Страница 2 из 9
Через пару секунд мы уже вовсю улыбались. Он знал о моей вспыльчивости и относился к этому нормально. Я тоже о ней знал, и мне было чертовски стыдно.
– Извини, Илай, не знаю, что на меня нашло.
– Ничего страшного. Но в следующий раз пользуйся руками, ну или на крайний случай языком, хорошо?
– Договорились, – улыбнулся я.
К нам подошел тренер, его это позабавило не так сильно, как нас, и он выдал мне хороший подзатыльник.
– Если тебе хочется помахать ногами, тогда прошу на балет. А здесь мы боксируем.
– Да, сэр, – ответил я.
– А теперь за дело, вперед, вперед! – он оглядел остальных парней, которые с любопытством наблюдали за моими выкрутасами.
Тренер знал о нашей дружбе, но будто бы нарочно ставил нас всегда в пару. Ну, ему было видней, как вытащить нас за пределы простого противостояния и поставить в рамки реального боя со своим кривым отражением. И я верил ему. Я верил ему во всем. Я знал, что он служил на подводной лодке и был человеком прямым и знающим, а с такими не стоит упрямиться. И мне повезло в понимании этого, так как я многому успел научиться. Некоторые мальчишки были из бедных семей и не могли платить за тренировки вовремя, а порой и вовсе не могли оплатить месяц. Тогда тренер, похлопывая по плечу разгоряченного парня, обещающего заплатить за этот и за предыдущий месяц в следующий раз, говорил ему просто, что платить ничего не надо. А заплатит он тем, что будет выкладываться во всю этот и последующий месяц. Этого ему вполне хватит за его долги. Он был первым настоящим человеком, что встретился мне на пути. Он был одним из тех героев, о которых пишут в книгах. Спокойным, жестким, щедрым.
Тренер напоминал мне чем-то самого Илая, мне казалось, именно таким он и станет, когда будет постарше. Твердым снаружи, добрым внутри. Чаще справедливым, нежели принципиальным. Простым в своей мудрости и далеко не по-простому мудрым. По большей части я оказался прав, когда встретил его много лет спустя. Он сохранил все главные черты старого доброго Илая, которого я знал и любил. Как и прежде, увидев его улыбку, всегда искреннюю, я вспоминал тот день из детства. Вспоминал, как мы бились, потому что нам сказали биться, и мирились, потому что верили друг другу. Столь разные, но всегда друзья.
Вскоре я бросил бокс, но не Илай – он горел им еще долго. Я же заболел другим, что только начинало разгораться и вскоре готово было перейти в настоящее пламя. И уже совсем скоро я сделал выбор в пользу чего-то более опасного, обжигающего не только носы, но и душу и разум.
Два часа спустя я уже гнал на подаренном мне на Новый Год новеньком велосипеде Schwi
Я подъехал к своему двухэтажному дому, молочного цвета дворцу и на ходу спрыгнул с велосипеда, бросив его у входа на лужайке. Танком пройдя в дом, я поднялся в свою комнату, и, захлопнув дверь, завалился в кровать. Она опасно скрипнула под моим весом. Я уже тогда был довольно крупным парнем. Выше и здоровее всех своих сверстников. Всего за три месяца весны я успел перерасти все свои вещи, и маме пришлось бежать обновлять практически весь мой гардероб. Это ударило по нашему кошельку, но моей радости не приуменьшило. Мне нравилось, что я расту и становлюсь на одну ступень со старшеклассниками. Мне нравилось, что меня начинают воспринимать как взрослого.
Из окна повеяло летним свежим ветерком. В такие дни улыбка застает тебя без причины. Я покрутился в кровати, раскинул руки и выдохнул. Утром я дал себе слово, что как только доберусь до кровати, просплю оставшуюся половину дня, как бы меня не пытались поднять. Но сон предательски не хотел ловиться. Повалявшись и помучившись так какое-то время, я потянулся к полке и достал изрядно потрепанную книгу. Это была книга с рассказом Эрнеста Хемингуэя «Зеленые холмы Африки» в мягком переплете. Я потянулся и откинулся на спинку кровати, устраиваясь поудобней. Я раскрыл книгу где-то на середине и под звуки летней улицы, куда только начала выходить детвора, громко обсуждая новые комиксы, школьных друзей, новые игры, о которых они узнали, таща за собой клюшки, царапая их асфальтом, отстукивая по нему мячами, отчего звонкий «резиновый» звук разносился на весь квартал, я начал читать: «Все время, пока солнце поднималось к зениту, и жара усиливалась, мы ехали по местности, которую Старик охарактеризовал как «миллион проклятых миль Африки». Кустарник подступал вплотную к дороге, образуя непролазный, низкорослый подлесок»2.
