Память плоти

– Чушь какая-то, – пробормотал он, не разжимая губ.

– Разумеется, чушь! Как рождение ребенка могло пройти бесследно, как ты мог этого не знать? Двадцать три года! А сослуживцы твоих родителей, соседи? Ее что, оставили в роддоме? Или держали в подвале?

Теперь губы Ильи вытянулись вперед и застыли в жутковатой гримасе. Если его выражение лица и отражало работу мысли, то сама эта мысль не спешила облечься в слово.

– Ты думаешь, я знал, да?

– Не мог не знать! Если, конечно, она у тебя была, эта сестра.

– Ну, раз она есть, значит, была.

– Значит, была… Она была, а ты о ней ничего не слышал. Интересное дело! Когда умерла твоя мать?

– Не помню… Кажется, в девяносто третьем.

– А отец?

– Годом раньше.

– Ты хоронил их?..

Никакой реакции со стороны Ильи не последовало, словно он не услышал вопроса или не понял его.

– Что ты молчишь, ты был на похоронах матери?

Илья молчал, вновь созерцая видимую одному ему картину, заворожившую его до ступора, остановившую его взгляд, потухший и одновременно встревоженный. Волны страха, какого-то животного ужаса всколыхнулись над столом, за которым сидели супруги, и Лена, изумившись странному чувству, на мгновение растерялась.

– Господи, Илья, что происходит? – она наклонилась к мужу, коснулась рукой его плеча и слегка сжала ладонь. – Ты прости меня, что я вмешиваюсь… Оказывается, я ничего о тебе не знаю.

– Да нет, – голос мужа был спокоен и чист, как дождь в безветрие, – все хорошо, – он поднял глаза на Лену и виновато улыбнулся. – Я просто пытаюсь вспомнить, где я был и что делал.

– Когда… когда умерла твоя мама?

– Нет, – Илья улыбнулся шире, а его взгляд открылся прямо-таки запредельно, – все эти двадцать три года. Или сколько там… До того момента, как встретил тебя.

– Не шути так.

– Как так?

– Так страшно.

– Хорошо, не буду, – Илья уже был прежним, доступным и понятным, ее Ильей, надеждой и опорой семьи, жизни, и Лена почти успокоилась.

– И прости меня.

– За что?

– Ну, что лезу в эти дела. Не в свои дела.

– Брось, – на плечо Лены легла рука мужа, – не напрягайся. Какие дела? Не надо усложнять, все образуется… Знаешь, я давно хотел съездить на родину, все никак не получалось.

– Да, я понимаю… Хочешь поехать сейчас?

– Похоже, самое время. Я смотрел по карте, это недалеко. В принципе, можно обернуться одним днем.

– Надеешься что-то выяснить?

– Нет, так… Зайду на кладбище, похожу по улицам. У меня там никого нет.

– Никого? Этого не может быть, Илюша. Остались люди, знавшие твоих родителей, их друзья и знакомые. Потом, твои одноклассники! Ты ведь учился в Милеве? Десять лет – это на всю жизнь, школа не забывается. Кто-нибудь наверняка остался там и пустил корни. Просто ты не в курсе.

– Да, – Илья нахмурился и вздохнул, рука его, обнимавшая Лену, поспешно скользнула вниз, словно обожглась. – Да, ты права. Не грусти, хорошо? Кто-нибудь, наверное, остался. Только я ничего об этом не знаю.

– Я не грущу, все хорошо, – теперь глупо улыбалась Лена, с тем же виноватым выражением лица нашкодившего ребенка, которое пять минут назад было у Ильи, когда он споткнулся на воспоминаниях о похоронах матери. – Ты когда планируешь поездку?

– Завтра. На той неделе прибудет корреспондент от Торопа, я бы хотел побывать там до его приезда.

Глава II

Городок Милево, куда на следующий день благополучно добрался Илья, встретил блудного сына сухо и безразлично. На серую «девятку», снующую по улицам райцентра, никто не обращал внимания, и первым, кто ее заметил, оказался одинокий пожилой гражданин, подпиравший забор у дома с зеленой крышей. Рядом стояли похожие домики, людей вокруг почти не встречалось. Зима. К тому же это явно был старый город, так называемый частный сектор, в котором незачем суетиться, поскольку промзона в стороне и поблизости нет магазинов. То, что надо. «Жигули» притормозили напротив человека у забора. Дверца открылась.

