобода и вихрь: душа ирокеза с берегов Онтарио, образ со старинных фотографий индейских племён: чёрные косы от висков спадают на грудь, взгляд птичий. Вот, кажется, поведёт рукой – и лес ляжет у её ног. Раздолья хочется, раздолья, где скачут молодые бизоны!

… И чистота… Неслышно и невесомо спускается на землю тонкая и невысокая девушка с лицом не очень складным и как бы боязливым. И с угольками глаз на фоне бледной кожи. Она молчалива. Она тиха. Она вибрирует. Мальчишеская угловатость тела, длинная шея. Она прячет свои движения, прячет, но голос – флейту Кришны – никуда не спрячешь: он образует над землёй гигантский купол. Она любит петь в церкви, она сама каждый раз её воздвигает. И в церкви той хитроглазый улыбчивый паренёк прибивает к полу калоши местного священника… Но о юноше позже…

И вот уж сёстры несут три лохани в натопленную баню, пахнущую хлебным мякишем и берёзовым листом. Ждут. Из облака и света, склоняясь в дверном проёме, появляется в темноватой баенке фигура в белом. Высокая-превысокая. Иконописная царица византийская из старообрядческой семьи. Мать. Венец на её челе – это коса, настолько тяжёлая, что оставила небольшую вмятину на темени. Эти роскошные волосы три дочери моют в трёх лоханях, как в сказке. А потом, утомлённые негой от горячих камней, направляются в дом.

Там ждёт отец. Великан вернулся с покоса, сидит за столом, опрятный, и оглаживает бороду. Чарка водки. Размяк. Подобрел. «У, филин горевóй!» – шутя припугнул детишек – рассыпались по углам, как горох, – и стал рассказывать им побáсенки приятеля своего, никому тогда ещё неизвестного писателя «Алёнушкиных сказок».

Смешлив отец, добр и могуч. Имеет два дома, хлев, покос и… двадцать пять детей от трёх жён. А работает токарем в нижнесàлдинском заводе. Его огромные натруженные руки нежно держат скрипку. И всех детей от мала до велика он учит нотной грамоте, даже тех, кто не хочет. Он учит их петь, вдохновенно организует хор и служит регентом в церкви. Любит классику.

На звуки домашнего оркестра со всех сторон сбегаются люди, заходят в дом, танцуют на улице. Эта музыка смешивается с ароматом липы и плывёт, плывёт над водой всё дальше, дальше, до кедровой рощи. Там, в тихих завязях сакральных хвойных плодов, спят будущие исполины. Их баюкает ветер.

«Паж Мечей. Аркан указывает на то, что вы очень хотите воплотить в жизнькакую-то идею,вы в восторге от этого и стремитесь как можно скорее поделиться ею с другими. По сравнению с вашим страстным сердцем, время, похоже, стоит на месте. Проблема в том, сможете ли вы поддерживать свой боевой настрой. Начало всегда выглядит многообещающим, но для дальнейшего движения требуется что-то ещё. Пришло время поговорить».

И Вера задумалась о том, что создаёт некую надмирную реальность. По-другому не получается. Она многое знала о своих ушедших предках, но их истории забываются, имена стираются из памяти. И нужно придумать нечто такое, что подчинило бы разные временные потоки: воссоздать прошлое и облечь существование людей, живших когда-то, в форму не исчезающего настоящего. Запечатлеть. А корень этого слова – «печать». Оттиск. Картуш фараонов… Но мысли сбиваются, записать ход событий линейно всё равно не получится – память движется своими путями.

Ранним утром солнце льётся маслом через край подоконника и нос щекочет запах жареной картошки. Любопытная Верочка притворяется спящей, прислушивается, как трещитлук на сковородке и как дедушка тихонечко напевает ему одному понятные мелодии. Дедушка – ранняя пташка – всем готовит завтрак, но сам уплетает тюрю из хлеба с водой. Щурится от удовольствия. Верочка точно знает последовательность всех его действий, мельчайшие перемены в мимике, даже его не видя. Он наверняка сейчас в своей светло-голубой рубашке, в брюках и фартуке, и голова его блестит, как начищенный самовар. Его легко можно себе представить в одеянии египетского жреца, но Верочка ещё ничего о посвящённых не слышала. Щупленький дед с раскосыми глазами не охоч до разговоров о себе. И можно только догадываться о происхождении его рода.