На час с небольшим меня затянуло в книгу, как и во все предыдущие разы. Я перечитывал ее, выжидал какое-то время, неделю, две, месяц и снова, в сотый раз, принимался читать. Она была моей Библией. Теперь я раскрывал ее на первом попавшемся месте и начинал оттуда. Я не боялся пресытиться, эта книга была моим ориентиром в мире мужчин. Я больше не хотел быть одним из тех ребят, что выбегали на улицу, ликуя от наступивших летних каникул. Я хотел вырасти, я хотел стать мужчиной. И не просто мужчиной, нет, это слишком легко, им я и так стану в свое время, я именно хотел быть похожим на самого мистера Хема. И вот он передо мной, вот он рассказывает мне о себе. И я пытаюсь понять его, он представляется мне настолько разным человеком, что я просто никак не могу ухватиться за его образ. Но от этого еще интереснее. Значит, есть какая-то тайна, значит, не каждому это доступно. И значит, разгадав ее, я стану одним из «избранных», разгадавших ее. Великий Хем, он был готов идти до конца, но и отступить мог в любой момент, он был хвастливым и азартным, и в то же время нет. Он готов был поделиться, а то и полностью отдать заслуги другому. А мог, вцепившись в свое, не отпускать это ни за что. Он был неуловимым для меня. Но самое главное, он был мужчиной, героем. И я мечтал стать таким же. Мне представлялось, как я, соорудив импровизированные кусты, лежу с винтовкой у щеки и выжидаю самцов куду на солонце, которые с темнотой пришли полизать соль. Часами, до самого утра, до невыносимой духоты, меняя платки один за другим, протирая очки и мокрый от пота лоб. И под дождем, в грязи, с онемевшими мышцами, но готовый выстрелить в любой момент, представься только шанс, всего один. И, конечно, ему бы этого хватило. Мне бы этого хватило. Должно было хватить, иначе никак. Иначе не стать мужчиной. Ни за что, так мне казалось.
Главу спустя вдохновленный, захлопнув книгу, я схватился за карандаш и лист бумаги. Еще вчера перед сном я решил, что мне стоит попробовать что-нибудь, да написать. И я вспомнил об этом только что, и от этого мысль мне показалась новой, нет…обновленной. Всю ночь и часть утра она формировалась, полировалась, оттачивалась. И теперь я готов был осуществить задуманное. И от этого, из-за того, что я забыл об этой идее, именно сегодня у меня должно было что-то да получиться. Еще вчера, если бы я сел вот так вот с карандашом наперевес, я бы провалился. Но сегодня, когда мой организм переварил эту идею, когда мозг выстроил стратегию, все должно выйти как никогда лучше. Это должно было случиться сегодня, даже не завтра. Завтра все перегорит. Сегодня идеальное время начать.
И вот, сам не понимая, когда это я успел соскочить со столь любимой кровати и пересесть за столь нелюбимый рабочий стол, я уже точил карандаш и думал, что для начала это могут быть стихи. Но мысли перескочили дальше с «рабочего процесса» и вот я уже представляю себя молодым гениальным писакой, жмущим руки статным писателям-профессионалам. Я видел, как они хвалят мою работу и с удивлением вглядываются в мои глаза. Как они пытаются понять, откуда же взялся этот гений писательского мастерства. Издатели гордо представляют меня миру, заявив, что я с легкостью могу претендовать на место в истории. «Вставай, сынок, ну же, на пьедестал, его только-только подмели для тебя. Ты новый Хем, сынок! Да, и, кстати, он бы хотел познакомиться с тобой как можно быстрее!» Все также отстранившись от реальности, не сводя глаз с одной точки, будто загипнотизированный олух на сцене малого театра, я уже представлял, как мне вручают мой первый гонорар, и я покупаю маме новый дом. Этот, если честно, далеко не дворец. Да и крыша протекает, когда льют дожди. А моему младшему брату я дарю новый велосипед. И никакого больше одного на двоих.
1
Schwi
2
«Зеленые холмы Африки» – автобиографичная повесть Эрнеста Хемингуэя (1935), перевод: Наталия Волжина, Виктор Хинкис.