Память плоти

Взобравшись на верх насыпи, он увидел перед собой единственную колею, в одну сторону уходящую во тьму без просвета, а вот в другой, на его счастье, просматривалась некоторая перспектива в маячивших явно неподалеку огнях какой-то станции. На путях, метрах в трехстах от него по ходу к предполагаемой станции, поблескивал ярким глазом семафор. Выбора не было, и минуты спустя он уже сидел на шпалах под этим глазом, доверив ему бумаги и документы, обнаруженные в карманах куртки.

Да, именно документы, среди которых был паспорт на имя Ильи Петровича Гуреева, 1960 года рождения, уроженца Тамбовщины. Что ж, Илья Петрович – это не так плохо, по крайней мере легко запомнить. Имя не заставило его сердце биться сильнее. Интересно, это действительно он или паспорт принадлежит другому человеку? Глупо, конечно, но еще глупее впервые увидеть собственное лицо не в зеркальном отражении, что привычно всякому с младенчества, а на фотографии, где перед тобой красуется незнакомый тебе, заросший, как бездомный пес, мужик, которому уже, страшно подумать, под сорок. Он не знал точно, какой теперь идет год, но мужику на снимке должно быть тридцать два, а паспорт выглядит подержанным.

Ощупав свое лицо, он решил, что ему повезло, крупно повезло. Похоже, он отнюдь не урод. С такой внешностью, как у этого мужика, можно было жить вполне сносно. Бугристые надбровья и сами брови, густые и правильной формы… Добро, вроде бы есть. Слегка удлиненный нос с характерными крыльями… Так, тут надо быть внимательнее. Он коснулся своего носа пальцами, повел их в обвод. Вот они, крылышки, точно они! Он улыбнулся – так, на мгновение. Жаль, на фотографии не видно ушей, можно было бы еще и их идентифицировать. Непонятно, зачем он отпустил такие волосы. Сейчас вроде бы они у него покороче, но все равно чересчур длинные. Жаль, что в паспорта не вносят профессии, но похоже, он свободный художник, в широком смысле этого слова, когда человек не стесняется быть не как все. Может, это и хорошо, но только не сейчас, нет. Сейчас ему это ни к чему, выделяться из толпы.

А почему? Он не знает, почему. Зато знает, что ему нельзя домой, никак нельзя. Стоп, а где его дом, ведь должен стоять штамп прописки… Ага, вот он. Город Милево Тамбовской области. Выходит, он так и сидел все эти годы под Тамбовом, в какой-то глухой норе. Милево… Само по себе название – пустой звук, но уверенность, что туда нельзя, просто жуткая, хотя и безосновательная. Может, что-то связанное с семьей?.. Нет, чистая страничка. И здесь он не как все, свободен до неприличия. Это в его-то возрасте. Немного странно. А может, хорошо? В его-то положении?

– Илья Петров, значится, – произнес он вслух, пытаясь услышать свой голос, познать его, чтобы не испугаться себя самого в следующий раз, когда придется с кем-либо заговорить. – Какие проблемы? Я иль не я, зовусь Илья… Годится.

Другие бумаги, оказавшиеся при нем, новой существенной для него информации не содержали. Слегка смущали свидетельства о смерти Петра Сергеевича и Натальи Семеновны Гуреевых, по всей вероятности родителей Ильи Петровича. Зачем он взял с собой эти документы? Предвидел, что потеряет память? Или это опять к тому, что в Милево ему нечего делать, никого у него там нет? Да не поедет он в эту глухомань, на что она ему сдалась! О больном ни слова. Если только те огоньки, к которым он топает по шпалам, не есть это самое место.

– Жаль, что ты не больно умен, правда… Илья Петров! Если уж таскаешь с собой документы, то не худо бы и записную книжечку прихватить, – он снова заговорил сам с собою, не громко, вполголоса. – А, как полагаешь? Или ты, брат, решил порвать с прошлым? Славно ж порвал, надо признаться, все концы в воду. Теперь вот живи без головы, чистый лист старой бумаги. Все бы так делали…

Он расстегнул молнии на сумке. Спортивные штаны, рубашка, футболка с коротким рукавом, две пары чистых носков. Складной нож, пластиковая бутылка минеральной воды. И все.

– Ту-ури-ист, – саркастически хмыкнул он. – В бега, что ль, собрался?