– Простите, вы не подскажете, где тут у нас улица Болотова, как проехать?

– Болотова? – старик встрепенулся, сделал шаг навстречу и тоже тормознул: нечего шаркать ножками перед кем ни попадя.

– Да, Болотова.

– Подскажу, отчего же… Вам какой дом нужен?

– Двадцать третий.

– Двадцать третий? Как же, знаю, да. Это возле рынка. Там сейчас… – дед замялся и оборвал себя на полуфразе. – Вы коммерсант, да?

– Вроде того. А где у нас рынок, напомните?

– Рынок? Да вот, езжай по прямой в ту сторону, на втором перекрестке влево. Там и увидишь. А Болотова будет вдоль ограды, от первого угла рынка. Двадцать третий дом – метров двести от угла вперед. Ну, может, триста…

– Спасибо, отец.

– Да, на здоровье. И вам того же…

В двадцать третьем по Болотова, куда ткнулся Илья, подрулив к дому, его встретил сумрачный джентльмен кавказской наружности, молодой и чрезвычайно деятельный.

– Кто будешь, а? кто прислал? Что надо, друг? что за товар?

– Простите, я ошибся.

– Прощаю, друг, я тебя прощаю. И ты прощай. Больше так не делай.

Отогнав машину тремя домами далее, Илья встал у номера 29. Домик выглядел чистеньким и ухоженным, штакетник по периметру вокруг. Во дворе за штакетником – собачья конура, возле которой сидел на цепи старый рыжий пес, встретивший незваного гостя хриплым лаем. Добрый знак. Деловые люди с Кавказа брезгуют подобными созданиями, разве что в шашлык для друзей. Калитка была открыта.

– Иду, иду… Что ты брешешь, или воры какие? Кто там?

На высоком пороге под навесом, этаком подобии крылечка в миниатюре, появилась полная женщина с круглым лицом в теплой камуфляжной куртке, наброшенной на плечи. Голову ее украшала солдатская шапка-ушанка, из-под которой виднелись темные густые волосы, собранные в свободный пучок на затылке.

– Вам кого? – чувствовалось, что она насторожилась, увидев перед собой незнакомца, зашедшего в ее двор, или делала вид, что насторожилась, надеясь этим предупредить праздные мысли визитера, когда бы тот явился с таковыми.

– Добрый день, – Илья поклонился с легкой улыбкой, засвидетельствовав почтение.

– Ша, Жулик, ша! Кому сказала? – Покосившись на гостя, пес закрыл пасть и опустил морду вниз. – Здравствуйте…

– Моя фамилия Гуреев, Илья Гуреев. Вы, может быть, помните, на вашей улице…

– Гуреевы? Как же, помню. Жили, да, жили на нашей улице. Вон в том доме, двадцатом, почти напротив нас. Только ведь нет их, – женщина задумалась на какое-то время, взгляд ее живых глаз, удивительно подвижных, бегающих вокруг Ильи, остановился где-то над его головой, темп речи замедлился. – Никого нет, давно уже никого. Лет семь-восемь, почитай… А вы кто же им будете, если не секрет, Гуреевым-то? Родственник?

– Да, родственник… Я бывал здесь, в детстве.

– Илья, говорите… У Петра Сергеевича сын был, тоже Илья. Он как в армию пошел, так и все, поминай как звали.

«Поминай как звали…» Версия Ильи, экспромтом выданная жене относительно явившейся из прошлого сестренки, получила недвусмысленное подтверждение. «Мать носила Киру тогда, когда меня уже не было с родителями». – «Не было?» – «Нет, не было. Я как раз ушел в армию». Что это – совпадение, нечаянное попадание в «яблочко», или плод стершихся воспоминаний, обрывок каких-то подлинных сведений, факт, о котором он некогда знал? Лоб Ильи прорезали глубокие морщины, глаза увлажнились, и он потер их пальцами. Пять секунд на все про все.

– Мать очень убивалась, – продолжала между тем женщина, поправляя спадавшую с головы шапку, – тетя Ната, все его увидеть хотела. Он ведь один у нее был, единственный. До самой своей смерти ждала, двадцать лет без малого. Не судьба была, видно. Так и ушла, не дождавшись…

– Простите, а ваше имя…

– Марина, – женщина вскинула брови, словно удивившись вопросу, – Марина Алексеевна. А вы? Я помню, Илья, а по батюшке?

– Что вы, это лишнее, просто Илья. Какие наши годы!