Страница 7 из 8
Сталин. Ни в каком роде. Исторические параллели всегда рискованны. Данная параллель бессмысленна».
Почему вопрос, вроде бы вполне лояльный, вызвал у Сталина отрицательную реакцию? Петр Великий, по его мнению, был недостаточно жесток с боярами. «Петруха недорубил», – проронил он однажды. Другое дело – Иван Грозный, его чуть позже, к концу 30-х годов стали считать не тираном и душегубом, как прежде, а «прогрессивным царем».
«Сравнение с Иваном Грозным не должно пугать, – пошутил по этому поводу несколько десятилетий спустя писатель Зиновий Паперный. – Как доказали в свое время наши историки, Иван Грозный был не грозным, а милым, добрым, отзывчивым человеком. Правда, он был вспыльчив, но отходчив – что видно из картины Репина “Иван Грозный убивает своего сына”».
И еще одно, важное: «Когда я спросил, сколько людей верит в будущее нового государства, он ответил “восемьдесят пять процентов” со спокойной уверенностью человека, привыкшего принимать решения, полагаясь на цифры».
Какое там – «полагаясь на цифры», если 85 процентов взяты с потолка? Цифра знакомая – уже в XXI веке постсоветская власть любит на нее ссылаться, именно такой процент населения, по ее уверениям, поддерживает начальство. Вопрос лишь в том, соответствует ли это действительности. Или же здесь просто аналогия с наиболее вероятным прогнозом погоды, сбывающимся в 85 % случаев – он состоит в том, что завтра будет погода такая же, как сегодня. Или же это проявление «принципа Парето» – 80/20, часто встречающегося в самых разных областях. Например, в разные времена во многих сообществах оказывалось, что 20 % людей обладают 80 % капитала. Но этот принцип – вовсе не закон природы с конкретными числовыми параметрами.
Фантаст в Кремле (июль, 1934)
23 июля 1934 года Сталин принял в Кремле Герберта Уэллса, автора «Машины времени», «Войны миров» и «Человека-невидимки». Того самого, кто в 1920 году нанес знаменитый визит Ленину, – а Ленин, как нас учили в школе, изложил ему план ГОЭЛРО.
«Коммунизм – это есть советская власть плюс электрификация всей страны», – эти слова настолько навязли в зубах каждого советского школьника, что рождали детские анекдоты типа: «Советская власть есть коммунизм минус электрификация всей страны».
Уэллс не поверил в реальность плана, и именно за это в своей книге «Россия во мгле», печатавшейся в Sunday Express и вышедшей отдельной книгой в 1921 году, назвал собеседника «кремлевским мечтателем». А как оценил гостя Ленин? Троцкий утверждал, что Ленин после окончания беседы сказал ему об Уэллсе, заливаясь смехом: «Ну и мещанин! Ну и филистер!»
Вообще-то к мечтателям мог быть отнесен и Уэллс, который по возвращении домой начал, к удовольствию Ленина, призывать британское Министерство иностранных дел к улучшению отношений с новой Россией. «Если мы, европейцы, им поможем, то в конце концов они установят более-менее цивилизованный строй, – писал он в “России во мгле”. – …Если не поможем, будет только хуже. …Если мы будем продолжать свою жесткую блокаду и тем самым лишим Россию возможности восстановить свою промышленность, этот идеал может уступить место кочевнику из Туркестана, вооруженному полудюжиной кинжалов».
«Россию во мгле» обругал Уинстон Черчилль (в той же Sunday Express). Помочь же России ликвидировать пресловутую «разруху», по его словам, можно одним только способом – освободить ее от большевиков. Насчет самого Уэллса Черчилль заметил, что за две недели, конечно, нетрудно стать «специалистом по русским делам». Похожим образом охарактеризовал Уэллса Иван Бунин – как «туриста, совершившего прогулку… в гости к одному из людоедских царьков».
В Советской России книгу Уэллса, понятно, одобрили. Александр Воронский, редактор журнала «Красная новь», в «Правде» сравнил писателя с Савлом, превращающимся в Павла. Правда, жизнь распорядилась таким образом, что судьбу апостола Павла, обезглавленного по приказу Нерона, разделил сам Воронский – в 1937 году его расстреляли.
Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг и Максим Горький
«Не может быть, чтобы вожди Совдепии не предложили знаменитому романисту за его благосклонное, приятное и рассеянное внимание какой-нибудь веской мзды, – писал Александр Куприн, – хотя бы и в весьма замаскированном виде».
…Ну разве что в замаскированном. Уэллс встретил в России свою любовь. Ему было 54, ей 28. Марию Игнатьевну Закревскую-Бенкендорф-Будберг (1892–1974) на Западе называли «красной Матой Хари», ходили слухи, что она пользовалась особой поддержкой самого Сталина. Дочь украинского помещика, возлюбленная дипломата-разведчика Брюса Локкарта, «железная женщина» (так назвала книгу о ней Нина Берберова), она была арестована сотрудниками ВЧК за участие в «заговоре Локкарта» и освобождена по ходатайству Горького, другого своего любовника, в обмен на обязательство сотрудничать.
Герберт Уэллс и Максим Горький, Петроград
Связь с Уэллсом, прервавшаяся в 1920 году, возобновилась в 1933 году в Лондоне, куда Мария уехала, расставшись с Горьким. Но, уже живя с Уэллсом, она ездила к Горькому в гости в Москву, говоря, будто едет проведать детей в Эстонию. В 1934 году, когда Уэллс вновь оказался в Москве, правда вскрылась, и он записал в дневнике: «Я был ранен так, как меня не ранило ни одно живое существо».
В 1920 году Горький критически относился к новому режиму и вскоре эмигрировал из России. Уэллсу в тот свой приезд пришлось отдать ему весь свой запас бритвенных лезвий. «Такие вещи, как воротнички, галстуки, шнурки для ботинок, простыни и одеяла, ложки и вилки, всяческую галантерею и обыкновенную посуду достать невозможно, – писал он в “России во мгле”. – …При простуде и головной боли принять нечего; нельзя и думать о том, чтобы купить обыкновенную грелку».
К 1934 году Горький сильно изменился. Вернувшемуся из эмиграции писателю предоставили особняк миллионера Рябушинского в центре Москвы и дачу на Рублевке, его имя присвоили Нижнему Новгороду, где он родился, а также МХАТу. Поднимаясь по мраморной лестнице в его особняке, Уэллс обернулся к старому другу и спросил: «Скажи, хорошо быть великим пролетарским писателем?» Покраснев, Горький ответил: «Мой народ дал мне этот дом».
«Он стал чем-то вроде неофициального члена правительства, и как только властям нужно придумать название для самолета, улицы, города или организации, они легко выходят из положения, давая им его имя, – записал Уэллс в дневнике. – По-видимому, он спокойно принимает то, что его забальзамируют и положат в мавзолей, когда ему настанет черед превратиться в спящее советское божество».
Пройдет два года, и Горького и вправду похоронят в Кремлевской стене, а «железную женщину» – именно ее, а не законную жену Горького Екатерину Пешкову, – советское правительство оформит как наследницу зарубежных изданий Горького, гонорары за которые та будет получать до конца своих дней. Вероятно, за то, что продолжала сотрудничать с советской разведкой. А возможно, и с британской. Известно, что советский шпион Гай Бёрджесс, один из членов «Кембриджской пятерки», регулярно посещал ее английскую квартиру. Любовную связь между ними предположить нельзя, он был гомосексуалом, и после его разоблачения это не могло не вызвать к ней подозрения со стороны британских спецслужб. И, тем не менее, ей за это ничего не было.
Но я забежал вперед. Вернемся в кабинет Сталина, где Уэллс оказался после того, как советский посол в Англии Иван Майский напомнил ему о приглашении Ленина вернуться в Советское государство после того, как план ГОЭЛРО будет выполнен.
«Я сознаюсь, что подходил к Сталину с некоторым подозрением и предубеждением, – напишет Уэллс в изданной через несколько месяцев после встречи в Кремле книге “Опыт автобиографии”. – …Я ожидал встретить безжалостного, жестокого доктринера и самодовольного грузина-горца, чей дух никогда полностью не вырывался из родных горных долин… Все смутные слухи, все подозрения для меня перестали существовать навсегда, после того как я поговорил с ним несколько минут. Я никогда не встречал человека более искреннего, порядочного и честного».