В накладном кармашке сумки отыскалась книга, пособие для резьбы по дереву. Солидный фолиант, на 530 страниц с иллюстрациями. Он в недоумении стал пролистывать книгу. Между страниц были вложены деньги. Одна, вторая, третья купюры… Новенькие хрустящие сотки зеленого цвета, из тех, что всегда в моде. Пятнадцать штук одна к одной.

– Теперь хоть понятно, зачем паспорт, – сказал он не без удовлетворения, сложил «зелень» стопкой, перегнул пополам и сунул в нагрудный карман куртки. – Нет, Илюша, ты не совсем лох. Беру свои слова обратно.

На радостях он свернул пробку с минералки и уже хотел глотнуть, как вдруг призадумался, что-то его остановило. С сомнением принюхался к воде, еще долю секунды размышлял, и с силой швырнул бутылку под откос. Береженого Бог бережет.

Когда он добрался до огней станции, уже расцвело так, что было видно стрелки на часах. Часы у него были обычные, «Касио», неброская модель без излишеств, но и не самая дешевая. Нет, если его и опоили, то грабить не собирались, это очевидно.

Все остальное представлялось невероятным.

Глава III

За рулем фисташкового автомобиля сидел темноволосый мужчина лет тридцати пяти, в сером костюме при галстуке, с тонкими чертами лица и короткой прической, украшенной легкой сединой в висках. Едва он притормозил у стоянки, возле его машины оказался человек высокого роста в длиннополом светло-коричневом плаще и черной шляпе. Дверца справа от водителя открылась, и человек, придерживая шляпу, легко сложился в габаритах, устраиваясь на свободном месте.

– Привет, – сказал водитель по-русски, не протягивая, однако, руки.

– Бона сера, – откликнулся пассажир. – Чем обязан?

На одном из поворотов Тибра, змеей петляющего по Риму, неподалеку от береговой черты, а именно на виа дель Клементино, расположена гостиница «Маркус», к стоянке которой, среди прочих роскошных и не очень авто, подкатил «Палио» модного фисташкового цвета. Сгущались сумерки, большинство римлян и гостей города, не приветствующего ночную жизнь, уже отужинали и разбежались по своим углам, вот и этот припозднившийся водитель, должно быть, торопился пристроить на ночь железного друга, чтобы затем пристроиться самому. Так казалось со стороны.

Он тоже не был итальянцем, хотя и заучил не одну сотню проходных для эффектного общения фраз, в том числе латинских, и тоже не спешил с объятиями, уныло глядя прямо перед собой в ветровое стекло.

– Соскучился, – обаятельно улыбнулся сидящий за рулем мужчина, и его губы вытянулись в пружинящую дугу натянутого лука, не позволяющую собеседнику расслабиться. – Хочу предложить тебе прогулку по вечернему Риму, – автомобиль с легкостью мухи и почти также бесшумно тронулся с места, лавируя между другими и выбираясь на магистраль, – барочному Риму. Холод неона в холодном барокко, что может быть нелепее. Разношерстная толпа ротозеев со всего света, – «Палио» вышел на полосу улицы Клементино и покатил в сторону площади Испании.

– Чем обязан? – повторил пассажир.

– Да ничем. Просто нужна твоя помощь в одном деликатном деле. Нужна твоя помощь, Саша, только и всего.

– Вы меня достали, Артур… Ты и твои друзья меня достали своей простотой, вас бы самих под это дело. Что будет, если я откажусь?

– Откуда мне знать, что будет? Я не знаю, что будет, даже если ты согласишься, я не оракул. Пути Господни неисповедимы.

– Только не у вас… Кто же теперь на очереди? Какой-нибудь еретик из продвинутых? Африканский магнат, не желающий платить десятины? Отрезать ему ухо и заставить сожрать сырым? Или мне переспать с его женой, жирной и потной обезьяной? Все это похоже на взбесившуюся инквизицию, Артур, ты не находишь? Все ваши методы.

– Толстую и потную обезьяну? В Африке нет магнатов, только бананы. Мне такое и в голову прийти не может. Просто надо найти одного дурика, который потерялся.

– Не тяни, мы не на допросе.

– Ты еще не дал согласия.

– Я сижу в твоей машине, тебе этого мало? Кстати, что за идиотская модель, похожая на блоху?